Милфа (СИ) - Малиновская Маша - Страница 30

Он делает шаг ко мне, затем еще один.

— Значит, ты, — он берет со стола одну из фотографий и медленно поднимает ее, — сосала его член?

Я вздрагиваю, сдавленно выдыхаю, ощущая, как ледяные иглы пронзают всё тело. Мне не нужно смотреть на снимок, чтобы знать, что там.

Роман кидает фото обратно на стол, они разлетаются веером, как ножи.

Я вижу себя. Вижу Илью. Вижу то, что теперь никогда не получится стереть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты же всегда говорила, что это мерзко, — он медленно подходит, и его лицо совсем рядом. — Грязно. Так почему же перед этим щенком ты на коленях? А?

Голос сухой, срывающийся на яд. Я не могу пошевелиться. Не могу даже сглотнуть.

— Это ты так говорил, — говорю глухо, понимая, что любое мое слово сделает только хуже.

— Он ведь даже не мужчина, — продолжает Роман, скривившись в презрительной усмешке. — Сопляк. Но он получает от тебя то, чего ты никогда не давала мне? Почему? Почему, Лиля? Отвечай!

Последнее слово он буквально швыряет мне в лицо, и я вздрагиваю.

— Потому что я не любила тебя, — вдруг вырывается у меня.

И это становится жестоким откровением даже для меня самой. Ведь я думала, что любила. Убеждала себя в этом. Рисовала это годами, пытаясь сделать действительностью.

Мгновение тишины. Такой удушливой и стеклянной, что перепонки в ушах готовы взорваться.

А потом всё происходит слишком быстро.

Резкий хлопок.

Боль взрывается в скуле, отдаётся звоном в голове. Меня кидает в сторону, я врезаюсь в спинку стула, хватаюсь за неё, чтобы не упасть.

В комнате становится страшно тихо. Только моё дыхание — рваное, сбивчивое.

— Не любила? — его голос низкий, глухой. — Что ж.…

Он хватает меня за волосы, тянет вверх, вынуждая запрокинуть голову.

— Значит, ему можно? Значит, он заслужил? — его лицо в сантиметре от моего, глаза пылают такой чёрной бездной, что у меня внутри всё съёживается. Роман — монстр. И сейчас он выпустил своего зверя, которого даже не знаю, что сможет остановить. — Ты хочешь его? Хочешь так сильно, что готова стать дешёвой шлюхой? Так давай, покажи мне, как ты умеешь, Лиля. Покажи мне, что ты делала для него.

Я чувствую, как меня бросает в ледяной ужас. Сердце в груди скачет, дыхание сбивается. В ногах появляется такая слабость, будто мне перебили позвоночник.

— Роман….

Я даже не знаю, что я хочу сказать.

Что не могу? Что мне страшно? Что он меня пугает?

Просить, умолять, чтобы он остановился?

Но он не ждёт. Резко разворачивает меня, толкает на колени. Удар обжигает, но я не чувствую боли, я чувствую только панический страх.

— Ну же, — говорит он, его пальцы сжимают мой подбородок, вынуждая поднять голову. — Ты ведь это любишь? Или только для других стараешься?

Меня трясёт. Настолько сильно, что кажется, кости вот-вот сломаются под этим напряжением. Внутри пустота, черная дыра, из которой нет выхода.

— Не могу.… — шепчу я, зажмуриваясь.

— Можешь, — его голос обволакивает, давит, заставляя задыхаться без воздуха. — Тебе понравилось это с ним. Значит, сделаешь это и для меня.

Я закрываю глаза, закусываю губу, пытаясь заставить себя дышать.

Это Роман. Это мой муж. Мы вместе уже столько лет.

Я ведь знаю, знаю. Он не сделает такого.

Или.…?

Горькая правда в том, что я не знаю, на что он способен.

Я слышу звук пряжки его ремня.

Рука на моей голове, резкое движение — я дергаюсь, но это не спасает. Он сдавливает мои скулы, а потом заталкивает свой член в мой рот.

Мне хочется исчезнуть.

Превратиться в пыль и собраться снова в единый организм где-то очень далеко. Вне времени и собственной памяти.

Толчок. Второй. Третий.

Я не выдерживаю, дергаюсь назад и вскрикиваю до сорванного горла:

— Хватит! — голос выходит сдавленным, почти сломанным. — Пожалуйста, Рома, хватит….

Роман брезгливо отталкивает меня и отходит на шаг, я же падаю на пол, задыхаясь в рыданиях.

Я не осознаю, что дрожу, пока не чувствую, как в руках разливается невыносимая слабость. Слёзы текут по щекам.

Я сломлена. Унижена. Разбита в пыль.

Роман замирает, глядя с презрением.

На секунду мне кажется, что он не остановится. Что ему всё равно. Что он только начал и не собирается прекращать, наконец выпустив свою тьму наружу.

Но что-то меняется в его лице. В глазах появляется нечто странное, какое-то мрачное удовлетворение.

Он улыбается. Медленно.

— Все с тобой ясно, — выплёвывает он. — Жалкая. Слабая. Шлюха. А я ведь любил тебя, Лиля. Всё дал тебе и твоему ублюдку.

Он берёт одно из фото, разрывает его пополам. Потом ещё одно. И еще. Швыряет ошмётки в меня. Бумага падает на пол, как снег.

— А теперь ты для меня никто. Дешёвая блядь.

Он идёт к бару и достаёт оттуда бутылку. Откупоривает и пьет прямо из горла, я же стою посреди кухни, на коленях, среди курсков рваных фотографий и осколков своей жизни.

Я не могу дышать.

Я не знаю, что делать.

Я не знаю, как жить дальше.

Но внезапно громкий стук в дверь выбивает меня из прострации. Сердце вздрагивает. Я резко поднимаю голову, Роман тоже смотрит на дверь и хмурится.

Боже, только бы это был не Костя!

Я не переживу, если сын увидит меня сейчас такой.

Дверь с грохотом распахивается.

И это оказывается не Костя.

Мужчина в белом костюме переступает порог.

В его движениях нет спешки, он входит, словно хозяин дома, равнодушно скользит взглядом по кухне, по фотографиям, по мне.

Рядом с ним — двое охранников, массивные, молчаливые, их лица для меня как-будто смазаны и невыразительны.

— Прошу прощения, что помешал вашей семейной идиллии, — голос мужчины звучит спокойно и даже мягко, но от этого тембра мороз по коже бежит. Он скользит по воздуху, неприятно липнет к коже, как змеиное шипение. — Но нам всем надо поговорить.

41

Роман медленно поворачивается, его лицо напряжено, но он быстро берет себя в руки.

— Ты кто? — голос ровный, твердый.

— Сергей Владимирович, — незнакомец чуть склоняет голову, улыбка тонкая и острая, как лезвие бритвы. — Но для друзей просто Белый. Хотя не думаю, что мы с вами будем в таких уж дружеских отношениях, Роман Викторович.

Я не могу пошевелиться. В гостиной будто весь кислород разом исчезает. Дышать нечем. Мое сердце бьётся так часто, что кажется, еще немного — и оно разорвется в груди.

Этот Белый равнодушно скользит по мне взглядом и снова смотрит на Романа.

— Знаете, я — человек чуткий. Мне важно, чтобы мои будущие партнёры были в хороших отношениях с прессой, с коллегами, с начальством. Ведь репутация — это всё, верно? — он чуть наклоняет голову, прищуриваясь, и медленно выкладывает на стол тонкую папку. — И вот, представьте, с какой заботой мы подошли к вопросу вашей репутации. Очень тщательно.

Роман не двигается. Но мне не нужно смотреть на него, чтобы знать, что он невероятно взбешён. Я чувствую это кожей.

Белый касается папки, аккуратно подвигает ее ближе.

— Думаю, вам стоит взглянуть. Эти фото весьма красноречивы. Ах, да… вам ведь уже показали часть? — он кидает в мою сторону короткий взгляд, и мне хочется исчезнуть. — Ну, тут их больше. Во всех ракурсах. С заботой о качестве. Чтобы каждая деталь была видна в полной мере.

Я чувствую, как желудок сжимается, а тошнота отвратным комом подступает к горлу. Я не могу смотреть, не могу даже дышать. Кажется, что кожа натянулась слишком туго, что этот момент длится вечность.

— Впрочем, — продолжает Белый, — дело даже не в фото. А в том, что вы теперь... наш человек, Роман Викторович. И если у вас были какие-то политические амбиции, если вы мечтали о блестящем будущем, то теперь ваш успех целиком и полностью зависит от нас. Ведь, как вы понимаете, такие истории в высших кругах не слишком приветствуются. Тем более истории с.… — он снова бросает на меня взгляд, — таким размахом.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');