Баня - Сунгуров Алексей - Страница 2

Компания оказалась престранная. Был там один парень-первокурсник (он потом перевелся в университет на философский факультет) и семь-восемь девчонок. Рядом с Сорокиной сидела молодая курчавая девчушка с явно неславянской внешностью. Назовем ее условно: Пульман. После приветствий и знакомства принялись читать стихи. Все было внове, все было интересно. Я слушал, открыв рот. Стихи были, надо сказать, престранные, отдающие декадентством, но гладко написанные, обкатанные… Сорокина, видя мое внимание к чужим стихам, прониклась ко мне симпатией и предложила почитать без очереди. Я опешил, был не готов к такой встрече, считал себя учеником, которому надо сидеть и помалкивать. Но не стал отказываться, а решил прочитать свои «Плюс пять».

Странно прозвучало мое безыскусное произведение в святилище декадентского духа. Но это я сейчас понимаю, а тогда со всей искренностью молодости выдал на-гора самое лучшее, что у меня было. Я, вообще-то, был готов к критике коллег и хотел ее услышать, но не дождался. Сорокина всех опередила. С нескрываемым волнением в голосе она произнесла:

Иногда встречаются в стихах маленькие жемчужинки. Вот и в этом стихотворении есть такая жемчужинка: этот чудный переход:

На улице плюс пять,

А в сердце — ноль!

Так может сказать только большой поэт. Это такая находка! Мы непременно включим твое стихотворение в следующую подборку нашей литературной странички. Ты принеси мне текст.

Я был на седьмом небе от счастья! Представь, в 18 лет услышать, что ты написал чуть ли не шедевр… И совсем не заметил ехидных взглядов Пульман и других девчонок. Меня уже не интересовало их мнение. Ведь меня похвалила настоящая поэтесса, имеющая собственную книжку стихов, чуть ли не член Союза писателей! Окрыленный успехом я летел в общежитие рассказать о нем своим друзьям…

Еще два-три раза был я на заседаниях ЛИТО и успел разглядеть Пульман. Она была из породы школьных отличниц, ищущих расположения учительницы, которые докладывают «наверх» обо всех школьных происшествиях. Такая девочка-наушница. Но я и не представлял, что она может иметь такое влияние на Сорокину… Когда через месяц вышла очередная литературная страничка без моего стихотворения, я попросил объяснений у Сорокиной. Она стала невнятно говорить что-то об уровне стиха, слабых рифмах. Но говорила неубедительно, путалась. Тогда Пульман решила прийти ей на помощь и высказала все то же самое, но в категоричной манере. Стало ясно, что Сорокина, не будучи убеждена, повторяла слова Пульман. Было обидно, досадно, но родилась и какая-то злость на несправедливость, обман. Я решил улучшить стихотворение, сделать рифмы безупречными, чтобы никакая Пульман не смогла больше подкопаться. И у меня отлично все получилось. Я уже владел стихотворной техникой достаточно бойко, так что рифмы стали безупречны. Лет через 10 я еще раз попытался переделать это стихотворение — и опять успешно. Но ни второй, ни третий вариант я не показал никому. Потому что, исправляя рифмы, переставляя слова, я уничтожал сам дух вдохновения, который был незримо в первом варианте. Через 10 лет я это окончательно понял и вернул стихотворению начальный вид. А в ЛИТО я больше не ходил.

Вот сейчас рассказал тебе эту историю и понял, что я должен быть благодарен этой Пульман. Ведь ее подлые интриги, наверное, и выковали мой стихотворный почерк, заставили прожить жизнь, далекую от официальной поэзии, и, в конце-концов, позволили мне написать мой главный поэтический труд «Онегин наших дней». Большой ей поклон.

Василий ободряюще похлопывает меня по плечу. Я знаю его трепетное отношение к моим стихам. Он до сих пор хранит мои юношеские письма с незрелыми поэтическими опытами. Я благодарен ему за это внимание, ведь так редко начинающие поэты могут рассчитывать на чью-то поддержку. Мне повезло, и может потому, я и не бросил свое бумаготворчество.

Поцелуй

— А вот у меня был случай, — говорит он. — Опять же в Новогоднюю ночь в нашем общежитии, но только на первом курсе. Как-то так получилось, что в нашей группе с самого начала учебы образовались пара влюбленных. Оба жили в общаге: Евгений был нашим комсоргом, заводилой во всех делах, а Светка — симпатичной блондинкой, во взгляде которой, казалось, навсегда поселилось удивление. Молодые, симпатичные они были прекрасной парой. К Новому году наша группа успела подружиться, и было решено праздник встречать всем вместе в общежитии. В комнате, где жил Евгений с друзьями, составили вместе 2 стола, каждый принес, что мог из закусок, купили в складчину вина с шампанским — и праздник начался. Выпили-закусили, встретили Новый год на Урале, потом в Поволжье. К этому времени доварилось мясо, и начали хлопотать, раскладывая всем горячее. Но тут выяснилось, что кому-то не хватило тарелки, кому-то вилки… Светка кинулась принести недостающее из своей комнаты. Но нужен был помощник, и она позвала с собой меня. Мы шли по лестнице, оживленно болтая, нам было легко и радостно. Вся жизнь и будущий год рисовались в розовом свете…

В комнате у Светки никого не оказалось, мы взяли, что было нужно, и подошли к выходу. Выключая свет, я оказался совсем близко от ее лица. Она подняла на меня свои вечно удивленные глаза. Пары вина закружили меня в радостном вихре, рука, тянувшаяся к выключателю, щелкнула кнопкой, и в наступившей темноте я наклонился и жадно поцеловал ее в губы. Она потянулась навстречу, прильнула ко мне всем телом. А когда страстный поцелуй закончился, прошептала: «Что мы скажем Женьке?» Оглушенный поцелуем, полный смятения, я подумал, что она решила пожаловаться своему любимому на мое нахальство, и брякнул: «А ничего говорить не будем. Я тебя просто поздравил с Новым годом!» Мы вышли в коридор красные от смущения, старательно отводя глаза.

Новый год встретили бурно, весело, крепко напились, но без особых последствий, а на следующий день к вечеру до меня, наконец, дошел истинный смысл ее вопроса. Она ведь решила поменять Женьку на меня и переживала, как об этом сказать ему! А я, дурак, ответил такой банальщиной!

До сих пор стыдно вспоминать тот поцелуй. У Светки с Женькой, кстати, отличная семья, трое детей, но иногда кажется, что она стала бы моей женой, если бы я тогда оказался чуть-чуть умнее. Но о чем горевать, ведь и моя Настя — идеальная жена.

Я задумчиво киваю в ответ. Ах, сколько этих «если бы» да «кабы» подстерегает нас в жизни…

Старая дева

— Раз уж заговорили о женщинах, — подхватываю я рассказ. — То и я вспомню одну даму, с которой свела меня судьба. В 1987 году я, поверив в перестройку, вдруг начал писать стихи на злободневные темы. Помнишь это:

Нам разрешили нынче свыше

Слегка начальство поругать,

Потом ругать велят потише,

А там… заставят замолчать.

Причина: темп свой ускоренье

Вовек не будет уж снижать!

И все поддержим это мненье,

И не посмеем возражать.

Ведь столько раз уже кричали,

Что не туда нас завели.

В ответ мы день-другой ворчали

И все назад привычно шли.

И назывались ретрограды,

И все травили их гуртом,

Давали преданным награды…

И повторялось все потом.

Какие ж силы в нас дремали!

При всех зигзагах на пути

Во многом Запад мы догнали,

А если б правильно идти!

Не ждать из центра указаний,

Своей не веря голове.

О, сколько пламенных дерзаний

Похоронили мы в себе!

И можем все лишиться воли,

Желанья что-нибудь менять,

Когда хоть раз еще позволим

Мы демократию подмять.

Ну и другие в том же духе: «О перестройке», «О всеобщей занятости». Таких стихов потихоньку насобиралось больше десятка. Писал я тогда и ироничные вещи, с изрядной долей юмора. Помню, написал даже поэму: «Фантастический полет Матиаса Руста над СССР», где в сатирической манере касался вопросов экологии, бюрократизации, военной реформы и т. п.

Работал я в ту пору, ты помнишь, в мелиорации, обслуживал мелиоративные объекты вокруг Архангельска. Постоянно общался с агрономами совхозов и колхозов. Народ там был в основном молодой, веселый. Особенно мне нравилась девчонка из овощесовхоза. Всегда приветливая, веселая, ироничная, но и строгая в делах. Была она недавней выпускницей сельхозинститута. Замуж в студенческие годы выйти не успела, а в совхозе неженатыми были только трактористы… Но она не унывала, вокруг себя всегда собирала несколько человек парней и молодых мужиков. Я был уже лет 5 как женат, но тоже с удовольствием каждый раз примыкал к ее свите. Казалось, что всего в ней в избытке: и красоты, и обаяния, и веселости, и легкости в общении. Не хватало, видно, только удачи, чтобы найти свою вторую половину. И как-то раз, вспоминая о ней, я написал стихотворение «Старой деве»: