Улыбка гения - Софронов Вячеслав - Страница 99

— Можно я немножко пешком пройду? А вы поезжайте вперед. Захотелось мне вспомнить, как в детстве все было, не верите? Ажно в груди защемило…　

Сыромятников приказал остановиться и, оставив ученого наедине с его воспоминаниями, неспешно поехал вперед. А Дмитрий Иванович медленно шел по узкой извилистой дороге, словно заблудившийся путник, увидевший родное жилье, и слезы сами навернулись на глаза, накатили воспоминания, и он увидел себя мальчишкой, который носился по округе босиком, играл с деревенской детворой, нимало не стесняясь, что он сын директора гимназии, а сверстники его — дети работников фабрики, находящиеся в подчинении у его родной матери.　

Когда он взобрался на горку, то с удивлением увидел, что весь деревенский народ в нарядных одеждах вышел на единственную деревенскую улицу, а к нему навстречу идет пожилой мужичок в плисовой поддевке с неизменными хлебом- солью в руках.　

Менделеев вспомнил, как совсем недавно точно так же его встречали на пристани в Тобольске, улыбнулся про себя и подумал: «До чего схожи обычаи города и сельской местности», но вида не подал, снял шляпу, низко всем поклонился и поблагодарил за встречу. Потом отщипнул кусочек от каравая, положил в рот, пожевал и громко заявил:　

— Не думал, что помните меня, а вот хлебушек ваш куснул — и так хорошо сделалось, не передать. У вашего хлеба вкус особый, от других отличный, с детства помню. Он здесь в Сибири какой-то особенный, свой, одно слово, — сказал он примерно те же слова и покосился на сидевшего в своей коляске Сыромятникова, надеясь, что тот не уличит его в повторе одной и той же фразы. Да и невелика беда, хлеб и впрямь, как ему показалось, имел свой особый вкус, и в этом он был честен.　

— Кушайте на здоровье, Дмитрий Иванович, — послышались голоса.　

— Рады, что не забываете о нас, сами в гости пожаловали.　

— Мы уж не надеялись свидеться…　

— А что, есть такие, кто меня с тех самых пор помнит? — звонко спросил он, подойдя ближе к собравшимся.　

— Помним, помним, — раздались старческие голоса.　

— Как в лапту играли, в бабки, как же можно забыть.　

— А ну, назовитесь, идите ближе. Кто будешь? — спросил у первого подошедшего к нему седого, как лунь, старика.　

— Никола Мальцев, — густым басом отвечал тот.

— А мы Урубковы будем, — подошли вслед за ним два невысоких мужичка.　

— Помню, помню, — согласился Менделеев, — я вас еще Об- рубковыми дразнил, а вы обижались.　

— А мы тебя Митькой звали, ничего?　

Менделеев громко захохотал:　

— Да разве на такое можно обижаться… Что было, то быльем поросло.　

Следом подошли еще двое, назвались: Иван Соколов и Иван Мальцев.　

Менделеев всем пожимал руки, извинялся, что не захватил никаких подарков, обещал непременно прислать что-нибудь, когда вернется в Петербург.　

— Помнится, еще такой Сенька Вакарин был, что-то не видно его. Живой ли?　

— Помер, — отвечали ему, — годков пять как схоронили. Угорели всей семьей, нетрезвые были, вот Бог и прибрал.　

— Да, жизнь — такая штука: срок пришел — и спорь не спорь, а пожалуй, куда положено. А церковка то стоит, которую матушка моя строила…　

— Стоит, — закивали головами крестьяне, — спасибо матушке вашей, вечная ей память.　

— Говорили, будто тоже померла? Царствие ей небесное, хорошая женщина была, нас все на ум-разум наставляла…　

— Школу вон тогда построила, и школа та тоже пока жива.　

— Чего же вы наш дом не сохранили, а? Мне теперь и остановиться негде.　

— Так мы найдем, у батюшки дом велик, можно у него заночевать, — бойко отвечали мужики.　

Менделеев только сейчас заметил, что чуть вдалеке от толпы стоит священник в полном облачении, но в общий разговор не вступает. Он подошел к нему, поклонился, попросил благословления. Тот привычно перекрестил его со словами: «Бог благословит».　

— Недавно здесь, как понимаю? — спросил его Дмитрий Иванович.

— Второй годик уже пошел, — ответил тот.　

— А чего так невесело? Обижают, поди?　

— Не без этого, — кивнул ему священник, — народ тут, как у нас говорят, с вывертом подобрался, говорят одно, делают другое. Как только ваша матушка с ними справлялась. Порола наверняка?　

— Бывало и такое с теми, кто не понимал доброго слова. А так, обычно она с ними все, как с детьми малыми: уговаривала, лаской пронять пыталась, думала, перевоспитает, а они на нее каждый год по три жалобы губернатору слали.　

При этих словах Менделеев повернулся в сторону толпы крестьян и громко спросил:　

— Сейчас-то, на нового хозяина, что вам работу на поташном заводе дает, жалобы не строчите?　

Сыромятников, стоявший здесь же, неподалеку, криво улыбнулся и негромко проговорил:　

— Да не без этого… Повадилась коза в огород ходить, никак не отучишь.　

Крестьяне, казалось бы, пристыженные, молчали. И вдруг из задних рядов раздался чей-то звонкий голос, судя по всему, молодого человека:　

— А как же не жаловаться, коль не платит вовремя, мы свою работу сделаем, а расчета по полгода ждем.　

Сыромятников зыркнул по рядам, стараясь определить, кто это подал голос, но толпа сомкнулась, и рассмотреть крикуна не представлялось никакой возможности.　

— Пишите, пишите, — сквозь зубы проговорил он, — пока бумага не перевелась. Если дальше так работать будете, привезу с города ссыльных и вместо вас поставлю.　

— Не посмеешь, — раздался все тот же голос, — мы их мигом отвадим, тут наша земля, против нашей воли не посмеешь.　

— Кончайте, братцы, — поднял руку вверх Менделеев, — я к вам за столько лет в гости приехал, а вы меня так встречаете. Неужто потом обиды свои высказать не сможете? Я вам не мировой судья, рассудить не берусь. Ладно, забираю старичков с собой, пойдем в школу, посидим там, может, и угостят чем, а потом общую фотографию сделаем. — И он смело зашагал в сторону приземистого здания, где уже более полувека размещалась школа для крестьянских детей.　

Вслед за ним покорно засеменили знакомые ему по детским годам старики, чувствовавшие себя неловко, словно их в чем-то уличили. Менделеев, оглянувшись на них, заметил это и подумал: «Значит, есть еще совесть у людей. Фабрику и дом родительский не иначе как кто-то из их родни поджигал, о чем им наверняка известно. Но ведь ни за что не скажут, да и мне допрос вести не резон».　

В некогда милых Аремзянах Дмитрий Иванович пробыл недолго, тем более что погода хмурилась, и, попив со старичками чаю, они сфотографировались на крыльце церкви и на этом распрощались.

Глава четвертая

Чуть отъехав от деревни, он обернулся, мысленно прощаясь с памятными местами, понимая, что вряд ли еще когда ему придется здесь побывать, и так до конца не понял, получил ли он радость от встречи со своими ровесниками или, наоборот, встреча с ними вызвала в его душе какие-то темные, запрятанные в глубине души воспоминания, когда он еще мальчишкой мало обращал внимание на материнские хлопоты, а больше думал о своих собственных развлечениях.　

И время тогда летело незаметно: только проснулся, выпил стакан парного молока, съел краюху хлеба, а ему уже свистят деревенские мальчишки, зовут в лес или на рыбалку, и он, ничего на сказав матери, убегал на весь день. Может, в этом и заключалось счастье, когда ты не обременен никакими иными заботами, кроме своих собственных, и время летит так стремительно, что не успеваешь оглянуться, а уже вечер. Но уже потом, с возрастом, складывая кусочки своих детских воспоминаний. Теперь он ясно представил, насколько нелегка была ноша его дорогой матери, взвалившей на себя управление фабричными крестьянами, сбытом посуды, спорами с перекупщиками при беспомощном полуслепом муже.　

А ведь все началось, как ему позже рассказывала старшая сестра, чуть ли не с момента его рождения… Вспомнились рассказы сестры о том, как Иван Павлович Менделеев, прослуживший директором тобольской мужской гимназии долгие годы, в преклонном возрасте неожиданно начал слепнуть. Пришлось подавать в отставку и жить на его крохотную пенсию, которой едва хватало, чтобы сводить концы с концами.