Император Пограничья 2 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич - Страница 8

— Красивая мелодия, но незнакомая. Вы где её услышали? В Эфирнете?

— Нет, — покачал я головой, погружаясь в воспоминания, — её часто играла моя матушка. Она же и научила и меня.

— Мелодия прекрасная, хоть и печальная, — задумчиво произнесла девушка. — Только вот стихов не хватает.

Я улыбнулся уголками губ и, прикрыв глаза, начал вполголоса напевать:

♪ Мать мне говорила,

Что однажды я

Буду на драккаре

Бороздить моря[1] ♪

Голос мой стал ниже, глубже, словно звучал не из моего горла, а из самой груди. Струны лиры вторили, посылая в морозный воздух трепетную дрожь.

♪ Смело в бой я веду

Знатный свой корабль

Курс на гавань мы держим

Враг будет повержен

Враг будет повержен ♪

Когда последние ноты растаяли в тишине, я медленно разлепил веки и покосился на Ольховскую. Та смотрела на меня во все глаза.

— Удивительно, как преображается ваш голос, когда вы поёте, — тихо проговорила она. — Столько силы в нём. Будто и не юноша вовсе, а зрелый муж!..

— Матушка говорила, что песня либо идёт от сердца, либо не идёт вовсе, — я отложил лиру. — Фальшь люди всегда чувствуют.

— Расскажите о ней, — попросила девушка. — Какой она была?

Я прикрыл глаза, вспоминая:

— Сильной. Никогда не видел, чтобы она плакала или жаловалась, хотя жизнь её не баловала. При этом умела радоваться мелочам — первому снегу, весенним цветам, тёплому хлебу… Любила петь за работой. А уж характер… — я хмыкнул. — Когда злилась, даже отец старался не попадаться ей на глаза.

— Вы её очень любили, — в голосе Василисы прозвучало понимание.

— Да. Она научила меня многому. Честности. Тому, что настоящая сила — в людях рядом с тобой. Что один в поле не воин, как бы силён ни был… — я помолчал. — Когда её не стало, я долго не мог этого принять. Постепенно боль ушла, осталась только благодарность. За всё, что она мне дала.

— Я свою совсем не помню, — тихо призналась Василиса. — Она умерла при родах. Целители ничего не смогли сделать…

— Если мне не изменяет память, — покосился на собеседницу я, — раньше вы говорили, что маменька хворает, а папенька в разъездах.

Щеки девушки вспыхнули румянцем. Она принялась путано объяснять:

— Ну… В общем, это про мачеху. Отец после смерти матушки вновь женился. У нас… сложные отношения, — Ольховская поджала губы, подбирая слова. — Он любит меня, по-своему, но для него я всё ещё тот неразумный ребёнок, которого нужно опекать и которому нельзя доверять серьёзные решения. А я давно выросла. Вот и приходится держаться подальше, чтобы не спорить.

Я понимающе кивнул.

— Потому вы и решили уехать в Покров?

— И поэтому тоже, — уклончиво ответила собеседница, и тут же сменила тему. — Сыграйте ещё что-нибудь, Прохор Игнатьевич. У вас здорово выходит.

Усмехнувшись, я вновь взялся за лиру и заиграл весёлый плясовой мотив.

— Под эту мелодию как раз женился мой старший брат, — пустился я в воспоминания. — А младший братец напился на свадьбе до того, что вознамерился показать свою удаль. Попытался с кубком в руках перепрыгнуть через весь стол, укрытый снедью, не расплескав вина. Ясное дело, зацепился ногой за скамью, грянулся и опрокинул стол к чертям. Все гости потом неделю животы надрывала от смеха.

Василиса звонко расхохоталась, да так, что у неё аж икота началась. Я и сам не сдержал улыбки.

— Не знала, что у вас есть братья, — внезапно заметила она.

У Прохора, может, и нет, а у меня были, пока не…

Вместо ответа я посерьёзнел и произнёс:

— Спасибо вам, Василиса. За поддержку в минувшие дни. Мне важно знать, что и жители, и вы в том числе цените мои усилия.

Девушка удивлённо вскинула брови.

— Откуда же вам известно, что я про вас говорила? Может, наврала с три короба всякой ерунды?

Я лишь загадочно улыбнулся.

— Есть у меня такое наитие.

Василиса недоверчиво прыснула и толкнула меня локтем в бок, но по глазам читалось — польщена. Ей явно приятно было осознавать, что я замечаю и ценю её маленькие жесты поддержки.

Попрощавшись с девушкой, я поднялся в свою комнату, прихватив лесные орехи, купленные у бабки Агафьи. В небольшой комнате меня уже поджидал Скальд, нахохлившись на спинке стула. Усевшись напротив, я протянул птице угощение.

Та придирчиво осмотрела орехи и одобрительно каркнула:

«Надо же, не пожадничал, целый кулёк припёр. Знаешь, чем задобрить старого ворона. Умеешь всё-таки найти подход!»

С этими словами он принялся ловко щёлкать скорлупу мощным клювом. Пока фамильяр насыщался, я собирался с мыслями. Меня давно занимал вопрос происхождения магии Скальда. Вот и сейчас, вглядываясь в его ауру, я отчётливо видел следы многократного поглощения Эссенции. Такой плотности и структуры энергетический кокон получить за одну птичью жизнь невозможно.

— Скажи-ка мне, мой пернатый друг, — начал я издалека, — ты ведь не всегда был таким, верно?

Скальд покосился на меня, не переставая трескать орехи.

«Магия во мне сидит уже очень, очень давно. Сам удивляюсь, как до сих пор не превратился в пучок искр».

— Это я вижу, — кивнул я. — Такие запасы энергии просто так не возникают. Либо кто-то годами вливал в тебя силу, превращая в живой накопитель, либо ты сам как-то научился её поглощать.

Ворон довольно каркнул и, смахнув крошки с клюва, уставился на меня с хитрецой.

«Всё проще, чем ты думаешь, Прошенька. Как-то раз склевал я любопытный плод с одного занятного деревца».

— Опиши его.

'Давно это было. Детали почти стёрлись из памяти, — отмахнулся Скальд. — Оно росло средь дремучей чащи. Ствол в три обхвата, листья цвета червонного золота. Хорошо помню плоды… Крупные, аж светились изнутри. Ну я сдуру и сожрал один. На вкус — редкостная гадость, но после него мозги будто прочистило. И силёнок прибавилось.

Я задумчиво потёр подбородок. Описание напоминало один из легендарных видов Реликтов — Древо Познания. Говорили, будто его плоды способны пробуждать и усиливать в любом существе умственные и магические способности. Именно такой плод в своё время съел брат мой Трувор.

— Значит, Древо Познания даровало тебе искру магии, — медленно произнёс я. — А дальше что было?

Скальд горделиво распушил перья.

«После этого я напился из ближайшего пруда. Да только это оказалась не простая вода, а самая настоящая Живая. Та самая, что все ищут, не покладая рук. Глотнул я её — и бац! Как будто заново родился. С тех пор моя жизнь растянулась на века».

Я присвистнул от удивления. В одном, считай, месте нашёл два легендарных Реликта. И это меня ещё называют везунчиком…

— Насколько же всё-таки растянулась твоя жизнь, — уточнил я.

Скальд лукаво подмигнул и вновь защёлкал орехи. Прожевав, небрежно обронил:

«Сильно растянулась…. Я ещё твоего первопредка застал. Самого Радомира Платонова, основателя вашего рода. Вот ведь зануда был, чтоб ему на том свете икалось».

— Погоди, ты хочешь сказать, что легенда о вороне-хранителе — правда? Та самая, где птица якобы вывела Радомира из кольца Бездушных?

Фамильяр склонил голову набок и хитро прищурился.

«Ну, не совсем так оно было, как люди брешут. Я и сам тогда в западне оказался, улепётывал изо всех сил. А твой пращур увязался за мной. Вот так мы вдвоём и оторвались от врагов».

Скальд помрачнел, вороша старые воспоминания.

«Да только достал меня тогда Бздых один, ястреб проклятый, приложил когтем знатно. Небось и издох бы, кабы не Радомир. Представляешь, он взял и подобрал подбитую птицу. А потом я поделился с ним своей силой, и тот сжёг того ястреба одним махом».

Ворон замолчал, погрузившись в себя. Я не торопил, давая ему время.

«После этого я и остался с Радомиром, — продолжил Скальд погодя. — Он почти сразу наладил со мной связь. Учил разным фокусам, делился энергией. Но вот его потомки оказались теми ещё недотёпами. Ни ума, ни характера. Понятное дело, что я долго с ними не задержался».