Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 19

Жар разливается по моим щекам прежде, чем я успеваю это остановить.

Мне все равно, что думает Софи Адамс.

Ее мнение не имеет значения.

Я повторяю эту мантру по крайней мере три раза, пока не почувствую себя достаточно уверенно, чтобы повернуться и встретиться с ней лицом к лицу.

— Я не могу тебе сказать. Рюкзак был подарком.

Ее улыбка исчезает — всего на мгновение, — и я почти слышу, как скрежещут шестеренки в ее голове. Пытается сообразить, кто мог подарить мне дизайнерский рюкзак.

— Знаешь, — говорит она слишком резко, чтобы быть вежливой. — Ты кажешься мне очень знакомой, но я не думаю, что мы встречались раньше.

— Мы уже встречались раньше, — говорю я. Я не называю своего имени.

Ее память, может быть, и коротка, но моя — нет. Я официально познакомилась с Софи в первый день первого курса, но ее интерес ко мне угас в тот момент, когда она поняла, что я студент-стипендиат и ношу кроссовки из универмага.

Ее брови хмурятся.

— О, неужели? Странно, обычно я так хорошо запоминаю имена. Даже те, которые легко забываются.

Моя челюсть сжимается. Я наслушалась столько двусмысленных комплиментов Софи, что их хватило бы на всю жизнь, но это первый раз, когда они были адресованы мне.

Думаю, я по-новому оценила терпение Пенелопы и Авы.

Наступает неловкое молчание, и вопреки себе я сдаюсь.

— Я Поппи.

Она выжидающе смотрит на меня.

— Поппи…?

— Дэвис.

Она оживляется.

— О, Дэвис! Как губернатор Дэвис? Или как Дэвисы из нефтяной промышленности?

— Э-э… ни то, ни другое.

— О, Дэвис — это сенатор Дэвис.

Моя улыбка настолько натянута, что причиняет боль.

— Дэвис — это тот, кого ты не знаешь.

Ее лицо проясняется от осознания.

— О! О, я понимаю. Бедняжка. Ты студент-стипендиат, не так ли? Как Микки? — Жалкое выражение ее лица далеко не так убедительно, как она думает.

Я испытываю удовлетворение, когда вижу это.

— Ты знаешь, — продолжает она, — моя мама любит делать пожертвования на благотворительность. Я могу посмотреть, согласится ли она расстаться с некоторыми нашими консервами. Я имею в виду, они просто пылятся в нашей кладовке, и если это прокормит твою семью этой зимой…

— Мне не нужна твоя благотворительность, — огрызаюсь я.

Это звучит более резко, чем предполагалось, и глаза Софи загораются победой.

Она проникла мне под кожу.

Она заправляет выбившийся локон за ухо.

— Ну, если ты действительно нуждаешься в благотворительности, я бы посоветовала тебе не обращаться к Адриану. Он и так достаточно щедр, и он никогда не сможет сказать ”нет" рабочему классу. — Она одаривает меня последней снисходительной улыбкой, прежде чем выйти из ванной.

Я стою у раковины, кипя от ярости, в основном направленной на себя.

Удар по моему финансовому положению — вот и все, что потребовалось.

Четыре года, и я должна была бы знать лучше.

Где-нибудь еще, в любой другой средней школе, это не имело бы значения. Никто и глазом не моргнет, увидев мой рюкзак или мою фамилию.

Эти вещи важны только здесь, где имена идут рука об руку с вашей ступенью социальной лестницы.

Что ж, я могу только предположить, что теперь Софи знает мое имя.

***

К сожалению, язвительные комментарии Софи беспокоят меня меньше всего.

Сегодня вечером у меня есть планы на встречу с убийцей.

Я мельком подумываю спрятаться в библиотеке или компьютерном классе до конца ночи, но нутром чувствую, что бросать Адриана — не хорошая идея. Поэтому, когда занятия заканчиваются, я прокрадываюсь обратно в свою комнату в общежитии и борюсь с желанием прибраться на своем столе, как это сделал бы обычный человек перед тем, как принять гостя.

Но Адриан — не гость.

Вместо этого я достаю дешевый перочинный нож, который Рик подарил мне четыре года назад — прощальный подарок после того, как меня приняли в Лайонсвуд.

Твоя мать приставала ко мне с просьбой убедиться, что ты готова к школе, или что-то в этом роде, — пробормотал он, всовывая нож мне в руки.

В то время это казалось нелепым подарком (и, конечно, противоречащим школьному кодексу поведения по проносу оружия на территорию кампуса), но я все равно спрятала его в своем багаже.

Сейчас, держа в руках алюминиевую ручку, я испытываю неожиданный прилив благодарности к Рику.

Лезвие тонкое и маленькое, вероятно, больше подходит для срезания фруктов, чем кожуры, но я не собираюсь на самом деле им пользоваться.

Только если мне придется.

Однако есть еще один важный компонент сегодняшних планов, который я буду использовать. Дополнение в последнюю минуту, которое, если все пойдет по-моему, изменит все.

Раздается резкий стук в дверь, и я вздрагиваю, засовывая нож обратно в карман.

А затем я лезу в другой, где лежит мой телефон, и молча нажимаю кнопку Запуска приложения для записи голоса, которое я установила тридцать минут назад.

Ничто так не говорит о рычагах воздействия, как записанное на пленку признание в убийстве.

Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить нервы, трепещущие у меня в животе, прежде чем открыть дверь.

Я, должно быть, не очень хорошо справляюсь с работой, потому что первые слова, слетевшие с его губ, были:

— Ты выглядишь напуганной. Я действительно такой страшный?

ДА.

Адриан прислоняется к моему дверному косяку, выглядя без усилий подготовленным к фотосессии для журнала Vogue. Как и я, он все еще одет в школьную форму, но снял блейзер, расстегнул верхнюю часть своей белой рубашки и закатал рукава, обнажив подтянутые предплечья.

— Знаешь, нам не обязательно делать это здесь, — предлагаю я. — Я могла бы принести свой альбом для рисования в библиотеку или…

Остаток предложения застывает у меня на губах, когда он проходит мимо меня в мою комнату. Я неохотно закрываю дверь.

Ладно, может быть, мне следовало привести себя в порядок.

Он останавливается у двуспальной кровати и вытаскивает моего плюшевого льва из-под смятого одеяла.

— Ну, это мило, — поддразнивает он.

Румянец поднимается вверх по моей шее.

— У меня он с детства.

Он гладит льва по загрубевшей от возраста гриве и говорит:

— Я вижу, поездка в Лайонсвуд была мечтой всей моей жизни.

Я скрещиваю руки на груди.

— Что-то вроде этого.

— Довольно амбициозно для девушки из маленького городка Алабамы, не правда ли?

Мои глаза сужаются.

— Я не уверена, что Мобиль можно назвать маленьким городом.

Он пожимает плечами, а затем смотрит на меня.

— Знаешь, что я нахожу в тебе очень интересным, Поппи?

В моей голове уже звучат тревожные звоночки, но я пытаюсь направить в нужное русло как можно больше невозмутимой уверенности.

— Что?

Он опускает льва на землю и уделяет мне все свое внимание.

— Из тысяч детей, которые сдавали тест SSAT, пытаясь поступить в стипендиальную программу Лайонсвуда — или любой другой частной школы, на самом деле — у тебя был самый высокий балл из всех.

Камень оседает у меня в животе.

Он не может знать. Он никак не может знать.

Я прочищаю горло.

— Вообще-то, у меня был второй по величине балл.

Он одаривает меня кривой улыбкой, в которой нет ни унции раскаяния.

— Ну, теперь самый высокий.

Я не удостаиваю это ответом.

— Несмотря ни на что, — продолжает он, — Тысячи детей. Ты превзошла их всех в тестировании. По каждому отдельному предмету.

Даже когда мое беспокойство стремительно растет, я стою на своем.

— Я не могу сказать, есть ли в конце этого вопрос или комплимент.

— Я просто нахожу это странным, вот и все, — говорит он. — Судя по результатам тестов, ты вундеркинд. Возможно, гений. И все же ты довольно плохо училась с тех пор, как поступила в Лайонсвуд. Посредственная троечница.