Дорога Токайдо - Робсон Сен-Клер Лючия - Страница 63

Хансиро сумел убедить себя, что участь княжны Асано после того, как он водворит птичку в клетку, станет ему безразлична, как пожар за рекой. Но при этом женский смех в соседней комнате заставил его сердце забиться сильней.

ГЛАВА 32

Ком сомнения

Северо-восточнее Одавары дорога Токайдо, петляя, поднималась по крутым склонам гор. Кошечка сидела, скрестив ноги, на покрытом мхом камне. Она остановилась, чтобы отдохнуть и дождаться рассвета. Касанэ уснула, свернувшись в корнях дуба. Они покинули гостиницу «Не ведай зла» в Ойсо ранним утром, когда все там еще спали, и пустились в путь при свете убывающей луны на усыпанном звездами небе.

Кошечка смотрела поверх темной долины в сторону находившихся за ней гор Хаконэ. В темноте горы разглядеть не удавалось, но беглянка ощущала их присутствие.

Кошечке было страшно. У нее начинало сосать в желудке при мысли о том, что она должна пройти заставу Хаконэ. Какой глупой она была, решив, что сможет обмануть тамошних чиновников, замаскировавшись под крестьянского мальчика. Беглянка уже чувствовала, как они хватают ее грубыми руками и отводят в сторону.

Встревоженная собственным страхом, дочь князя Асано подумала о том, что, возможно, поставила себе задачу выше своих сил. Уверенность на миг оставила Кошечку, и она вспомнила старинное китайское стихотворение:

Чтобы успокоиться, Кошечка стала опять вглядываться в темноту, словно могла увидеть отсюда западные земли своего отца, до которых было больше ста ри. Землями Ако почти шестьдесят лет управляла семья Асано, и до тринадцатилетнего возраста Кошечка каждый год проводила там лето. Но семь лет назад власти не выдали князю Асано дорожные документы, которые он испрашивал якобы для дочери своего слуги. С тех пор Кошечка ни разу не выезжала из столицы.

Никто не давал объяснений по этому поводу, но Кошечка и ее мать догадывались, в чем была причина отказа. Дочь князя Асано стала поразительно похожа на отца и мать одновременно, и правительственные чиновники догадались о ее родстве с князем. Так правительство сёгуна молчаливо признало Кошечку его дочерью и наследницей.

Поэтому за долгие годы разлуки с Ако владения отца стали казаться Кошечке вечнозеленым раем, где всегда тепло и нет никаких опасностей. В этом раю пахло солью от ветерка, дувшего с моря, и цветами из апельсиновых рощ. Кошечке так хотелось снова побродить по лесистым холмам и сверкающим от морских бликов скалам!..

Она наслаждалась сельской свободой. С сыном Оёси, Гикарой, который был на три года моложе ее, Кошечка облазила все высокие башенки и балконы изящного, покрытого каскадами черепичных крыш отцовского замка и привыкла без страха смотреть с высоты на землю. Бегая по полям, Кошечка с наслаждением ощущала, как трава покалывает ее босые ступни. Она упражнялась в фехтовании с сыновьями отцовских провинциальных слуг, которые не знали церемонных оборотов речи. А прекрасней всего проходили ее занятия воинскими искусствами с Оёси. Эти занятия Кошечка очень любила и всегда с нетерпением ожидала их.

В жаркие летние вечера Кошечка, ее мать и няня катались в лодке по Внутреннему морю. Они огибали маленькие островки — обрывистые скалы, увенчанные искривленными стихией соснами. Они смеялись, пели и сочиняли стихи о красоте лунного света.

Далекие рыбаки разводили костры в металлических ведрах. Волны ласково покачивали прогулочную лодку, а Кошечка следила за тем, как эти огоньки то опускаются, то снова взлетают и помаргивают в наступающей темноте.

Кошечка и Гикара ловили светляков на речных берегах, сажали их в коробки, которые потом накрывали кисеей и использовали вместо фонарей по дороге домой. Няня Кошечки вываливала светляков на просторный, размером с комнату полог из струящейся кисеи, служивший защитой от комаров. Мерцание светящихся насекомых забавляло девочку, пока она не засыпала.

Мать сказала Кошечке, что светлячки — это души умерших, которые прилетают осветить дорогу близким, оставшимся на этом свете. «Дух может пролететь тысячу ри в день», — говорила мать.

Кошечка вынула из складки куртки завернутый в полотенце нож Касанэ, развернула его и сильно нажала большим пальцем на лезвие. Оно было острым.

Сидя с ножом на коленях, Кошечка вспомнила старинное предание, которое услышала от Оёси в те давние времена. Это было во время игры в «Сто историй о потустороннем мире». Каждый из собравшихся рассказывал что-нибудь о духах и, закончив рассказ, гасил одну свечу. Вечер начался при жутковатом свете ста свечей, накрытых синими колпачками. К рассвету осталась гореть только одна свеча. Оёси задул этот последний огонек и поведал сидящим в темноте слушателям притчу о воине, который прошел сто ри за один день.

Этот воин покинул свой дом возле Ако и отправился через всю страну в Идзумо. Он пообещал своему брату, что вернется через три месяца. И вернулся в самом конце назначенного дня. В это время в доме все уже легли спать, кроме брата, который ждал его у парадных ворот. После радостной встречи вернувшийся воин сказал, что его заточил в темницу жестокий владелец замка Тонда.

Оёси рассказывал притчи на разные голоса, изображая в лицах обоих братьев.

— До сегодняшнего дня, — сказал воин, — я не мог найти никакого способа бежать оттуда.

— До сегодняшнего дня? — удивленно воскликнул его брат. — Да ведь от Идзумо до нас сто ри!

— Да, — воин печально взглянул на него, — к счастью, мне оставили мой меч, и поэтому я смог добраться до вас. Попрощайся за меня с нашей матерью, — и с этими словами воин исчез.

Кошечка вспомнила жару той летней ночи и холодок слез, щекотавших ей щеки, когда она слушала в темноте низкий звучный голос Оёси:

— Он убил себя ради того, чтобы сдержать обещание: его душа пролетела в один день сто ри.

Кошечка открыла ворот своей куртки, прижала к груди плашмя холодное лезвие, закрыла глаза и сосредоточилась на том, как твердая гладкая сталь постепенно впитывает в себя теплоту ее тела. Этот нож тоже мог бы освободить душу от бренной оболочки, и тогда она тоже долетела бы до Оёси в один день и добилась бы от него помощи.

Кошечка вздохнула: рассказ о двух верных братьях — сказка для детей, а в духов верят только слуги, крестьяне и малолетки.

Она должна остаться в живых. Она должна и дальше идти по этой дороге, которой, кажется, нет конца. Она должна встать лицом к лицу с чиновниками заставы Хаконэ.

Кошечка еще ниже опустила ворот куртки и нащупала под ребрами то место, куда должно войти лезвие ножа, если ей придется убить себя собственной рукой, как и ее отцу. По-прежнему не открывая глаза, Кошечка обхватила рукоять ножа обеими руками, направила его острие на эту точку и долго сидела так, глубоко дыша и пытаясь представить себе последние минуты отца, его последние мысли.

Наконец порыв холодного ветра, налетевшего с моря, заставил ее вздрогнуть. Кошечка открыла глаза и увидела, что утренний свет стал растекаться по небу от той линии, где оно сливалось с поверхностью залива. Пока она приходила в себя, на бледно-голубой воде появились переливчатые бирюзовые и бледно-лиловые полосы и засверкали огненные блестки — лучи восходящего зимнего солнца.

Река Сакава, петляя и извиваясь, вспыхнула в полумраке, как брошенная кем-то длинная металлическая нить. На другом ее берегу, за голыми полями и городком начинались горы. От их подножия взлетали к небу многоярусные островерхие крыши замка Одавары и словно парили в воздухе над темно-зеленым ковром из плотно сомкнутых макушек елей и сосен. Тени, лежавшие во впадинах этого ковра, казались застрявшими в кронах деревьев клочьями ночи. Из одного такого клочка вылетела стая ворон и с карканьем поднялась в небо.

Кошечка отложила нож в сторону. Медленно, глубоко вдыхая холодный воздух, она стала смотреть на священную гору Фудзи, которая конусом бесцветного тумана поднималась за темными горами. Вид священной горы успокоил ее дух. Кошечка поняла, что подробности пути отвлекают ее от главного. И тут расстояния в ри и сроки в днях и часах, названия городов и деревень Токайдо лихорадочно завертелись в ее мозгу, словно там кто-то защелкал костяшками счетов, как торговец.