Необратимость (ЛП) - Хартманн Дженнифер - Страница 25

Тяжелая дверь захлопывается.

Он ушел.

Он оставил меня здесь гнить.

Я опускаюсь на неумолимый пол и сжимаюсь в комок, обхватив руками колени и опустив голову. Время тянется мучительно медленно.

Я начинаю считать секунды.

Я считаю вслух, мой хриплый, сорванный голос напоминает мне, что я все еще здесь, все еще дышу, все еще способна пережить это.

Пятьдесят два, пятьдесят три…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Моя рука нащупывает черствый кусок хлеба, и я откусываю от него, считая между укусами.

Одна тысяча восемьдесят семь…

Я думаю о Нике.

Айзеке.

Кем бы он ни был.

Я представляю, как он выглядит, пытаюсь представить лицо по его хриплому, мужественному голосу, в котором часто слышна скрытая уязвимость. Он не защищен от этого. Ему тоже больно.

Но он сказал монстру забрать меня.

Интересно, он уже забыл обо мне?

Его образ расплывчатый: размытое лицо с темными глазами и темными волосами.

Красавчик.

Уверена, он красив в своей суровой, неприступной манере. Высокий. Мускулистый. В то время как Джаспер носил облегающие брюки и шелковые галстуки, всегда безупречно ухоженный, я представляю Ника совсем другим. Потрепанные джинсы и футболки, лохматые черные волосы. Он ― хаос. Беспорядок. Кошмар, замаскированный под мечту.

Десять тысяч тридцать девять…

Мои глаза начинают закрываться, и все звуки затихают. Даже мой голос растворяется в небытии, когда яркие образы вспыхивают в моем сознании ― люди в черных плащах преследуют меня. Ритуал крови и огня. Сверкают кинжалы, горят факелы, а я лежу, привязанная к деревянному столу, обнаженная, и Хранитель времени с улыбкой нависает надо мной.

Я ― жертва.

Спустя какое-то время я просыпаюсь на холодном полу.

Я потеряла счет секундам, поэтому начинаю сначала.

Один, два, три…

Я шевелю пальцами ног и думаю о пауке. Интересно, рядом ли он, следит ли за мной.

Но я больше не чувствую его.

Даже он покинул меня.

ГЛАВА 12

Я мечусь по мизерному количеству квадратных футов, на которых я вынужден сейчас существовать, и цепь гремит, волочась за мной по плитке.

Пять, десять, сто тысяч шагов, ― с каждым шагом в моей голове звучит заклинание.

Что. За. Хрень.

Кланк, кланк, кланк.

Что. За. Хрень.

Я официально сошел с ума.

Он назвал меня Айзеком.

Айзеком.

Меня.

Время расплывается. Я не знаю, как долго это происходит. Как долго я хожу. Туда и сюда.

Туда

и

сюда.

Моя лодыжка почти отваливается, но я продолжаю ходить, пока моя ходьба не превращается в жалкое подобие ковыляния. Мои мышцы зудят от необходимости пробежать несколько миль, к черту травмы. Мой мозг не в состоянии обрабатывать информацию, когда я просто сижу, как бесполезный засранец.

Поэтому я бреду дальше. Туда-сюда.

Пойманный.

Пойманный и одинокий.

Это место превратило меня в пресловутого тигра в клетке, и я клянусь, что разорву глотку своему гребаному надзирателю, когда он в следующий раз окажется в поле моего зрения.

Пятьдесят тысяч кругов по моей камере ― больше или меньше, не знаю, ― и я продолжаю повторять все, что он сказал. Мое имя, подробности той ночи, когда исчезла моя сестра, отчаянные звуки, которые издавала Эверли, когда он тащил ее…

Но сначала она назвала мое имя.

Интересно, Сара звала меня по имени? Звала и звала, а я так и не пришел.

Как гадюка, моя рука поднимается и врезается в стену.

― Черт.

С той стороны нет ответа. И не было весь день.

Подняв цепь на уровень плеча, я швыряю ее в стену, проклиная монстра, который держит нас здесь, потерю всего, что имеет значение, и свое жалкое гребаное существование.

Цепь падает на землю, не нанеся никакого урона. И я делаю это снова.

И еще раз.

Этот пустой белый барьер словно провоцирует меня.

Я поднимаю руку и кладу ее на стену. На ладони уже начали проступать синяки. Я не знаю, сколько времени я колотил по этой стене, как обзывал его и чем угрожал. Но я помню, какой звук она издала, когда я остановился.

Если бы не зловещие рассказы Эверли о том, что она непробиваемая, я бы, наверное, прорвался. В конце концов, она достаточно тонкая, чтобы разговаривать, и это был бы не первый раз, когда я пробиваю дыру в стене. Но дело в том, что мы не знаем, что находится между этими безобидными на вид плитами, а еще одна травма не поможет мне сбежать.

И если бы мне удалось прорваться… что тогда?

Перед глазами возникает видение: я, натянув цепь до предела, выхватываю ее у этого ублюдка в фиолетовом костюме и сажусь на матрас, держа ее над головой. Вне его досягаемости.

Моя собственная обреченная версия Кинг-Конга и Фэй Рэй.

Я и Беверли без буквы ― Б.

Обычно меня это забавляло, но сейчас в этом нет ничего смешного, и все, что я мог бы предпринять, только усугубило бы ситуацию. Эверли рассказала мне об одном из мужчин, который изо всех сил пытался разрушить стену. Но у него ничего не вышло.

Спойлер ― теперь он мертв.

Думаю, это можно сказать обо всех. Кроме нее. Похоже, она единственная, кто избавлен от безвременной смерти в этой адской дыре, и то лишь потому, что у нее свой особый кошмар.

Он не причинит ей вреда. Нельзя держать девушку в живых два года, чтобы потом убить ее из-за вспышки гнева.

Она слишком много стоит.

Больше, чем Сара, очевидно. У меня чуть голова не взорвалась, когда он сказал это о ней.

― В итоге она оказалась бесполезной для меня.

У меня щемит в груди.

Все, что, как мне казалось, я понимал, перевернулось с ног на голову в течение нескольких минут, и теперь я понятия не имею, что происходит.

Он назвал меня Айзеком, а не Ником.

Айзек ― детектив, расследовавший серию исчезновений.

Айзек, чья младшая сестра ждала, когда он заберет ее в ту ночь, а потом была похищена перед кофейней, где выступала в тот вечер.

Она была здесь.

А теперь ее нет.

Я дышу неглубоко, неровно, хрипло. В боку у меня колет. Перед глазами все плывет. Только когда я начинаю шататься, понимаю, что у меня гипервентиляция. Я на грани потери сознания.

Я наклоняюсь вперед, упираюсь лбом в стену. Дыхание замедляется, но мысли продолжают метаться.

Крутятся, крутятся, крутятся. Словно водоворот, стремятся затянуть меня.

Он знает.

Этот гребаный похититель, торговец людьми, убийца знает, кто я такой. И я не понимаю, что это значит.

Я не знаю… Я не знаю, я не знаю, я не знаю, я не знаю.

Я уверен только в одном. В чем я клянусь этой стене, Саре и девушке, которая больше не болтает со скоростью мили в минуту из соседней камеры.

Я убью этого ублюдка.

Я убью его ради всех нас.

ГЛАВА 13

На следующее утро Роджер вталкивает меня обратно в комнату, и я падаю на колени со сдавленным криком, ослабевшая и опустошенная, дверь за мной захлопывается. Его тяжелые шаги эхом разносятся по коридору, затихая вдали.

Ублюдок.

Моя грудь тяжело вздымается при каждом вдохе, тело вялое и усталое. За последние тридцать шесть часов я съела только кусок хлеба, да и тот вместе с грязью и мышином пометом.

Замерев на полу, я впиваюсь пальцами в блестящую плитку, благодарная за то, что не вижу своего отражения.

Я уверена, что мои голубые глаза потускнели до серого цвета.

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

Цвет лица стал пепельным.

Волосы ломкие. Лицо изможденное.

― Ты там цела?

Я замираю.

Медленно поднимаю подбородок и смотрю вверх.

В горле образуется жгучий комок. Это больше, чем муки жажды, больше, чем гематомы дневной давности от моих душераздирающих криков. Я смотрю на белую стену рядом со мной, моего главного врага, желая лишь разбить ее на куски, превратить в руины и сжечь дотла.