Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 65

Стоит быть честным ― на самом деле я бью по его эго.

Впервые я напал на его след в Бразилии, где он просочился из тени, как ядовитая слизь, которой он и является. Прочесывая континент, я следовал за слухами об американце в бегах, который подходил под его описание. Именно там я совершил ошибку, оставив выживших, которые работали на него. Они следовали за мной по нескольким континентам, пока мне это надоело и я не прикончил их.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Урок, мать его, усвоен.

Конечно, Винсент снова сбежал ― сначала в Африку, потом в Индонезию, а теперь в Европу. Ничего страшного, я все еще иду по его следу, попутно уничтожая его бизнес. Включая лабораторию в Калифорнии, я ликвидировал четыре его объекта, используемых для черного рынка, и не собираюсь останавливаться, пока его наследие не превратится в кучку тлеющего пепла.

Тогда я увижу, как горит и он.

Держа пистолет так, чтобы сначала стрелять, а потом задавать вопросы, я продвигаюсь по коридору, бесшумно ставя одну ногу перед другой. Достаточно малейшей оплошности, и мне конец. Главный этаж, возможно, и пуст, но есть еще подвал и верхний уровень, которые нужно проверить.

Дверь слева от меня приоткрыта, тусклый свет отражается от старого паркета. Не теряя концентрации, я заглядываю внутрь. Вниз ведет шаткая лестница, освещенная лишь одной голой лампочкой.

В подвал.

Я двигаюсь медленно, вздрагивая от каждого скрипа, пока не оказываюсь у подножия лестницы. В отличие от других мест, куда я проникал, здесь я не нахожу пленников ― ни живых, ни мертвых, ― но по запаху и разбросанным вещам я понимаю, что они здесь были.

Судя по вещам, в группе были дети. Такого я еще не видел.

Это выводит меня из себя.

Когда я выхожу из подвала и обыскиваю верхний этаж, я уже не так осторожен и двигаюсь не бесшумно. Я слишком взбешен.

Оказывается, это не имеет значения, потому что здесь только один человек.

― Да, сэр, их девятнадцать. ― Услышав чей-то голос, я скольжу вдоль стены в коридоре верхнего этажа и заглядываю в открытую комнату.

В небольшом кабинете, освещенном лишь светом компьютера, сидит невысокий, худощавый парень. С первого взгляда не видно никаких признаков оружия, и он слишком поглощен телефонным разговором, чтобы заметить, как я подкрадываюсь к нему сзади.

― Они в зоне ожидания возле доков. Лодка отплывает через два часа. ― Я смотрю через его плечо на экран компьютера и вижу адрес, за которым следует пронумерованный список имен, с указанием пола и возраста.

Я был прав. Это дети.

― Нет, никаких следов вашего парня. Вы уверены, что он выбрался из Джакарты?

Ах, Джакарта. Его парни чуть не добрались до меня там, но…

― Если ты говоришь обо мне, ― говорю я возле его уха, ― я выбрался из Джакарты.

Его последний вздох ― это тихий стон.

Прижав пистолет к его голове, я забираю телефон у него из рук и подношу к губам.

― На пятерых меньше, ублюдок.

Затем я нажимаю на курок и вешаю трубку.

Жар обжигает мне лицо, заставляя отступить на несколько шагов. Сирен пока нет, поэтому я позволяю себе задержаться, чтобы достать телефон и отправить сообщение, оставаясь в тени за пределами мерцающего оранжевого сияния.

Иногда приятно потратить минутку на то, чтобы насладиться военными трофеями.

Господи, я говорю так, будто мне место в одном из исторических романов Эверли.

В голове мелькают пропитанные кровью кудри и безжизненные глаза.

Я качаю головой и напоминаю себе, что это не…

Это была не…

Почему я просто не могу забыть?

Но теперь это чертовски опасная игра, и каждый уничтоженный мною объект поднимает ставки еще выше. Я должен найти этого ублюдка до того, как он сделает свой следующий ход. Потому что сейчас я играю с огнем.

В буквальном смысле.

Он трещит, когда я отправляю информацию контактному лицу из местного агентства, помогающего жертвам торговли людьми. Я уже сообщил полиции местонахождение дока, где ожидает транспортировки последняя «партия» Винсента. Они уже должны быть в пути.

Пламя переползает на крышу как раз в тот момент, когда отдаленный вой сирен подсказывает, что пора двигаться дальше. Я бросаю последний взгляд и плотнее натягиваю капюшон толстовки на голову, оставляя пожар позади.

Пламя ревет все громче, пожирая все на своем пути. С огнем за спиной и воем сирен в воздухе я ухожу, сливаясь с тенью. Пусть они копаются здесь, я уже охочусь за следующим объектом.

Это еще не конец.

Пока не сгорит и он.

ГЛАВА 36

Пятьдесят тысяч растений, вольер, две кошки и куропатка на грушевом дереве встречают меня, когда я вхожу в парадную дверь маминого дома с пакетом наполнителя для кошачьего туалета. Макарони, нервный попугай ара, пронзительно кричит, когда я опускаю пакет в прихожей, а две полосатые кошечки, Жожо и Жужу, вьются вокруг моих лодыжек.

― Мама? ― Я оглядываю небольшое бунгало, упиваясь яркими принтами и эксцентричными безделушками, а под носом у меня витает запах шалфея и благовоний.

― На заднем дворе!

Я опускаю свою спортивную сумку, иду к задней части дома и выхожу во двор через кухонную дверь. Моя мама расположилась в шезлонге на лужайке, попивая чай со льдом.

― Привет. Выглядишь уютно. ― Я улыбаюсь ей, перекидывая волосы через плечо.

Она улыбается в ответ сквозь ярко-красные солнцезащитные очки и поднимает голову к небу.

― Знаешь, что недооценивают?

― Кинетический песок?

Она хмурится, поворачиваясь ко мне.

― Хорошая идея. Но я собиралась сказать ― зрелость.

Я неторопливо подхожу ней и опускаюсь на соседний шезлонг, где меня ждет запотевший стакан чая. Теребя соломинку, я слежу за ней, пока она смотрит на затянутое облаками небо.

― Да, ― бормочу я, прежде чем сделать глоток. ― Я с этим согласна.

― Есть что-то такое освобождающее в том, чтобы больше не придавать этому значения, понимаешь? ― Она закидывает обе руки за голову, и солнечный свет заливает ее золотистым сиянием. ― Я набрала двадцать килограммов, перестала красить волосы и обновила все свои фотографии в социальных сетях на селфи, которое я сделала на прошлой неделе, наконец-то заменив фотографию из школьного альбома. Это прекрасно.

Моя мама прекрасна.

До самой души.

Мама снимает солнцезащитные очки и смотрит в мою сторону, ее глаза светятся улыбкой.

― Как добралась?

Я откидываюсь в шезлонге и закидываю ногу на ногу.

― Это было долго. Я слушала подкаст о том, как пауки функционируют в качестве индикаторных видов для мест обитания и экосистем.

― Моя девочка. ― Она издает тихий смешок, сопровождаемый позвякиванием кубиков льда в ее бокале. ― Я уверена, что Фестус живет свою лучшую жизнь.

Фестус МакГаррити IV ― мой домашний тарантул.

В тот день, когда я собрала свои скудные пожитки в машину и отправилась из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, чтобы начать все сначала, я думала о том, чтобы оставить арахнида. В конце концов, моя мать хорошо заботилась о нем во время моего отсутствия, а я чувствовала себе неспособной беспокоиться о ком-то, у кого бьется сердце, в том числе и о себе. В конце концов я побежала обратно в дом и забрала гигантский террариум с питомцем, по которому очень скучала.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Я не могла оставить позади еще кого-то, кто был мне дорог.

― Так и есть. ― Я помешиваю чай соломинкой. ― Я скучаю по тебе.

Настроение наполняется меланхолией, пока мы обе смотрим на колышущиеся верхушки деревьев.

― Я рада тебя видеть в любое время, Эверли. Меня убивает, что ты так далеко. Я понимаю, но…

― Я знаю.

Прошедший год опутал меня ледяными щупальцами.

После пребывания в больнице я на четыре месяца переехала к маме, пока черная туча депрессии, слишком большое количество болезненных напоминаний и сонм ретивых репортеров, одержимых желанием следить за каждым моим шагом, не стали невыносимыми. Я собрала вещи и отправилась в путь, приземлившись в районе залива Сан-Франциско. Там меня никто не знает. Я могу стать невидимкой, слиться с толпой.