Император Пограничья 2 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 7

Я укоризненно покачал головой:

— Клевету. Вот какое слово вы ищете. Создатель той бездарной бумажки измыслил гнусную клевету. Почему он исчез? — я пожал плечами. — Возможно, его замучила совесть. Или он просто решил не лжесвидетельствовать против невиновного.

Следователь зашипел сквозь зубы, как разъярённая гадюка:

— Думаете, что самый умный, сударь? Ничего, мы ещё посмотрим, как вы запоёте, когда я лично вас допрошу с пристрастием. И подельники ваши тоже всё выложат, даже не сомневайтесь, ведь в одиночку вы подобное провернуть не могли.

Я спокойно встретил бешеный взгляд собеседника и усмехнулся:

— Валяйте. Истина от этого не изменится. Как бы вы ни тужились, а обвинить меня вам не в чем.

Дознаватель набычился, багровея ещё сильнее. Не привык он к подобному отпору. Обычно обвиняемые терялись, начиная жалко лопотать и просить о снисхождении.

Сверля меня ненавидящим взглядом, он рявкнул:

— Ничего, Платонов, это ненадолго. Я найду тело этого писаки и докажу, что вы — убийца!

С этими словами Волков вылетел вон, грохнув дверью так, что ставни жалобно задребезжали. Я философски пожал плечами. Что ж, пусть ищет. Хоть до Рагнарока.

Наутро я разослал весточки своим людям. Через Бориса, Гаврилу и Захара передал, чтоб держались и не робели. Улик против меня у противника больше нет, шторм почти миновал. Селяне воспряли духом, по Угрюмихе пронёсся облегчённый вздох. Однако следствие ещё не закончилось.

Через Скальда я наблюдал, как на допрос вызывают моих ближайших соратников.

— Я при боярине с самого его детства, — Захар расправил плечи, в голосе зазвучала неприкрытая гордость. — С младых ногтей его знаю. Раньше, может, и ветреный был, а как в Угрюмиху попал, сразу видно стало — настоящий воевода! Не чета тому, кто раньше тут сидел. Сам видел, как он этих мошенников, Савелия со Гривиным, на чистую воду вывел. Они-то думали, запугают местных, а вышло наоборот. Очки вон магические мне, старику сермяжному, подарил. Другого такого господина — щедрого и о людях пекущегося — днём с огнём не сыщешь!

Дальше завели Бориса.

— Всё было так, — охотник подался вперёд, глаза его загорелись азартом. — Сперва в лесу на тракте, Гривин со своими молодцами засаду устроил. Думали, мы — лёгкая добыча. Да только воевода как развернётся, магией их ошпарил всех, а после раскидал, будто щенят. Я такой ловкости отродясь не видал — словно в тумане двигался. Он нам всем жизнь спас, а могли ведь и убить! Какой же он злодей после этого? Он защитник наш! Вот что скажу — такому командиру и служить не зазорно!

После него завели Федота.

— Это ещё не всё, — охотник нервно теребил рукав, но говорил решительно. — Он же как в город поехал, припасов накупил — и зерна, и соли, и всякого добра. Телегу доверху нагрузил! Из своих денег заплатил, между прочим. А ведь сейчас, зимой, без этих запасов худо бы нам пришлось. Он о людях думает, не то что прежний глава. Вон, даже семена привёз, чтоб по весне сажать. С таким хозяином деревня наконец-то оживёт, помяните моё слово!

Следующим на очереди оказался Силантий.

— Я вам вот что доложу, — охотник степенно огладил бороду, взгляд его был твёрд и спокоен. — Когда Гривина брали, я сам там стоял, своими ушами слышал. Он ведь, как припёрли его, сразу и раскололся. Рассказал, как с головорезами сговаривался, как деньги им платил, чтоб воеводу нашего порешили. Да только не учёл он, что Прохор Игнатьевич не из тех, кого легко одолеть. Я в этих местах всю жизнь прожил, много всякого навидался, но чтоб человек так за правду стоял и людей защищал — такого ещё не встречал.

Потом позвали мельника.

— А вы знаете, господин дознаватель, — Степан нервно комкал в руках край фартука, — я ведь сперва сам воеводу опасался. Думал, как все новые начальники — только взятки брать горазд. Даже когда лошадей ему давал, боялся, что больше их никогда не увижу. А тот вернулся из поездки и честь по чести рассчитался за них. Даже сверху накинул. А потом и вовсе первым делом торговлю честную наладил, чтоб не грабили нас перекупщики. Тот же Гривин, земля ему пухом, втридорога товар брал, а платил нашим охотникам гроши. Я-то знаю, сам торговые книги веду. А Прохор Игнатьевич сразу всё по справедливости устроил: и цены честные, и доля каждого. Такому воеводе не грех и послужить — он слово держит и людей не обижает.

Даже Василиса удостоилась вызова.

— Меня Бездушные едва не убили, когда я травы собирала, — она вскинула подбородок, в зелёных глазах сверкнул вызов. Прохор Игнатьевич не побоялся — сам в бой кинулся, спас меня. А вы говорите — «преступник»? Он ни единого дурного слова в мой адрес не позволил себе. Не пытался воспользоваться ситуацией, если вы понимаете о чём я. Да при нём в деревне впервые порядок появился. От Бездушных защита, припасы в амбарах, люди больше не боятся в лес ходить. Редко встретишь человека столь же благородного и решительного. Вот вам и вся правда.

Под конец дошёл черёд и до меня. Лука пытался развязать мне язык, заставить себя оговорить, строил логические ловушки, но я лишь отшучивался да отвечал спокойно, ни в чем не противореча себе. Ни одной мало-мальски стоящей зацепки дознаватель так и не нашёл.

К вечеру обозлённые неудачей ищейки князя засобирались восвояси. Я вышел проводить их и встал недалеко от лидера отряда.

— Должен поблагодарить вас, господин Волков, — я позволил себе лёгкую улыбку. — Вы оказали мне крайне ценную услугу. Благодаря вашему появлению я убедился, что окружён преданными людьми, готовыми встать на мою защиту. Поверьте, для правителя это дорогого стоит.

Тот смерил меня прощальным взглядом, полным лютой ненависти, и процедил сквозь зубы:

— Это ещё не конец, боярин. Правосудие всегда торжествует. Рано или поздно я до вас доберусь!

— Езжайте с миром, лёгкой вам дороги и попутного ветра, — с ехидцей протянул я.

Лука вскочил в седло и, яростно пришпорив коня, умчался прочь в окружении драгун. Я провожал их задумчивым взглядом, пока отряд не скрылся за горизонтом. Итак, первый раунд остался за мной, но надолго ли? Такие люди просто так не отступают.

Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас нужно сосредоточиться на восстановлении Угрюмихи. Прошедшие дни потрепали жителей, пора зализывать раны и двигаться дальше. А там, глядишь, и о шахте можно будет помыслить. Сумеречная сталь сама себя не выкопает, в конце концов.

Ясное морозное утро выдалось на удивление тихим и безмятежным. Казалось, сама природа решила дать измученным людям передышку после всех треволнений. Сидя во внутреннем дворе дома воеводы, я неспешно играл на десятиструнной лире, которую по моей просьбе смастерил рукастый плотник Михей.

Инструмент привычно лежал на бедре. Пальцы правой руки ритмично щипали туго натянутые струны, из свитого пучка конских волос, в то время как пальцы левой приглушали ненужные, рождая протяжную мелодию. Я ощущал, как меня наполняют одновременно светлая грусть и лёгкая ностальгия вперемешку с умиротворением. В этих тягучих переливах мне слышался родной и такой хорошо знакомый голос…

Внезапно скрипнула дверь, и ко мне вышла Василиса. Девушка с любопытством покосилась на лиру, устраиваясь рядом на скамье.

— Надо же, не знала, что вы владеете музыкальным инструментом, — с лёгким удивлением протянула она.

Я усмехнулся и, не прерывая игры, отозвался:

— Я получил довольно разностороннее образование в юности. Да и с этой лирой у вас, барышня, можно сказать, родство.

Василиса непонимающе нахмурилась. Я пояснил, кивнув на полированный корпус инструмента:

— Михей вырезал её из ольхи.

Девушка тут же надула губы и шутливо пихнула меня в плечо. Рассмеявшись, я продолжил наигрывать знакомый наизусть мотив. Какое-то время мы молчали, слушая музыку. Затем Василиса негромко спросила: