Таможня дает добро (СИ) - Батыршин Борис - Страница 22

— Это что же, прадед нашего шкипера был австрияком? — осведомился Казаков. — Или, может, чехом, как бравый солдат Швейк?

Сергей пожал плечами.

— Ну, почему же? Совсем не обязательно. Их и у нас хватало, по большей части, из австрийских трофеев. А потом, уже в восемнадцатом, когда австрияки с немцами зашли на Украину ими кто только не пользовался — и красные, и махновцы, и белые — те же дроздовцы, к примеру. Они много их взяли на румынском фронте, а потом унесли с собой, на Дон, к Деникину.

— Никогда слыхал о такой системе. — признался Роман, в свою очередь завладевший винтовкой.

Слыхал, только забыл. Вернее, читал. Если помнишь, в «Швейке» был полковник, который всё доматывался до солдат с вопросом — почему те свои винтовки называют «манлихеровинами»? Так вот это и есть та самая «манлихеровина»!

— Дерьмо, наверное, раз так назвали! Трёхлинейкенаверняка в подмётки не годится. Та и надёжнее, и проще, и вообще…

— Это ты из собственного опыта заключил? — Сергей иронически усмехнулся. — В тире стрелял, или по лесу пришлось побегать?

Роман смутился.

— Нет, откуда? Читал… и вообще — все пишут, что мосинка лучшая в мире!

На заборе тоже пишут, а бабушка подошла, пощупала — сучок! — ухмыльнулся, теперь уже откровенно насмешливо, Сергей. — Перед войной в офицерской среде нашей армии считалось хорошим тоном ругать эти винтовки за чувствительность к загрязнению — из-за щели для выброса пустых пачек. — он перевернул винтовку и продемонстрировал собеседникам нижнюю часть магазина. Но потом, уже на фронте, выяснилось, что всё это фигня, набившаяся грязь легко удалялась и на надёжность не влияла. А вот это — дело другое…

Он передёрнул затвор.

— Обратили внимание — никаких движений рукояти взвода вверх-вниз? — он повторил движение ещё дважды. — У «манлихеровки» прямоходный затвор, взводится в два движения, а не в четыре, как у «маузера» или трёхлинейки. И очень удобный и надёжный предохранитель, а у мосинки его, считай, вовсе нет. Ну и в остальном вполне себе удачная система — точная, скорострельная, и отдача не слишком сильная- не то, что наша, которая в плечо лягает, как копытом!

— Вон оно как… — теперь Роман рассматривал старую винтовку с уважением. — Не знал, буду иметь в виду.

— Учись, студент, пока я жив! — Сергей назидательно поднял к подволоку палец. Ну, что у тебя там ещё?

Роман покопался в нагрудном кармане и выложил на стол фотокарточку — старую, с вырезанными узорчатыми зубчиками краями, всю в пятнах, то ли от времени, то ли от реактивов.

— Вот, позаимствовал на дубке — на корме, в будке, там у шкипера нечто вроде отдельной каюты. На стене висела. Он, как увидел, что я беру — разорался, мол семейная реликвия… пришлось пообещать, что верну вместе с судовым журналом.

Сергей и Казаков склонились к ней, едва не стукнувшись лбами. Роман усмехнулся, извлёк из кармана смартфон и протянул Маячному Мастеру; карточкой же завладел Сергей.

Молодой человек, лет двадцати пяти в офицерском кителе с лацканами накладными карманами по бокам, портупее, с шашкой, кобурой и футляром бинокля на груди. Фуражку он держал в правой руке; слева же от него стояла девушка, совсем юная, лет семнадцати — воздушно-лёгкая, в кружевном платье и с кружевным же зонтиком. Неизвестный фотограф запечатлел парочку на фоне приморского пейзажа — колоннада, акации, а за ними — широкая бухта с кораблями — пароходы, буксиры, и среди них большой трёхтрубный военный корабль. В левом нижнем углу фотографии имела место каллиграфическая надпись, сделанная тонким каллиграфическим почерком: «Севастополь. Июль, 1920 годъ. Любимой Танечке на долгую память».

— Беляк. — пробормотал Казаков. Он близоруко сощурился и поднёс фотографию к самым глазам. — Доброволец, в смысле, из Добровольческой Армии — кителёк, вон, аглицкий, поставки господ союзников. Фасонит перед барышней, бинокль даже навесил, пижон…

— Да наплевать, хоть телескоп. — досадливо скривился Сергей. — Я знаю это место — действительно Севастополь, на Графской пристани — видишь, колонны?

— Точно, она самая и есть! — подтвердил Казаков. — На заднем плане — Корабельная бухта и броненосец «Пантелеймон», который бывший «Потёмкин». Он единственный был с тремя трубами, остальные двухтрубные… Но тут другое интересно…Он выдвинул ящик журнального столика, извлёк из него большую лупу в латунной оправе и с деревянной рукояткой, и принялся разглядывать фотографию.

— Так я и думал! — сказал он спустя пару минут. — видите, у офицера на груди, слева медалька на ленточке? Качество поганое, деталей не разобрать, но, зуб даю — венок из ветвей, сверху- два меча перекрещенные, а в центре — солдаты и женская фигура с флагом.

Ну и что? — не понял Сергей. — Ну, знак какой-нибудь, полковой, в Добровольческой армии их было полно….

— То-то, что знак! А если быть точным — так называемая «Медаль дроздовцам», учреждённая в восемнадцатом году для награждения участников похода Яссы-Дон. Ну, подумай, неужели не понимаешь? Сам ведь пять минут назад втирал нам про винтовки, которые «манлихеровки» — как их из Румынии дроздовцы приволокли? Ну так вот тебе дроздовец!

— Верно! — Сергей хлопнул себя по лбу. — А я-то, дурак, сразу и не сообразил… Выходит, не соврал шкипер, винтовочка и правда, прадедова — вот этого самого пижона… Ещё бы теперь понять, как он ухитрился из Севастополя попасть в эту дыру?

— Вот у него и спросим. Господин таможенный маршал, — он повернулся к Роману, молча внимавшему спорщикам, — не соблаговолите ли навестить нашего капитана в его каюте? Надежды мало, конечно — но вдруг эти два старых алкаша допели, наконец, «Раскинулось море широко» и готовы уже отвечать на вопросы?

* * *

— Допеть — допели, но для разговора не годятся. — доложил Роман. Он провёл в капитанской каюте не меньше четверти часа и получил за это время массу впечатлений. — Валяются, один на койке, второй на полу, храпят так, что палуба дрожит. А уж духан там…

На полу — который из двух? — с интересом осведомился Казаков. Роман задумался.

— Точно не скажу — один укутал голову бушлатом, второй накрылся подушкой.

— А бушлат чей?

— Мой. Я, когда отводил шкипера к Врунгелю в каюту, его там забыл.

— Н-да… — Сергей покачал головой. — Что ж, тогда придётся отложить. А скажи-ка, Пётр как ты считаешь, когда они сюда перебрались — до падения Перекопа, или заранее подсуетились?..

Роман устроился в кресле — в углу кают-компании, между древним патефоном и задраенным иллюминатором. И сделал вид, что слушает со всем вниманием. На самом же деле, вопросы бегства врангелевцев из Крыма нисколько его не волновали — ну, добежали они до этого забытого всеми мира, и добежали, чего уж теперь? А вот как, каким путём они сюда попали — над этим стоило поломать голову. Он уже имел пример того, что утверждение «все пути ведут в Зурбаган» не вполне соответствует действительности. Его спутники могли перемещаться и в обход Маячного Мира, что недавно и продемонстрировали вполне убедительно, проведя маленький караван по Фарватеру из Мира Трёх Лун прямиком сюда — так что мешало крымским беженцам проделать этот трюк столетием раньше? Ну, хорошо, пусть не самим, пусть кто-то их перевёз — какая, в сущности, разница? Хотя никто не отменяет и другого варианта — беженцы попали сюда подобно пленникам «Серой чайки» — с заходом в Зурбаган, запертыми в трюме. Шкипер, когда Роман его расталкивал, пытаясь расспросить, кто изображён на давешней фотографии и как они сюда попали — промычал что-то насчёт «не знаю… её спроси…», после чего вырубился уже окончательно. То есть — как минимум один человек из местных жителей в курсе этой давней истории? Что ж, тогда имеет прямой смысл его — её! Отыскать, и подробно обо всём расспросить…