Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 66

Это не та жизнь, о которой я мечтала, когда была заперта в четырех стенах, и только мое имя связывало меня с моей личностью, но это то, что мне было нужно. Переходный период помог мне сохранить рассудок, работоспособность и жизнь.

Развод завершился два месяца назад.

Теперь я официально Эверли Мэйфилд ― бывшая модель и бывшая жена известного агента по поиску талантов Джаспера Кросса. Развод был настолько полюбовный, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства и мое разорванное, уничтоженное сердце. Я никогда не думала, что это произойдет. И я думаю, что именно в такие моменты ты узнаешь, кто ты на самом деле. Из чего ты сделан и что ты способен преодолеть. Трудности держат нас в тонусе, напоминая о нашей стойкости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Джаспер все еще пишет мне.

Эллисон все еще звонит.

Я не отвечаю ни одному из них.

Мамин вздох доносится до меня, создавая печальный фон для моих мыслей.

― Эллисон оставалась на несколько дней, чтобы позаботиться о животных, пока я была в Пуэрто-Рико. Она спрашивала о тебе.

― Уверена, что спрашивала. ― Мои губы сжимаются в тонкую линию. Часть меня возмущает тот факт, что Эллисон по-прежнему занимает важное место в жизни моей матери. Моя мама ― моя, и моя лучшая подруга уже так много украла у меня. Я не хочу, чтобы у нее была и моя мама. И все же другая часть меня жаждет понимания и прощения. Это ядовитый клубок эмоций, который часто берет надо мной верх.

― Я не разговаривала с ней с того дня в больнице.

― Может, тебе стоит. Может, это поможет тебе исцелиться.

― Я исцеляюсь по-своему.

― Что очень похоже на избегание.

Я сжимаю зубы так сильно, что у меня болит челюсть. Мама всегда была честной, иногда слишком. Мне не нужна ее честность. Я делаю то, что мне нужно, чтобы выжить, а выживание может быть безжалостным. Никто не знает, какая это тяжелая битва, пока не окажется в ее гуще.

― Ты должна быть на моей стороне, ― говорю я ей дрожащим голосом. ― Я твоя дочь.

― Милая, я на твоей стороне. Всегда. Но я вижу обе стороны. Я лишь предлагаю другую точку зрения.

― А я живу на той стороне, на которой никто не хотел бы оказаться. Меня держали в плену несколько лет, пока мой муж и лучшая подруга объявили меня мертвой, а потом начали трахаться друг с другом за моей спиной. Это предательство, с которым я не могу смириться, и боль, которая никогда не пройдет.

В глазах моей матери блестят слезы, ее лицо вытягивается, светлые брови печально хмурятся.

― Они сблизились, когда потеряли тебя. Это было тяжело для всех. Они привязались друг к другу из-за тебя, а не назло тебе. Это не было запланировано, это не было рассчитанной стрелой в твое сердце. Это было просто… общей темой. Формой утешения.

― Я не могу больше это слушать. ― Я встаю, и чай выплескивается через край стакана. ― Я собираюсь принять душ.

― Эверли.

― Пожалуйста. Я не могу. ― Я замираю, повернувшись к матери спиной. ― Может, мне стоит перестать приезжать каждый месяц. Это слишком… тяжело. Эти напоминания и лекции.

Она выпрямляется в шезлонге.

― Не говори так. Эти визиты значат для меня все.

― Тогда, может быть, тебе стоит перестать портить их своим неуместным мнением.

― Я лишь пытаюсь помочь, ― возражает она, ее голос срывается.

― Помочь кому? Двум людям, которые разорвали меня в клочья? Которые вырвали мое будущее у меня из-под ног, как старый грязный ковер?

― Тебе. Всегда тебе.

― Мне так не кажется.

Мама встает и подходит ко мне, ее босые ноги стучат по доскам террасы.

― Я знаю тебя, милая. Я знаю твое сердце, твою душу. Я знаю, что это убивает тебя, и это убивает меня. ― Она тянется ко мне, ее унизанные кольцами пальцы обхватывают мои запястья. ― Ты умеешь прощать. Ты эмпат. Ты всегда превращала свою боль в умиротворение, и я знаю, что в глубине души ты не можешь найти покой. Твой свет погас.

Я смотрю на нее, обдумывая ее слова и пытаясь понять их. Но ничего из сказанного не имеет смысла. Я потеряла все: мужа, лучшую подругу, карьеру, дом. Даже Айзека, единственного человека, который понимал, через что я прошла. В этом нет покоя. Есть только мрачная пропасть ошибок и безвыходных ситуаций.

― Мой свет не исчез, ― бормочу я, высвобождая руки из ее хватки. ― Он просто померк.

Ее глаза закрываются, когда я отстраняюсь и отворачиваюсь, чтобы войти в дом. Кошки следуют за мной в прихожую, где я поднимаю свою сумку, а затем плетусь по коридору в свободную спальню. Я принимаю душ, пытаясь смыть с себя последние десять минут. Я возвращаюсь в спальню, завернувшись в банное полотенце, роюсь в сумке и достаю несколько ночных рубашек. Солнце начинает садиться, и я раскладываю каждую из них на кровати, разглаживая складки.

Все цвета слоновой кости.

Все из шелка и кружев.

Ни одна из них не подходит. Я долго искала идеальную, но все они не подходят.

Час спустя мама стучит в дверь и заходит в комнату с тарелкой курицы и риса.

― Я принесла тебе ужин.

Я поднимаю взгляд от книги, которую читаю.

― Спасибо.

Поколебавшись немного, она входит в комнату и ставит тарелку с узором из роз на тумбочку. Она садится рядом со мной, а я приподнимаюсь у изголовья кровати и опускаю книгу на матрас.

Я пристально смотрю на нее. На ее щеках потеки туши, глаза опухшие и красные. Мое сердце замирает от этого вида.

― Мне жаль. ― Протянув руку, я переплетаю наши пальцы. ― Я стараюсь.

― Я знаю, что стараешься. Я тоже стараюсь.

― Я не ожидала, что это будет так трудно… жить вне моего места заключения.

Она понимающе кивает.

― Ожидания ― это похититель радости, они мешают жить. Нужно принимать каждый момент таким, какой он есть, зная, что одни будут трудными, а другие ― прекрасными. Мы справляемся только тогда, когда живем настоящим.

Я провожу большим пальцем по ее загорелым костяшкам.

― На следующей неделе я выхожу на новую работу. Я немного нервничаю.

― Правда? ― Намек на улыбку. ― Я думала, ты хочешь отдохнуть.

― Мне стало скучно. Нужно чем-то занять себя.

― Понятно. Ты возвращаешься в модельный бизнес?

Я качаю головой.

― Нет. Я не уверена, что это правильный путь для меня, да и был ли вообще. ― Слишком много камер, яркого света. Сплетни и неискренние улыбки. Хотя в то время работа казалась веселой и захватывающей, она никогда не заставляла мою душу петь. ― Я хочу снова быть на виду. Уединение в своей квартире в течение последних нескольких месяцев не дало того терапевтического эффекта, на который я рассчитывала.

Я скучаю по людям.

Связи.

Я не хочу, чтобы кто-то знал, кто я… Я просто хочу, чтобы они знали, что я все еще здесь.

Я все еще важна.

― Расскажи мне о новой работе, ― просит мама, усаживаясь поудобнее на кровать. ― Мне нужны подробности.

Мой пульс учащается, я прикусываю губу, моя рука дрожит в ее руке. Я нервничаю. Испытываю нерешительность.

― Позволь мне посмотреть, как пройдет первый вечер. ― Прочистив горло, я отвожу взгляд, гадая, не станет ли это новое занятие очередной ошибкой. ― Тогда я все тебе расскажу.

ГЛАВА 37

Грифельно-серое здание с мигающей вывеской вырастает передо мной, когда я сворачиваю за угол, сжимая ремешок сумочки мертвой хваткой. Отдаленный аромат готовящейся уличной еды создает видимость нормальности, смешиваясь с металлическим запахом из авторемонтной мастерской на другой стороне улицы.

Я оглядываюсь по сторонам, и тревога комком неуверенности застревает в горле.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Боже, что я делаю?

Остановившись перед стальной дверью, ведущей к моему новому рабочему месту, я поднимаю подбородок и впитываю яркие цвета вывески ― пурпурный и королевский синий. Не понимаю, почему я не могла устроиться в ресторан или в офис. Наушники давили бы на меня гораздо меньше, чем эта блестящая повязка на голову. Я сжимаю ремешок сумочки, ярко-желтые ногти оставляют на моей ладони отпечатки полумесяцев.