Вероника. Исповедь влюблённой - Эвина Лариса Борисовна - Страница 33

Аккуратно сложив газету е сумочку, Вероника зашла в подъезд своего дома и вызвала лифт. Пока он урчал где-то на последних этажах, перенастраиваясь на снижение, девушка задумалась о роли этого аппарата в философском аспекте. У лифта нет фиксированной точки СТАРТА и ФИНИША. Где бы ты в него ни входил, для спуска или подъёма, это твой старт. Когда лифт идёт вниз, все едут к одному финишу под номером один. Каждый входящий, как солдат на перекличке, гордо заявляет о своём намерении: «Первый» — и жмёт кнопку «один». И таких первых в лифте могут собраться не более четырёх человек определённой категории упитанности, выраженной в килограммах (так написано в инструкции). И каждый из них «Я единственный». «Я неповторимый». «Я незаменимый». «Я». «Я». «Я». «Я». И всем на первый, и все хотят быть первыми, нажимая кнопку «один». Все будто играют в детские пятнашки, стуча по панели с кнопками: «Тук, тук — за себя!», «За единственного!» Цифра один сродни «Я». Только единица начинает числовой ряд, а буква «Я» — заканчивает алфавит. Здесь нет проигравших и нет выигравших.

Пока её мозг изощрялся в размышлениях, лифт подъехал и галантно распахнул свои дверцы. Вероника зашла в него, как на свой СТАРТ, и нажала кнопку этажа, на котором располагалась её квартира. В голове опять прозвучало многоголосие: «Yes! Вероника, Yes!»

Через неделю в больнице планировалось открытие выставки всевозможных поделок пациентов. Вероника не хотела принимать участие в мероприятии, но потом поняла, что это будет очень важно для всех других, случайно или неслучайно попавших в клинику людей.

«Пусть мои работы дадут надежду другим. Меня они радуют возможностью по бартеру заниматься аэробикой и пользоваться салоном красоты в качестве модели. Ура натуральному обмену!» — подумала про себя Вероника и улыбнулась. Газету о работе положила на видное место, чтобы позже не забыть позвонить. Она была дома одна и поэтому решила написать письмо Гоше. Писать письма стало её зависимостью. Так Вероника сама себя обманывала, она это осознавала, но ничего не могла с этим поделать.

Здравствуй, Георгий!

Извини, что снова приходится прибегать к эпистолярному жанру. Но я боюсь, что при нашей встрече всё, о чём я хочу тебе сказать, может не прозвучать из-за волнения моего сердца. Если ты ещё не понял, кто так вторгается в твою жизнь, разреши напомнить тебе об одном давнем знакомстве. Может, твоя память безвозвратно похоронила его под грузом прошедших лет, но, увы, с моей памятью этого не случилось. Это я, Вероника.

Действительно, кажется, что года пролетели, как одно мгновение. С того времени, когда мы познакомились в аэропорту, после нашего расставания прошло «сто лет одиночества». Но я помню все минуты, да что минуты секунды, которые мы провели вместе. И как я ни старалась потом, не смогла стереть память о них. Я много думала об этом. Много думала о тебе. И пришла к заключению, я тебя люблю. И это серьёзно. Можно даже сказать, это мой диагноз. И ещё можно дать определение данному диагнозу — хронический. Не переживай, ты не виноват в том, что такая взрослая женщина влюбилась в тебя, как глупая девчонка. Я помню, ты предупреждал, что я тебя выдумала. Тогда я не отнеслась к твоим словам серьёзно. Да и, что лукавить, в тот момент это мало бы что изменило.

Я всегда полностью ныряла в свои чувства и отношения, которые у меня возникали с мужчинами. Но после таких происшествий я обычно выныривала, чтобы глотнуть воздуха и успеть подумать, а хочу ли я ещё раз погрузиться в эту волну. И обычно я не хотела. С тобой произошло по-другому. С самого начала. Не буду препарировать наши отношения, ты и сам всё знаешь.

Наверное, ты в недоумении… Зачем я пишу тебе это письмо? Зачем я ворошу прошлое?

Я отвечу. Я хочу, чтобы ты знал, что в доме, из окна спальни которого виден лес и где луна была свидетелем наших свиданий, тебя по-прежнему очень любят и ждут. Я не могу без тебя, я чувствую, что начинаю опять сходить с ума. Ты мерещишься мне везде; в продавце из магазина Rimi, хоть он блондин; в таксисте, облепленном девчонками, желающими уехать в два часа ночи по домам после к салюта, посвящённого юбилею Риги. О тебе напоминают все обезьянки, игрушки в детских магазинах (ты же родился в Год обезьяны). Цифра тринадцать (дата твоего рождения) просто смеётся надо мной, будь это трамвай или номер на футбольных майках у спортсменов.

Я получаю от тебя привет, когда встречаю людей, несущих домой виноград (он входил в твой джентльменский набор, когда мы встречались, помнишь?). Я шалею от знакомой этикетки минеральной воды, которую мы с тобой пили, несясь по трассе на моей машине в Даугавпилс. Меня как будто бьёт электрическим током, когда я слышу твоё имя… а кошачьи свадьбы и твоя любимая песня «Мурка» заставляют мою память крошиться на осколки воспоминаний.

Ты везде, и я в клетке твоего присутствия. Помнишь наши телефонные разговоры о свободе?

Я кричала тебе о том, что ты в кипу жизненных обстоятельств никогда не будешь свободным. А я свободна! И ничто не помешает мне быть свободной всегда. Увы… я не свободна. И это письмо — акт капитуляции, иначе его не назовёшь. Я тебе уже писала о своём сне, где мы лежали в постели и я была у твоих ног. Я, как фрагмент пего, нашла удобное для себя положение и обнимала их с ощущением наивысшего счастья на земле.

Этот сон не выходит у меня из головы до сих пор. В его символике и есть вся правда. Я не знаю, на каком ты сейчас жизненном витке. Может быть, ты уже женат и счастлив. Допускаю, что ты готовишься стать отцом и ходишь со своей женой в женскую консультацию. А может быть, ты весь в очередных заморочках и вечерами, чтобы разрядиться, с удовольствием пьёшь виски у телевизора, пересматривая уже который раз свои любимые фильмы: «Четыре комнаты» Квентина Тарантино или «Красотку» с Ричардом Гиpoм и Джулией Робертс в главных ролях.

Допускаю всё, но тем не менее, оставляю за собой право пригласить тебя к себе. Я буду ждать тебя в каждый Новый год, в полночь, в качестве подарка. Выбрать год предоставляю тебе самому. Я буду ждать.