Милфа (СИ) - Малиновская Маша - Страница 31

Роман медленно, почти лениво берет папку, открывает ее, бегло просматривает снимки. Я вижу, как его пальцы сильнее сжимаются на бумаге.

Тишина затягивается. Я не понимаю, что хуже — его молчание или эти фотографии, где я запечатлена…

— Допустим, — говорит он наконец, голос спокойный, даже ленивый, но я чувствую, как под ним скрывается ярость. — Чего ты хочешь?

— Немногого, — Белый разводит руками. — Всего лишь сотрудничество. Чтобы в нужный момент вы принимали правильные решения. Интересные подробности нам известны о вашей семье, не так ли, Роман Викторович? Но мне не хочется портить вам жизнь. Напротив, я хочу помочь. Ведь мы все знаем, какой удар по карьере нанесёт вам такой скандал. — Он делает короткую паузу, давая Роману переварить информацию. — Как думаете, много людей захотят поддержать прокурора, жена которого… ну, вы понимаете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я чувствую, как весь воздух вышибает из лёгких. Рёбра стягивает стальными тисками.

Меня больше нет. Я хочу кричать, но не могу.

Роман смотрит на него. В глазах убийственная пустота.

— Если я соглашусь?

Белый улыбается.

— Тогда вы останетесь тем, кто вы есть. Ну и дальше, возможно, пойдете выше. С вашей-то силой и приверженностью закону, Роман Викторович. Ну а если нет…. — он качает головой. — Ну, тогда вам придётся искать новую работу. Да и жену тоже.

Тишина становится невыносимой. Я вижу, как Роман смотрит на снимки, как в нём закипает злость. Но Белый просто стоит, невозмутимый, уверенный в том, что его предложение не смогут отвергнуть.

И в этот момент я понимаю, что моя жизнь больше мне не принадлежит. Она принадлежит этим мужчинам.

И выхода у меня нет.

Как Роман решит — то со мной и будет. Откажется — и ему конец. Его карьере, его репутации. А мне… мне конец придёт физический. Белый ведь сказал вполне понятно про новую жену.

— Ну, Роман Викторович, вы подумайте, — рот Белого растягивается в отвратной змеиной улыбке. — А нам пора.

Он кивает своим людям, и уходит из нашего дома, оставив меня и Романа в плотной, вязкой тишине.

Гнев Романа, кажется, становится чем-то материальным, он заполняет всю кухню, делает воздух тяжёлым, едким. Его шаги — резкие, агрессивные — отдаются в ушах гулкими ударами, когда он идет захлопнуть за Белым и его людьми дверь, и я знаю, что вот-вот случится взрыв.

— Если бы не ты, меня бы не взяли на крючок! — голос Романа срывается на крик, низкий, наполненный такой ненавистью, что меня бросает в дрожь. — Если бы не твоя ебучая измена, если бы ты не была дешевой шлюхой, я бы не оказался в этом дерьме!

Я слышу, как по столу рассыпаются фотографии. Он хватает одну, сжимает её в кулаке, будто хочет разорвать, но не делает этого — просто смотрит на меня. Глаза горят яростью, отвращением.

— Тебе было мало всего, что у тебя есть? Тебе было мало меня?! Всего этого, — он обводит рукой дом. — Дом, деньги, безопасность. Твой щенок под моим крылом. Тебе, блядь, этого было мало, да, Лиля?

В груди вскипает что-то болезненное. Что-то, что я не могу больше сдерживать. Оно пенится, бурлит, рвётся наружу. Я чувствую, как меня буквально топит в потоке эмоций, которые я раньше никогда себе не позволяла.

Злость, обида, горечь. Разбитое сердце.

— Если бы ты мне не изменял! — слова вырываются из меня с криком. Голос дрожит, но он настолько громкий, что я сама не знала, что могу так кричать. Я даже не осознаю сразу, что мои связки вот-вот сорвутся. — Это ведь фото с твоей изменой были первыми, Рома!

Дрожащими руками я хватаюсь за стул и медленно встаю с пола. Ноги ватные, колени подкашиваются.

— Это ты первый предал нас! И ты лжёшь, что любил меня! Ты запер меня в долбанной золотой клетке, сделал удобной и послушной, чёрт тебя дери, — продолжаю кричать. — Трахал, когда хотел. Когда я не хотела! Не ночевал дома! Раздвигал ноги своим бабам прямо на своём прокурорском столе!

Его лицо меняется. Он моргает, во взгляде проскальзывает тень… растерянности? Нет, скорее раздражения.

— Что ты вообще несёшь, дура?! — огрызается он, но я не даю ему перехватить инициативу.

— Ты завёл себе любовницу, Роман! — мой голос дрожит, но я не отступаю. Гнев перекрывает страх, делает меня сильнее. — Ты трахал свою секретаршу, изменял мне за моей же спиной, а потом смеялся мне в лицо! Убивал меня! Ты унижал меня каждый день, пока я делала вид, что этого не происходит.

Губы у меня пересыхают, но я не могу остановиться. Всё выходит наружу, всё, что копилось слишком долго.

— Если бы ты не раздавил меня, не растоптал, если бы ты не сделал меня несчастной, я бы не влюбилась в другого! — мой голос ломается, и я впервые осознаю, что плачу. Горячие слёзы текут по щекам, но я даже не вытираю их. — Я бы никогда… никогда не посмотрела бы на него, если бы ты не сделал меня пустой и разбитой! Ты сам толкнул меня в его руки, понимаешь?! Я бы никогда не влюбилась в другого, если бы не ты…

Роман молчит. Его ноздри раздуваются, взгляд цепляется за меня, за мои слёзы, за мои трясущиеся губы. Я впервые вижу в его глазах что-то… странное. Не злость. Не ненависть. Что-то другое.

Тишина.

Где-то внутри меня вспыхивает ужасающее осознание.

Я влюбилась. Влюбилась в Илью.

Всё то, что я чувствовала к нему, всё то, что я пыталась подавить, объяснить простым желанием, адреналином, запретным плодом… это было не просто увлечение.

Я полюбила его.

Меня трясёт, не только от злости, но и от того, что я поняла это только сейчас. Только сейчас до меня дошло, что я не могу выкинуть его из головы, что я хочу его. Хочу быть рядом. И это страшно. Боже, это страшно, потому что он ничем не лучше Романа.

Я закрываю глаза, в груди стягивает от боли.

Я сделала это. Я позволила этому случиться.

Всему этому в моей жизни.

Я впустила в неё этих мужчин, которые превратили меня в груду битого стекла.

— Ты…. — Роман выдыхает, проводит языком по зубам. Он качает головой, усмехается без тени радости. — Ты влюбилась в этого щенка.

Я открываю глаза. Вижу, как он смотрит на меня — и мне становится по-настоящему жутко.

42

Я запираюсь в ванной, прислоняюсь к двери и медленно оседаю на холодный кафель. В груди разливается болезненная пустота, и кажется, будто я не могу дышать. Мои руки дрожат, пальцы сжимаются, царапая прохладную поверхность плитки. Слёзы текут сами по себе, без разрешения, без возможности остановить их. Они капают на мои запястья, впитываются в тонкую ткань рукава.

Мне больно. До тошноты. До рвотных спазмов. До желания просто исчезнуть.

Как же так? Как я дошла до этого? Когда всё так покатилось в пропасть?

Я чувствую, как из глубины души рвется неконтролируемая смесь отчаяния, гнева и безысходности. В груди всё клокочет, разрывается, но я сжимаю губы, чтобы не закричать. Кричать — бессмысленно. Никто не услышит. Никто не спасет. Поздно уже.

За окном слышится звук двигателя. Машина отъезжает, шуршит шинами по гравийной дорожке.

Роман уехал.

Он ведь пил, и сел за руль.

Но мне плевать. Плевать абсолютно. Ледяными иглами кожу колет, когда я решаюсь признаться себе, что… совсем не расстроюсь, если он въедет в какой-нибудь столб.

Я остаюсь одна.

Какое-то время я просто сижу в тишине, пока слёзы сами не иссякают. Потом встаю, машинально привожу себя в порядок. Прохладная вода смывает следы истерики, но внутри всё по-прежнему болит.

Я забираюсь в постель, закутываюсь в одеяло, но не сплю и не бодрствую. Просто лежу. Где-то за пределами этой комнаты есть мир, но я его не чувствую. Я больше ничего не чувствую.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Тишина внутри. Зияющая, огромная пропасть с обожженными краями, с которых холодный ветер срывает остатки пепла.

Утром я просыпаюсь от ноющей боли в голове. Мигрень — мой частый гость, ничего удивительного, что она пожаловала.

Сжав виски, тащусь в ванную. В зеркало глянуть на себя — страшно. Из него на меня смотрит кто-то чужой. Лицо осунувшееся, под глазами тени, веки отукли. Я выгляжу на десять лет старше. В глазах пустота. Только тишина и усталость.