Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 29

— Я просто пытаюсь найти источники для той статьи по истории, — говорю я и указываю на книжную полку, на которую он опирается, которая, на мое счастье, находится на полке D. — Разве ты не должен быть в Новом Орлеане? Или Нью-Йорке?

Он приподнимает бровь, и мои щеки заливаются румянцем.

— Я подслушала вчера в коридоре, — предлагаю я в качестве объяснения.

— Нет, — категорично отвечает он и возвращается к своей книге — какому-то медицинскому учебнику с анатомически нарисованным сердцем на обложке.

— Ну… — Я чувствую, как мое бодрое настроение улетучивается с каждой секундой. — Мне просто нужна книга для моего эссе. То, на которое ты продлил мне срок. — Могу только представить, какие у меня темные щеки. — Что… кстати, спасибо за это. Тебе не нужно было этого делать, и я не знаю, почему ты это сделал, но я ценю.

Спишите это на то, чего я никогда не думала, что буду делать: на благодарность Адриану Эллису.

Он даже не смотрит на меня, все еще полностью сосредоточенный на своей книге, и неловкая тишина становится почти оглушительной.

Я прочищаю горло.

— Э-э… книга, которая мне нужна. На самом деле это просто как… — Я указываю на полку, на которую он кладет голову, его кудри закрывают половину корешка. — Вот здесь. Если бы я только могла взять её… — Я не особенно хочу вторгаться в личное пространство Адриана, как не хотела бы вторгаться в личное пространство кобры, но я все равно продвигаюсь вперед.

Он подается вперед, отводит руку назад и берет именно ту книгу, которая мне нужна.

— Ранние колониальные поселения, верно?

Я киваю.

— Да.

— Вот. — Он по-прежнему не смотрит на меня, даже когда протягивает мне учебник.

Я хватаю его.

— Спасибо.

Единственный ответ, который я получаю, — это щелчок переворачивающейся страницы.

Я не могу понять, почему, но Адриан явно не в себе. Замкнутый и почти…унылый?

Я знаю, потому что всю свою жизнь имела дело с хандрой. Я узнаю это так же хорошо, как узнаю печальное шарканье шагов моей матери или ее долгие, протяжные вздохи, которые слышны на другом конце дома.

И, конечно, ее хандра обычно следует за очередным расставанием, что, я сомневаюсь, является причиной, по которой Адриан кажется таким мрачным, но…

Что ж, вполне возможно.

То, что он отвергает ухаживания Софи, не означает, что у него нет девушки, способной порвать с ним.

Мой разум начинает заполнять пробелы еще до того, как я останавливаюсь на этой мысли. Я представляю, как он изливает свою нежность на какую-нибудь высокую красавицу с телом модели Victoria's Secret и умом ученого. Она, вероятно, понятия не имеет, на какую тьму он способен.

А может, и знает.

Может быть, ей это нравится. Может быть, ей нравится знать, на какое насилие он способен.

Я не знаю, почему от этой возможности у меня неприятно сдавливает грудь. Это не мое дело. Предполагается, что я буду вести себя тихо и без происшествий в выпускном классе, что означает держаться подальше от Адриана — особенно когда кажется, что он предпочел бы остаться один.

И все же, вместо того чтобы развернуться и уйти, как следовало бы, я остаюсь как вкопанная, открываю рот и спрашиваю:

— Ты в порядке?

Он бросает на меня быстрый, острый взгляд, который заставляет меня немедленно спрятаться в свою раковину.

— Тебе еще что-нибудь нужно с книжной полки, Поппи?

О'кей. Сообщение получено.

— Эмм…нет. — Я разворачиваюсь, намереваясь запереться в своей комнате в общежитии и притвориться, что этого взаимодействия не было, когда громкий булькающий звук разносится по библиотеке.

Адриан, может, и не хочет говорить, но его желудок явно хочет.

— Ты голоден. — Я смотрю на него, слегка озадаченная тем, что он издал такой… нормальный звук.

Такой человечный.

В конце концов, Адриан, кажется, сохраняет такой навязчивый контроль над всем в своей жизни, что я не ожидала, что его желудок будет каким-то другим.

— Какое проницательное наблюдение, — бормочет он. Он захлопывает учебник по медицине и начинает собирать свои вещи.

— Ты ничего не ел? — Я не уверена, что побуждает меня продолжать разговор — саморазрушительное любопытство или затягивание с написанием эссе.

И, конечно, я тоже ничего не ела. Если бы не черный кофе, который я выпила несколько минут назад, мой желудок, вероятно, был бы в гармонии с его.

— Я взял только протеиновый батончик в кафетерии, — говорит он, но его желудок снова издает громкое урчание, словно протестуя против одной из черствых протеиновых батончиков со вкусом картона в кафетерии.

Он протискивается мимо меня, и я делаю глубокий вдох.

Это не моя проблема. Если Адриан хочет хандрить, он может хандрить. Если он хочет съесть протеиновый батончик, срок годности которого, вероятно, истек еще до его рождения, то это его проблема с несварением желудка.

Но когда его широкие плечи начинают исчезать на лестнице, мой рот начинает работать раньше, чем мозг.

— Я знаю хорошее место, где можно позавтракать. Если тебе интересно.

Он останавливается.

— И готова угостить, — добавляю я.

Он поворачивается, и вид у него очень заинтересованный.

***

Я виню свою мать в этом приступе временного помешательства.

Это она восемнадцать лет приучала меня, как собаку Павлова, слышать "Нет, я в порядке". «Не беспокойся об этом» и понять, что это на самом деле означает: «если я не выясню, что не так, в течение следующих десяти минут, я получу комбинацию "снятие чувства вины" и "Лечение молчанием" на следующую неделю».

Должно быть, поэтому я здесь, ерзаю в одной из виниловых кабинок в «Caboose's», мне не терпится вручить Адриану сигарету и пачку салфеток.

Он внимательно изучает меню, с каждым мгновением выглядя все более скептически.

— Я не уверен, что когда-либо видел меню с картинками, — говорит он. — К каждому блюду подается жирный бекон или им только украшают блюда?

— Жир от бекона — вот что делает блюдо вкусным, — парирую я. У меня уже текут слюнки при мысли об очередной тарелке картофельных оладий с сыром и всего остального, что я смогу купить на деньги Адриана.

И я изо всех сил стараюсь не думать о том, как несколько дней назад сидела в этой же закусочной, всего через две кабинки, и разделила трапезу с убитой горем девушкой Микки — только для того, чтобы вернуться с его убийцей.

Я бросаю взгляд на фотографию пса Кабуза в рамке на стене. Извини, Микки. Картофельные оладьи слишком вкусные.

Симпатичная молодая девушка с веснушчатым лицом и волосами цвета омбре синего цвета подходит принять наш заказ.

— Добро пожаловать в Caboose's! Что вам принести, ребята? — Ее взгляд мечется между нами, и я могу только представить, какую странную пару мы, должно быть, составляем.

Адриан, как всегда, безукоризненно великолепный в своем бежевом пальто, слаксах и черной водолазке. Когда он переворачивает меню, "Ролекс" на его левом запястье поблескивает в свете флуоресцентных ламп.

На мне все та же толстовка и спортивные штаны, в которых я вышла из общежития, мои прямые светлые волосы заправлены за уши.

Официантка — Дикси, как следует из бейджика с ее именем, — слишком вежлива, чтобы сказать хоть слово.

— Могу я предложить вам для начала кофе? Воды?”

— Кофе, пожалуйста, — говорю я.

— Воды, — приказывает Адриан. — Только не из-под крана.

Она кивает и бросается выполнять наши просьбы о напитках, в то время как Адриан осуждающе разглядывает винтажную закусочную.

— А нельзя было выбрать место с меньшим риском пищевого отравления?

— Здесь ты не получишь пищевого отравления, — говорю я. — Я думаю.

— Как обнадеживающе.

— Что ж, если тебе станет от этого легче, то, вероятно, у тебя больше шансов заразиться пищевым отравлением от просроченных протеиновых батончиков в кафетерии, чем здесь.