Баня - Сунгуров Алексей - Страница 1

Annotation

Сборник мини рассказов в виде романтических историй из студенческой юности и времен начала трудовой деятельности на фоне советской действительности. А также о том, как иногда рождаются стихи. И что за это бывает.

Примечания автора:

Все герои и обстоятельства (в том числе, социализм) выдуманы, а совпадения случайны.

Компьютерный набор и обложка Сунгуров Алексей

Сунгуров Алексей

Анекдот

ЛИТО

Поцелуй

Старая дева

Америка

Месть

Сунгуров Алексей

Баня

Анекдот

— Ты рассказывал когда-нибудь анекдот иностранцу? — спрашивает меня мой давний друг Василий. Мы сидим с ним в раздевалке муниципальной бани на окраине Архангельска, неторопливо пьем пиво из трехлитровой банки и вспоминаем свою юность. До обидного редки стали наши встречи, и поэтому нам постоянно не хватает времени наговориться. В юности мы с Василием были настолько близкими друзьями, что зачастую обходились вовсе без слов. Один начинал фразу, а второй уже кивал в ответ, что все, мол, понятно. Но жизнь развела нас по разным дорогам, и теперь нужны часы, а то и целые дни, чтобы рассказать все, что накопилось в душе.

— Был в моей жизни такой случай. У нас в медицинском учились иностранцы. Один из них был и в нашей группе. Настоящий африканец по имени Мангаре. Оказывается, у коренных африканцев волосы почти не поднимаются над головой, образуя плотную и очень густую шапку. Причем прически у мужчин и у женщин одинаковые. Но дело не в этом. Помню, курсе на третьем я отправился встречать Новый год в наше общежитие на улице Тимме. Собирались ребята из нашей группы. Мангаре, хоть и был парнем компанейским и веселым, но с нами праздновать не планировал, т. к. был приглашен к своим землякам. Предпраздничное оживление в общаге началось часов с восьми вечера. Народ сновал по коридорам, громыхал крышками кастрюль на кухнях, курил в коридорах шумными компаниями… Часов в 10 мы, как водится, выпили за Новый год, который пришел на Урал (был бы повод), и вышли в коридор покурить. На мою беду с той же целью в коридоре оказался и наш африканец. Был он уже слегка навеселе, стал обниматься, поздравлять с праздником… И тут, черт дернул меня за язык рассказать ему анекдот про Армянское радио. Ты же знаешь, что анекдоты, даже самые интересные, не задерживаются надолго в памяти, а всплывают из ее глубин по какому-нибудь поводу. Вот и тогда, видимо, прозвучало слово «Радио» и вспомнился этот дурацкий анекдот, а я, благодаря подпитию и благодушному (в связи с этим) настроению, взял, да и рассказал его Мангаре:

— За что женщины не любят Армянское радио?

— За то, что каждое утро в 6 часов оно произносит: «Вынимание, вынимание, говорит Армянское радио»

Надо сказать, что жили иностранцы в общежитии вместе с русскими, был у них еще до первого курса год изучения языка, да и потом в институте преподавание велось на русском языке, так что говорили они довольно сносно. Но такие нюансы языка были им точно недоступны. Пришлось повторять анекдот снова и снова, выговаривая по слогам ключевое слово: «Вы-ни-ма-ни-е». Но все было тщетно. Я уже тогда пожалел о своей затее, но было поздно.

Вдруг в голове у Мангаре повернулся какой-то ключик, и он все понял!

Африканец разразился таким диким хохотом, что показалось, за поворотом коридора точно начинаются густые непроходимые джунгли. Минуты две просмеявшись он закричал на все общежитие: «Вынимание!» — и опять согнулся пополам в приступе смеха. Еле-еле удалось с ним расстаться. Я локтем перекрестился, думая, что мои беды закончились, но они только начинались…

Всю новогоднюю ночь, стоило мне выйти в коридор общаги, как на меня буквально бросался Мангаре. Раскрыв объятия, он, как на пальму, прыгал на меня, повисая на шее, и кричал на весь этаж: «Вынимание!» Я стыдился его детской непосредственности, мне было за него неудобно перед девушками, которых, как на грех, оказывалось рядом предостаточно. В конце-концов он их всех распугал, оставив меня в одиночестве. Сам понимаешь, остаться в новогоднюю ночь одному — это уже настоящее наказание. Но ведь виной всему — мой длинный язык…

Вот рассказал тебе эту историю и вдруг понял, что с возрастом мы совсем утратили непосредственность восприятия, присущую молодости. А высшим примером такой непосредственности и был тот случай с Мангаре.

Я глупо улыбаюсь услышанному рассказу… Давнее-давнее прошлое накрывает вдруг меня с головой:

ЛИТО

— Ты помнишь, я начал писать стихи еще в школе, но настоящим поэтом почувствовал себя только на первом курсе института, когда написал, пожалуй, первое стихотворение, озаренное истинным вдохновением…

Я приехал тогда на ноябрьские праздники домой в Архангельск. Помню, был один дома. Стояла затянувшаяся золотая осень. Я смотрел сквозь кухонное окно на улицу. Ты помнишь, у нас там были деревья, а за тротуаром проезд к Лесхозу, весь в лужах. День был солнечный, на лужах искрился лед. На деревьях перед домом красно-желтым пожаром полыхали на солнце листья… Все было родное-родное, но уже немного и чужое, ведь я жил в Ленинграде, а домой приезжал только изредка. В груди появилось какое-то непонятное томление… Сердце сжалось от невнятной тоски, было чего-то жаль. Казалось, слезы сейчас польются ручьем… И не было выхода. Взгляд блуждал по знакомому пейзажу и случайно натолкнулся на висящий за окном градусник. «Плюс пять, — зафиксировал мозг. — А на сердце тоска». Эта мысль заскользила в сознании, переворачиваясь, трансформируясь… И вдруг сложилась в 2 стихотворные строчки:

На улице плюс пять,

А в сердце — ноль…

Радостно екнуло сердце, и тоска, вроде, немного отступила. А сознание, продолжая обкатывать удачные строчки, уже подсказывало продолжение:

На улице плюс пять,

А в сердце — ноль…

Попробуй отгадать

В чем жизни соль.

Вспомнилась ни с того- ни с сего неудачная первая любовь, какие-то неуклюжие попытки найти утешение у других девушек… Сами собой сложились следующие строчки:

В любви ее искать,

Все снова повторить…

На улице плюс пять,

А в сердце — минус три.

Да, пожалуй, именно три несостоявшихся любви было у меня к тому времени. И сердце, казалось, смерзлось в ледышку после этих неудач.

А в сердце холода,

А в сердце лед трещит…

И не могу понять,

Как дальше жить.

И действительно, как дальше жить без любви. Ведь сердце не может быть так долго свободным, оно готово к большому чувству, оно жаждет любви. Где ты, моя любимая? Взгляд опять заскользил по знакомому пейзажу. А ведь лед растает от такого солнца: плюс пять — это не шутка. И уже заключительным аккордом:

И не могу понять,

Куда меня зовет…

На улице — плюс пять,

И в сердце тает лед!

И наступило облегчение. Как будто вся моя неизбывная тоска переплавилась в эти простые, безыскусные строки. Позже я научился иногда вызывать в себе подобное состояние, и каждый раз оно рождало стихи. Чаще это было одно-два четверостишия, а иногда только 2 строчки, и после я натужно дописывал их и доделывал, превращая в настоящие стихотворения. Но всегда видна разница между строчками, рожденными вдохновением, и теми, что стали результатом долгой нудной работы. По крайней мере сам я это вижу отчетливо. Но тогда это был мой первый опыт такого рода.

А в нашем институте издавалась многотиражка «Политехник», и в одном из номеров я наткнулся на подборку студенческих стихов. Стихи были неплохие, но, мне казалось, не лучше моих собственных. А в сопровождавшей подборку заметке говорилось о литературном объединении при нашей газете, которое возглавляла сама главный редактор. Фамилии всех участников событий я давно забыл, но назовем ее условно: Сорокина. Информация эта меня окрылила. Я, конечно, читал свои стихи друзьям и знакомым, многим они нравились, но услышать компетентное мнение настоящей поэтессы и коллег самодеятельных поэтов мне очень захотелось. И я решился осчастливить членов литобъединения своим появлением.