Ответный удар (СИ) - Тыналин Алим - Страница 10

— Это победа, — закончил я за него. — Надо теперь сохранить секрет до решающего момента.

Сорокин начал убирать оборудование. За стеной гулко капала вода, напоминая о том, что мы все еще в подвале. Но эта темная комната только что стала местом рождения технологии, которая изменит историю.

После успешных испытаний брони я собрал Величковского и Сорокина в «штабной» комнате лаборатории.

— Товарищи, — я разложил на столе чистые листы, — броня это только полдела. Нам нужны новые снаряды.

— Зачем? — удивился Сорокин. — Мы же создали неуязвимую защиту.

— Именно поэтому, — я начал быстро чертить схему. — Представьте, что такую броню создаст кто-то другой. Чем будем пробивать?

Величковский задумчиво протер пенсне:

— Логично… Но существующие бронебойные снаряды исчерпали свой потенциал. Нужны принципиально новые решения.

— Верно. И у меня есть идея, — я понизил голос. — Но нам понадобится специалист по взрывчатым веществам и артиллерийским системам.

— Есть такой человек, — медленно произнес профессор. — Павел Андреевич Игольников. Бывший преподаватель Михайловской артиллерийской академии. Светлая голова, огромный опыт. Сейчас на пенсии, живет уединенно.

— Он надежен?

— Абсолютно. Старая школа. К тому же… — Величковский помедлил, — у него особые счеты с нынешней властью. Брата расстреляли в девятнадцатом.

На следующий день Игольников появился в лаборатории, сухощавый, прямой как струна, с цепким взглядом на морщинистом лице. Несмотря на возраст, движения четкие, военная выправка.

— Так-так, — он склонился над моими предварительными чертежами. — Любопытно… Весьма любопытно.

— Павел Андреевич, — я придвинул к нему стул, — нам нужны два типа снарядов. Первый — сверхскоростной бронебойный. Второй… — я помедлил, — второй будет использовать принцип направленного взрыва.

Игольников резко вскинул голову:

— Направленного взрыва? Но это же… — он осекся, глаза сузились. — Молодой человек, откуда вам известно о закрытых исследованиях фон Нейманна?

Я не стал отвечать на вопрос. Вместо этого объяснил всю схему.

— С вашего позволения, товарищи, — я подошел к доске. — У меня есть несколько… теоретических соображений.

Игольников и Величковский переглянулись. Сорокин приготовил блокнот для записей.

— Существующие бронебойные снаряды имеют три главных недостатка, — я начал чертить схему. — Первое — материал сердечника недостаточно тверд. Второе — форма не обеспечивает нужную концентрацию энергии. Третье — скорость встречи с целью слишком низка.

— Верно, — кивнул Игольников. — Но как решить эти проблемы?

— Давайте по порядку. Для сердечника предлагаю использовать карбид вольфрама с кобальтовой связкой.

— Позвольте! — Величковский привстал. — Но это же… Такой материал даже теоретически еще не существует.

— Теория давно разработана, — я продолжал чертить. — В Германии Крупп уже экспериментирует с карбидами для режущего инструмента. У нас просто никто не догадался применить их в снарядах.

Это была полуправда. Крупп действительно работал с карбидами, но до снарядов им было еще далеко.

— Дальше — форма, — я нарисовал обтекаемый профиль. — Удлиненный сердечник, облегченный баллистический наконечник, специальные ведущие пояски из медного сплава.

Игольников что-то быстро подсчитывал в записной книжке:

— С такой конструкцией можно достичь скорости… — он поднял глаза. — Невероятно. Почти километр в секунду!

— Именно, — я удовлетворенно кивнул. — А теперь второй тип снаряда. Здесь мы вообще отказываемся от кинетической энергии.

— Как это? — нахмурился Величковский.

— Вместо нее — направленная энергия взрыва. Смотрите, — я начал новый чертеж. — Конусообразная медная воронка, специальная форма заряда…

— Минуточку, — Игольников подался вперед. — Это же… развитие эффекта Манро! Но никто еще не смог добиться устойчивой кумулятивной струи.

— Потому что никто не пробовал такую геометрию, — я быстро набросал схему. — Угол конуса шестьдесят градусов, толщина облицовки рассчитана по особой формуле. А еще двойной детонатор с микросекундной задержкой.

В лаборатории повисла тишина. Было слышно только потрескивание газовой горелки в углу.

— Леонид Иванович, — Величковский снял пенсне, его глаза смотрели с тревожным интересом. — Вы знаете, я не люблю мистику. Но это… — он обвел рукой чертежи. — Это не просто инженерная интуиция. Слишком много точных деталей, слишком совершенные решения. Как вам могло такое прийти в голову? Откуда? Простите, но обычному человеку такое не под силу.

— Согласен, — Игольников пристально смотрел на меня. — Я тридцать лет занимаюсь артиллерией, но таких идей не встречал даже в теоретических работах. Откуда, молодой человек?

Я медленно прошелся по лаборатории, собираясь с мыслями:

— В Германии работал… много читал закрытых материалов. Анализировал различные исследования. Сопоставлял факты.

— Не верю, — спокойно сказал Величковский. Его глаза неотступно сверлили меня. — Я знаю все немецкие работы по этой теме. Ничего подобного там нет.

— Важнее другое, — я повернулся к ним. — Эти разработки дадут нам абсолютное превосходство. БПС-29 пробьет любую существующую броню. А КС-29… — я усмехнулся, — это вообще революция в артиллерии.

— БПС? КС? — переспросил Сорокин.

— Бронебойный подкалиберный снаряд и кумулятивный снаряд, — пояснил я. — Образца 1929 года.

Игольников задумчиво погладил седые усы:

— Знаете что… Не буду спрашивать, откуда у вас эти знания. Но если хоть половина расчетов верна, это действительно прорыв на десятилетия вперед.

— Все расчеты верны, — твердо сказал я. — Нужно только правильно все изготовить. Профессор, вы займетесь карбидным сердечником?

Величковский все еще смотрел на меня с подозрением, но кивнул:

— Да, с кобальтовой связкой… Придется разработать специальную технологию спекания.

— А я берусь за взрыватель, — оживился Игольников. — Двойной детонатор — это очень элегантное решение.

— Сорокин, вам — баллистические расчеты и медные воронки, — я свернул чертежи. — Через неделю жду первые опытные образцы.

Когда все разошлись, Величковский задержался:

— Леонид Иванович… Я не знаю, кто вы на самом деле. Но с такими знаниями… Будьте осторожны. Очень осторожны.

Я молча кивнул. Профессор опять внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я добавлю. Но я промолчал и он тоже вышел.

Когда мы встретились через неделю, в тускло освещенной лаборатории привычно шипела газовая горелка, а Величковский, облаченный в прорезиненный фартук, колдовал над тиглем с раскаленным металлом.

— Температура тысяча четыреста градусов, — он сверился с пирометром. — Сорокин, подавайте карбид!

Молодой инженер осторожно всыпал черный порошок в тигель. Над поверхностью расплава взметнулись синие искры.

— Теперь кобальт, — профессор достал пакетик с серым металлическим порошком. — Точно по рецептуре — пять процентов.

В другом углу лаборатории Игольников, закрепив лупу на специальном штативе, собирал детонатор для кумулятивного снаряда:

— Удивительная конструкция… Задержка между первым и вторым импульсом — всего полмиллисекунды. Как в швейцарских часах.

Я переходил от одного рабочего места к другому, контролируя процесс. Сложнее всего было не выдать волнения, ведь я точно знал, что все должно получиться.

— Форма готова, — доложил Сорокин, показывая безупречно отполированную графитовую изложницу. — Можно заливать сердечник.

Величковский осторожно снял тигель с огня:

— Внимание… Температура критическая. Малейшее отклонение — и карбиды выпадут неравномерно.

Струйка раскаленного металла потекла в форму. В воздухе запахло озоном.

— Теперь главное — правильное охлаждение, — профессор следил за показаниями приборов. — Медленно… очень медленно…

— А вот и первая кумулятивная воронка, — Игольников продемонстрировал идеально отштампованный медный конус. — Точность поверхности — два микрона. Лучше, чем у швейцарских часовщиков.