Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 67

Ты можешь это сделать. Глубокий вдох. Назад дороги нет.

Резко выдохнув, я распахиваю тяжелую дверь, и на меня тут же обрушиваются ароматы ландыша, жасмина и теплой амбры. Это успокаивающий бальзам для моих расшатанных нервов.

Рыжеволосый мужчина с веснушками кивает мне, когда я оказываюсь в тускло освещенном коридоре. Скорее всего, я выгляжу такой же потерянной, какой чувствую себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

― Привет. ― Я останавливаюсь перед ним, заметно волнуясь. ― Я пытаюсь вспомнить, где находится гримерка?

Мужчина окидывает меня взглядом с головы до ног.

― Ты новая девушка?

― Да. ― Я тяжело сглатываю. ― Я Пчелка.

Он крепко сжимает протянутую мной руку.

― Тебе подходит, ― говорит он, все еще рассматривая меня. ― Куини только что спрашивала о тебе. Ей не терпится увидеть, на что ты способна.

― Она сказала, чтобы я пришла на час раньше. Надеюсь, я вовремя.

― Да. В конце коридора поверни налево, первая дверь справа. Ты не пропустишь.

― Спасибо.

― Меня зовут Лен, ― добавляет он, прежде чем я проношусь мимо. ― Если тебе что-нибудь понадобится, я к твоим услугам.

Мужчина огромный и пугающий, но взгляд у него теплый и безопасный.

― Принято к сведению.

Я грызу ноготь большого пальца, нервно улыбаюсь, и продолжаю свой путь по темному коридору. Слышны голоса, смех. Вдалеке гремит музыка, достаточно громкая, чтобы заглушить стук моего сердца.

Незнакомая женщина встречает меня так, будто мы дружим уже много лет, и останавливает перед самым входом в гримерку. Волосы цвета вороного крыла собраны в высокий хвост, блестящие локоны падают на одно плечо.

― Привет! Пчелка, верно? ― Она окидывает меня взглядом, сверкая белоснежными зубами. ― Девочка, там большая толпа. Не хочу тебя пугать, но выходные на Хэллоуин у нас самые загруженные после Суперкубка. Твои чаевые будут просто сумасшедшими.

Она одета как какая-то королева пауков, блестящие кружева, похожие на паутину, переливаются на ее смуглой коже.

― Никакого давления. ― Я натянуто смеюсь, улавливая аромат духов с запахом жимолости. ― Где Куини?

― В гримерке, спрашивает о тебе каждые две минуты. ― Она вздергивает брови. ― Она полна надежд. Говорит, что ты произведешь фурор.

Я сжимаю руки в кулаки. ― Единственное, что я испытываю сейчас, ― это тошнота. ― Что ж, спасибо за теплый прием. Ты выглядишь великолепно.

― О, спасибо. ― Она перекидывает свой конский хвост через плечо и достает розовую жевательную резинку. ― Мы здесь одна семья. Никакой конкуренции. Мы поддерживаем друг друга, как сестринство.

― Мне это нравится.

Шлепнув меня по заднице, она подмигивает мне.

― Я Ариэль, местная хранительница обуви. Если тебе когда-нибудь понадобится запасная пара каблуков, мой шкафчик забит до отказа. Обращайся.

Я улыбаюсь ей вслед, а затем поворачиваюсь к двери, украшенной серебряной табличкой с надписью: «Гримерная».

Ну вот…

Я вхожу в помещение, тут же замечая Куини возле стойки с косметикой. Одна из девушек помогает ей выбрать парик. Ее золотисто-карие глаза следят за мной, когда я бросаю сумочку в один из пустых шкафчиков и закрываю его, а затем смотрю на соседний шкафчик, на котором имя Ариэль зачеркнуто и заменено на «Туфли, туфли и еще раз туфли».

― Ты пришла, ― говорит Куини, затягиваясь сигаретой с величественным, хладнокровным видом. ― Я сомневалась.

Подойдя к ней, я провожу потными ладонями по своему костюму.

― Правду?

― Всегда.

― Я тоже сомневалась.

Она улыбается мне и закидывает ногу на ногу, ее темно-коричневая кожа сияет от косметического масла.

― Я знаю. ― Затем она машет рукой девушке, поправляющей ее парик, встает с кресла на колесиках и приближается ко мне, как грациозная газель.

― Ты очень похожа на свою маму.

У меня по коже бегут мурашки от этих слов.

― У нее не такие пышные волосы.

― Нет, но сердце у нее такое же. ― Она с нежностью смотрит на меня. ― У меня есть два правила, так что слушай, ангелочек.

Я переступаю с ноги на ногу.

― Хорошо.

― Первое ― всегда носить с собой перцовый баллончик.

Я морщу нос. У меня нет перцового баллончика.

Если вселенная решила сохранить мне жизнь после похищения, долгих лет плена и последующих ужасов, из-за которых мое заключение стало похоже на спа-терапию, то вряд ли я стану жертвой какого-то бандита, притаившегося за мусорным баком в переулке.

Но я все равно киваю, вежливо улыбаясь.

― Второе… ― Она окидывает меня взглядом. ― Прими это.

― Принять?

― Да. Все это. Взлеты и падения. Хорошие и плохие дни. Не позволяй стыду проникнуть в тебя. Не думай слишком много, ― говорит она мне. ― Речь идет о расширении границ. Освобождении. Почувствуй музыку, толпу, движение. Позволь им направлять тебя, питать тебя.

Трепетное чувство расцветает в моей груди. Сглотнув, я вздергиваю подбородок, изучая ее, и вижу любовь, светящуюся в ее глазах. Приятно чувствовать, что обо мне заботятся.

Как будто я все еще имею значение.

Сжав мою руку, Куини возвращается в свое кресло, пока женщина рядом с ней меняет парик, поправляя длинные локоны огненно-рыжих волос.

― Ты нервничаешь. ― Она улыбается, белые зубы сверкают на фоне ее темной кожи. ― Прими и это. Волнение придаст тебе сил.

Кивнув, я подаюсь вперед, перебрасывая волосы через плечо.

― Я никогда раньше не делала ничего подобного. Но встреча с тобой в кафе показалась мне… знаком судьбы или чем-то в этом роде. Я не знаю.

― Может быть, ― говорит она, затушив сигарету. ― А может, дело в тебе, наконец решившей взять жизнь в свои руки и проложить себе новый путь.

― Почему бы мне не начать с работы официанткой? ― Я усмехаюсь. ― Знаешь, что-то более привычное. Нормальное.

― Нормальное тебе не подходит, ангелочек. Ты ― Мэйфилд. ― Ее глаза блестят в ярком освещении. ― Кроме того, тебе надоело прятаться. Ты хочешь, чтобы тебя снова увидели.

Я пропускаю ее слова через себя, сажусь в соседнее кресло и смотрю на свое отражение в зеркале с лампочками.

Куини в курсе моей истории.

Несколько десятилетий назад она работала с моей матерью и часто присматривала за мной, когда мама была занята. Я обожала ее. От нее всегда исходила такая успокаивающая аура, словно она была теплым объятием в человеческом обличье. Когда мама нашла другую работу, и мы переехали в Лос-Анджелес, чтобы начать все сначала, я никогда не забывала о ней. Время от времени она навещала меня, приносила сладости из пекарни в Сан-Франциско, а я рассказывала ей истории.

Куини любила мои истории.

Она старше меня, ей далеко за сорок, но выглядит она молодой и утонченной. Ее черные волосы коротко подстрижены, почти наголо, и она одна из тех красавиц с идеальным телосложением, которым идет смелый образ.

Ее полные алые губы задумчиво поджимаются, пока она рассматривает меня, сидя в белом кресле рядом со мной.

― Раньше ты боялась темноты, ― говорит она, и между нами вспыхивают воспоминания. ― Я укладывала тебя спать, а ты плакала в своего плюшевого паука.

Я смеюсь, подкатываясь к стойке с косметикой и оценивая коллекцию косметики.

― Мистер Паутина.

― Именно так. ― Она поворачивает свой стул вправо-влево, глядя на меня с нежностью. ― Помнишь, что мы делали всякий раз, когда накатывал страх?

― Ты говорила, что я должна рассказать тебе историю.

Это отвлекало меня. Воображение уносило меня в солнечные дали, пока страх не утихал, а мирные сны не вытесняли мысли о монстрах и призраках, крадущихся на цыпочках в тени.

― Ты сейчас напугана, ― продолжает она. ― У тебя дрожат руки.

Я сжимаю дрожащие пальцы в кулаки.

― Да.

― Тогда расскажи мне историю.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Я позволяю улыбке расплыться по лицу от этого знакомого предложения, выпрямляю спину и тянусь за кисточками для макияжа.

― Хорошо.

Вдохнув полной грудью, я начинаю рассказывать историю, которая переносит нас в шумный городской пейзаж под покровом ночи. Я наношу тональный крем на свою кожу, описывая сцену. Город оживает в моих словах, его переулки кишат мрачными фигурами и тайнами. Я рассказываю о загадочном человеке, ведомом призрачным прошлым, чьи жесткие карие глаза пронзают тьму, словно маяк правосудия.