Другая жизнь. Назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 21

Но класс уже успел представить, как Людмила Давыдовна Пляс летит головой в угол стола и успел охнуть, ахнуть и ойкнуть. Она была очень лёгкой, наша любимая математичка и я её смог удержать от падения, хоть она и потянула меня за собой. Но я крутнулся и сам грохнулся спиной на ребро письменного стола, уронив математичку на себя. На этом суббота для меня закончилась.

Очнулся я только в среду. В среду шестнадцатого февраля одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

[1] «Хэйко-дачи» — естественная (параллельная) стойка в каратэ.

Выполнение: ноги на ширине плеч, ступни параллельно, носки чуть в сторону. Давление тела равномерно распределено по всей площади ступней обеих ног. Руки свободно опущены вдоль тела, кисти можно сжать в кулаки.

Особенности: с этой стойки можно осуществлять переход в любую другую, а также выполнять любой приём самостоятельно, свободно, контролируя действия противника.

Существуют варианты стойки: правая или левая нога может быть чуть впереди.

Глава 11

— Ну, вот, — услышал я. — всё хорошо, что хорошо кончается. Ты слышишь меня, Миша?

— Слышу, — хотел сказать я, но у меня не получилось.

Однако вопрошавшему моя реакция понравилась.

— Губы шевелятся. Скоро и голос прорежется.

— Ага, — сказал внутренний голос, — месяца через два.

Мысли у меня в голове ползали, словно черви. Я это чувствовал физически. И одновременно я не понимал ни кто я, ни где я, ни что со мной происходит. Открыв глаза, я увидел потолок и светильник с лампой дневного света. То, что это лампа именно дневного света, я почему-то знал. Больше я не знал ничего, и самое интересное, что и не хотел ничего знать. Мне не нравилось, что меня тревожили, наполняя мой внутренний миг разными звуками и светом. Глаза невыносимо пекло и я их прикрыл.

— Саша, закапайте ему гиалурон.

— Хорошо. Сейчас делаю.

— Продолжаем выводить препараты сна. Проливаем, поливаем, проливаем. И полный контроль сердечного ритма. ИВЛ отключаем и наблюдаем. И массаж тканей. Некроз, вроде, почти избежали. Спасибо отцу, ребёнка.

— Да какой он ребёнок, Александр Николаевич? — раздался женский голос.

— Вы, Людочка, не смотрите на его взрослые первичные половые признаки. После искусственного сна такой продолжительности… Кхм-кхм… Всё хорошо будет, молодой человек.

Я ничего не понимал, о чём они говорят и мне вроде как было, с одной стороны, всё равно, что вокруг меня происходило, а, с другой стороны, меня всё это очень сильно раздражало.

— Тихо, тихо, — вдруг снова сказал какой-то внутренний голос.

— Кто это? — в первые после сна по настоящему подумал я.

— Это — я, твой внутренний голос, — сказал кто-то внутри моей головы. — Не помнишь ничего? Это не есть хорошо, но это вполне естественно. Я тут за время твоей комы такого наслушался, что могу в медицинский поступать сразу на курс третий.

— Не помню, — подумал я. — Ничего не помню. Кто я?

— Ты?

«Оно» назвало имя, отчество, фамилию, которые не вызвали во мне никаких ассоциаций и продолжило:

— Ты попал в нейрохирургию после удара головой о парту, когда спасал от падения учительницу. Оперировали тебя под общим наркозом и, по решению московского «светилы» Александра Николаевича Коноварова, который на твоё счастье в это время, был во Владивостоке, проездом из Сеула, ввели в искусственную кому. Он тебя сам и прооперировал, да тут с тобой и задержался. Пишет научный труд по твоему случаю. Он так «обрадовался», что ты сюда поступил с таким диагнозом, что ходит и бормочет, что ему небеса дар сподобили.

— Не трынди. Утомил, — попросил я. — Спать хочу.

— Это из тебя ещё препараты не все вышли. Поспи ещё чуть-чуть и будем реабилитироваться. Мне без тебя твои нейронные связи не восстановить. Да и я тут уже тоже слегка усох.

Кто усох? Где усох? Я не понимал и не хотел понимать происходящее, а просто снова проваливался в темноту. Однако, как я почти сразу убедился, в темноте уже не было того покоя, как раньше. Когда я висел тут в абсолютном мраке. Теперь вокруг меня проплывали всполохи то тёмно-синего, то тёмно-фиолетовых цветов. Имелись какие-то звуки на уровне ультразвука, проникающего в мозг и инфразвука, проникающего в тело.

О! Я вспомнил, что у меня когда-то было тело. И, оказывается, оно есть и сейчас. Что такое тело, я не знал, но мог рассуждать о нём. Это должно быть что-то такое же плотное, как мои мысли, которые спрессовались в плотную массу и ворочались словно тесто в бетономешалке.

— О! Я вспомнил, слово «бетономешалка», но не знал, что это такое. Просто понимал, что у меня появилась бетономешалка, которая ворочает мои мысли, не давая им слипнуться. И этой бетономешалкой был чей-то разум.

— Это твой разум, Миша. Не пугайся.

Что-то в словах «разума» было странное. Я вспомнил, что разум, это субстанция единичного характера, а у меня их было две. Ведь те мысли, которые шевелил этот разум и то, о чём я думал, тоже были разумом, а как можно шевелить самого себя?

— О! Я уже начал думать логически, — подумал я и чему-то обрадовался.

— Процесс идет, — тоже почему-то обрадовался второй разум.

— Ты, всё-таки, кто? — спросил я «пришельца». — И почему радуешься? И главное — чему?

— Ты, Миша, очень долго пролежал с отключённым сознанием. Это у них называется искусственная кома, то есть — сон. Искусственный сон. Для того, чтобы после операции восстановились функции мозга. Ты почти два месяца пролежал. А если бы меня не было, то даже боюсь представить сколько бы ещё пришлось лежать? Сильно ты головой стукнулся. Хорошо, что у тебя шея накачанная и твёрдая, как дерево, а потому перелома не случилось. При ударе затылком, перелом основания черепа — частый случай.

— Ты врач, что ли?

— Кхе-кхе… Я же говорю… Два месяца среди медиков… Это, — то ещё испытание.

— Так и чем ты занимался, эти два месяца?

— Как чем? Твоим мозгом занимался. Даже и не представлял, что когда-нибудь придётся заниматься экстрасенсорикой. Хорошо, что там ничего не удаляли, а просто откачали кровь, удалили осколки кости и медикаментозно снимали воспаление. У тебя сейчас в голове титановая пластина.

Я вздрогнул, представив голову с заплаткой из серого металла.

— О! Молодец! Уже и визуальные образы всплыли. Ты только не пугайся. Когда полное понимание ситуации придёт, часто случается, что люди начинают паниковать от страха. Твоё тело долго лежало без движения и многое функции утратило. Ты сейчас не сможешь ни пошевелиться, ни кушать, ни какать, ни писать. Но эти функции к тебе обязательно вернутся. Я уже многому научился за два месяца. Видел бы ты свой мозг тогда. Бр-р-р…

— Отстань! Не хочу ни чего.

— Ну, ладно, ладно. Отдохни.

Я снова провалился в темноту. Очнулся от ощущения тела. То есть каких-то переферийных ощущений имеющих очертание объёма. Ощущения нарастали и уменьшались волнообразно. Я открыл глаза и увидел темноволосого светлоглазого мужчину, который меня гладил. Я смог пошевелить головой и человек удивлённо расширил глаза. Потом у него из глаз потекли слёзы.

— Миша, Миша… Сынок, — едва слышно прошептал он и улыбнулся.

Его слёзы впечатлили меня и мне стало понятно, что это кто-то мне близкий, может даже отец. И он делает мне массаж. От этого у меня мало пролежней и нет некроза тканей.

— О! Это — моя информация. Я тебе её вложил. Работает моя система.

— Какая «твоя» система, — спросил я «внутренний голос»?

— А такая… После комы человек восстанавливает мозг с помощью внешних источников информации. А я воздействую прямо на мозг, вкладывая её туда, где восстановились нейроны. Удивительно, как мозг похож на процессор-накопитель. В него может вместиться только определённый объём информации. Не устал? Понятно всё?

— Продолжай, хоть и не понятно ничего, — разрешил я, наблюдая за тем, как отец, я уже вспомнил его образ, аккуратно массирует мне правую руку. Он, как я догадался, стоял надо мной.