Лимеренция (ЛП) - Долорес Х. К. - Страница 18

— Вот именно. Так что не давай мне повода передумать.

Как утешительно, хочу сказать я, но не делаю этого. Никто не знает, сколько саркастических колкостей я успею отпустить, прежде чем он передумает. Он непредсказуем. Динамитная шашка, готовая взорваться в любой момент.

— Ты все еще рисуешь?

— Что? — Вопрос настолько неожиданный, что серебряная вилка, которую я держала как оружие, выскальзывает у меня из рук.

— Ты заняла второе место на окружном конкурсе рисунков в шестом классе, — объясняет он, а затем наклоняется ближе, как будто раскрывает мне секрет. — Но только между нами, да? Твой был лучшим. Должен был стать первым.

У меня пересохло в горле.

— Откуда ты это знаешь?

Я не вспоминала об этом художественном конкурсе или графитовом натюрморте, который принес мне блестящую голубую ленту за второе место, ну, с шестого класса.

— Я говорил тебе в пятницу. Ты — самое интересное существо в кампусе, — легко отвечает он. — Итак, я провел свое исследование. Я хотел узнать о тебе побольше.

— Ты хотел знать, насколько я опасна, — поправляю я.

Смешное. Мы проводили наши выходные одинаково.

Я вижу блеск зубов, когда он улыбается.

— Ну, это само собой разумеется.

Ему не нужно говорить мне, какие выводы он сделал из своего исследования — каким бы обширным оно ни было, — потому что мы оба знаем, что я не представляю угрозы.

В моем распоряжении нет ни денег, ни связей, ни ресурсов.

Черт, у меня даже нет друзей, которым я могла бы довериться.

Если он знает о каком-то случайном художественном конкурсе, который состоялся много лет назад, что еще он знает?

Мог ли он знать, что я…

Нет.

Моя кровь превращается в лед.

Нет, это невозможно.

Тем не менее, я вглядываюсь в его лицо в поисках каких-либо признаков обратного.

— Ты не ответила на мой вопрос. Ты все еще рисуешь? В твоем расписании в этом году нет занятий по искусству.

Я не уверена, почему мне кажется, что я выдаю какой-то глубокий, мрачный секрет, когда я киваю и говорю:

— Да. У меня просто не было времени в моем расписании.

— Хорошо. Я хочу посмотреть на твои работы.

У меня вырывается недоверчивый смешок.

— Что?

Из всего, что я ожидала услышать из его уст, эта просьба была совсем не такой.

Он просто моргает, глядя на меня.

— Я хочу увидеть твои работы.

— Почему? — Спрашиваю я, хотя хочу сказать следующее: пару ночей назад я была уверена, что ты собираешься убить меня, а теперь ты просишь показать мои работы. Как будто мы друзья. Как будто я когда-нибудь добровольно войду в комнату и снова останусь с тобой наедине.

— Потому что мне любопытно, — отвечает он. — Ты рылась в моих личных вещах. Разве у меня нет такой же привилегии? — Он говорит это небрежно, но в его тоне есть резкость, которая заставляет меня колебаться, говоря "нет".

— У меня альбома с собой нет, — неуверенно отвечаю я. — И это…это не из тех вещей, которые я показываю людям.

Эта последняя часть — не оправдание. Я не могу вспомнить, когда в последний раз доставала свой альбом для рисования и позволяла кому-то, кроме мисс Хэнсон, листать страницы, и у меня нет ни малейшего желания начинать с Адриана Эллиса.

— Ну, это не совсем правда. Ты показала это всему округу в шестом классе. Даже была вознаграждена за это.

— Это было давно, — заикаясь, говорю я. — Больше нет. Я никому больше не показываю.

— Почему? Ты рисуешь порнографию? Экспериментируешь с обнаженной фигурой?

Мое лицо вспыхивает.

— Что? Нет. Я просто не люблю выставлять напоказ свое искусство.

— Знаешь, из меня вышла бы отличная модель. Я могу сидеть совершенно неподвижно. — Он откусывает еще кусочек яблока и подмигивает мне. — И я не стесняюсь. Ты можешь одеть меня так, как хочешь. Все, чего требует твое художественное видение.

Я безмолвно открываю рот.

Он… флиртует со мной?

Если бы это было в любом другом контексте, с любым другим мужчиной, я бы предположила, что да.

Но он смотрит на меня так же, как в пятницу вечером — с любопытством. И я не думаю, что это имеет какое-то отношение к сексу.

Я думаю, ему интересно узнать обо мне.

Он подталкивает меня посмотреть, как я отреагирую, стану ли я взволнованной и свекольно-красной или наброшусь со злостью.

От осознания этого я выпрямляюсь на стуле, мои щеки холодеют.

— Ты можешь отнять у меня обеденный перерыв, но я не собираюсь показывать тебе свое искусство. Тебе придется потерпеть. — Получается намного устойчивее, чем ожидалось.

Он вздыхает, как будто разочарован.

— А я-то надеялся, что мы сможем стать друзьями, — насмешливо говорит он.

Я усмехаюсь.

— Ты не хочешь со мной дружить.

Его глаза сужаются, голос понижается.

— Прямо сейчас я не знаю, что я хочу с тобой делать, Поппи. Ты знаешь что-то, чего тебе знать не положено.

Я сглатываю.

— Я никому не скажу…

— А я думал, мы были честны друг с другом, — вмешивается он, и в его словах слышится опасная нотка. — Было бы так обидно, если бы ты начала лгать мне сейчас.

Я закрываю рот и сжимаю руки на коленях.

Здесь он ничего не может мне сделать. Мы на людях.

Но я жива не из-за переполненного обеденного зала или любопытных глаз. Видит Бог, если бы Адриан перегнулся через стол и прямо сейчас свернул мне шею, половина этих ребят, вероятно, сказали бы, что я поскользнулась и упала.

И единственная причина, по которой он этого не сделал, — это то, что ему интересно.

Я делаю глубокий вдох.

— Я удовлетворю твое любопытство. Ты можешь посмотреть на мои рисунки. — Уголок его рта начинает изгибаться вверх. — Но ты также должен удовлетворить мое любопытство. Я хочу знать, почему ты это сделал.

Возможно, это мое воображение, но, клянусь, я вижу, как на его лице мелькает удивление — так быстро, что я почти пропускаю его.

Я встречаю его взгляд прямо и делаю все возможное, чтобы не дрогнуть под удушающей тяжестью этих пустых глаз.

— А если я скажу тебе, что у меня не было причины? Что не было никакого ”почему"?

— Я бы тебе не поверила.

— А почему бы и нет?

— Потому что ты не производишь впечатления человека, который делает что без причины, — я кивнула. — Ты не похож на меня.

— Ты прав. Я — нет.

— Так почему? Почему Микки?

Он откидывается на спинку стула, улыбка исчезает.

— Я не хочу говорить о Микки. Я не нахожу Микки интересным. Я нахожу тебя интересной.

— Ну, ты не обязан отвечать, — говорю я ему, — точно так же, как я не обязана показывать тебе свое искусство.

Я не могу различить взгляд, которым он одаривает меня, когда звенит звонок, и студенты начинают выбрасывать мусор и выходить из кафетерия.

Он встает.

— Сегодня вечером. Ты удовлетворяешь мое любопытство, я удовлетворю твое.

На его лице отражается свет сине-зеленых витражей кафе, и на мгновение я поражаюсь тому, насколько он красив. Но это всего лишь мгновение — одно-единственное ужасное мгновение.

А затем он направляется в противоположном направлении, прежде чем я успеваю осознать последствия того, на что я только что подписалась: больше времени проводить наедине с Адрианом Эллисом.

Глава десятая

Я уже почти закончила мыть руки в женском туалете, когда заметила в зеркале рыжеволосую тень.

Я напрягаюсь.

— Извини, тебе нужно воспользоваться раковиной?

Менее чем в пяти футах от меня Софи Адамс стоит во всем своем великолепии на высоких каблуках — руки скрещены на груди, рыжие волосы обрамляют ее лицо в форме сердечка. Меня так и подмывает спросить, какой продукт отвечает за ее объемные, ухоженные волны.

— Мне нравится твой рюкзак, — говорит она. — Burberry, верно?

Я киваю, неуверенная, к чему это ведет.

— Это мило. — На ее лице появляется подобие самодовольной улыбки. — Люди всегда говорят, что это безвкусно — носить одежду прошлого сезона, но… — Самодовольство усиливается. — Молодец. Кто-то же должен скупать остатки продукции, верно?