Девушка с экрана. История экстремальной любви - Минчин Александр - Страница 14

— Кто снимает? — спросил я у Толя.

— О, это знаменитый оператор Вадим Асов, снявший «Иконописца Андрея».

— Это же мой любимейший фильм и любимый оператор!

— Вот видишь, сразу вдвойне угодил! — подмигнул мне Толь. Классический алкоголик.

— Вы меня познакомите?!

— Обязательно. Скоро будет перерыв на обед.

Через некоторое время раздалось: «Обед, обед!» Все развалилось и разбрелось по съемочной площадке. Как будто и не существовало никогда. Толь подвел меня к режиссеру.

— Познакомьтесь!

— Алексей Сирин.

— Панаев, — сказал он, так как больше к этому прибавить было нечего, его знал весь мир. По крайней мере тот, который смотрел на экраны.

— Идемте, пока я буду есть, вы будете говорить, согласны? — он ухмыльнулся.

Ардалион сидел один и ел один, актеры где-то пили чай. Он взялся за котлету по-киевски.

— Дуся, где мой чаек?

Его пожелание было немедленно выполнено.

— Кажется, мы знакомы? — спросил он и коснулся больших панских усов.

Он вообще ассоциировался у меня с паном. Эдаким вальяжным помещиком. Только поместье его было — кино. А вотчина — актеры. Или крепостные — актеры. И каждый мечтал стать его крепостным.

— Мельком. Я давно хотел встретиться с вами. Я считаю вас лучшим режиссером имперского кино сегодня. А «Белое солнце» — мой любимый фильм.

— Спасибо, спасибо, — слегка бабьим голосом говорит он и откусывает котлету. Жир брызгает на усы. — Дуся, где салфетки?! Мать этих кашеваров…

Ему немедленно были поданы красные салфетки. Под цвет губ.

— Вы, судя по виду, не местный?

— Я из Америки.

— Чем занимаетесь?

— Пишу книжки.

— Сколько написали?

— Шесть, и моя заветная мечта…

— Какая?

— Чтобы вы сняли по одному из моих романов фильм.

Ардалион продолжал есть гарнир, картошку и овощи, — вилкой и ножом.

— Я понимаю, что все это мечты неисполнимые.

— Почему, все исполнимо. Просто я забит на год вперед.

— Я хотел подарить вам свои книги в любом случае. А также…

— С удовольствием прочту.

Он быстро заканчивал есть, допивая чай с конфетой.

— Что еще? Я иду снимать…

— Я написал книгу «5 интервью».

— Интересная книга. Толь мне показывал. С удовольствием почитаю.

— Я вам привез. Я хотел бы сделать интервью о всей вашей жизни в искусстве.

— Посмотрим, как со временем, позвоните мне в «Эос», и попробуем что-нибудь придумать сразу после Нового года.

Ардалион встал:

— Алексей, был рад… до встречи. — Панаев был статен и высок. Я пытался не пропустить ни одного движения.

И, совершенно отключившись от меня, еды, разговоров, шума, вступил на съемочную площадку. В другой мир, о котором я мог только мечтать.

Я воскликнул:

— Господин Панаев!..

— Какой там господин! Ардалион. «Господ» всех перестреляли в семнадцатом году.

— Я могу посмотреть, как вы снимаете?

— Посмотри.

— А могу я поснимать вас, когда вы снимаете их?

— Какой камерой?

— «Nikon».

— Поснимай.

И он продолжил свой режиссерский поход.

Толь подвел меня к камере и представил Асову:

— Это Алексей Сирин, писатель.

— Что-нибудь мы читали? — спросил с вежливым поклоном знаменитый Асов.

— Все выходило только в Америке. Первая книга у вас выйдет в следующем году.

— Так вы еще и американский писатель!..

Я невольно улыбнулся.

— А мы вот снимаем отечественное кино.

— Я ваш давний поклонник. Вы гениальный оператор!

— Спасибо, хоть вы, как свойственно писателям, преувеличиваете.

— А можно я посмотрю в объектив, как фокусируется камера?

— Конечно, — и он мне с величайшей готовностью предоставил объектив.

Я увидел в фокусе Панаева, который что-то показывал знаменитой актрисе Арине Курченко. После чего Асов навел мне ближний план и дальний.

Я поблагодарил его и сфотографировал на память. Потом быстро отщелкал Панаева, одного, с оператором, с актерами, во время передвижения по съемочной площадке. Тридцать восемь кадров драгоценного дагерротипа — я всегда из пленки выжимал два лишних снимка. Сфотографировать Панаева была моя давняя мечта.

Пора уходить, в семь часов я встречался у киностудии с Ариной, а я все никак не мог покинуть съемочную площадку. Это был вбздух, которым я мечтал дышать. Я грезил прийти в кино через свои книги. А потом, набравшись уже техники, самому снимать. Я ушел по-английски, не прощаясь.

— Алешечка, а я одела для тебя новое платье, — и она распахнула приталенную шубу. Добрый десяток глаз обернулся на ее фигуру. Половина из них — узнали.

Оно обхватывало ее формы и облегало так, что я подумал: «А не…» Впрочем, в их клаустрофобических автомобилях это было невозможно…

Она села в машину на переднее сиденье и высоко забросила ногу на ногу.

Ты скучал по мне? Я могу сегодня остаться у тебя?

— Нет.

— Ты неправду говоришь. Я знаю, что ты меня хочешь.

— Это почему же?

— Потому что я хочу тебя! Положи руку вот сюда.

И она положила мою руку себе на бедро. Я почувствовал, как напряжено ее тело под платьем.

— Ты чувствуешь? — она лакомно улыбнулась.

— Я должен заехать на пару минут к маме.

— А там есть отдельная спальня?!

Мне понравилась ее непрямота. Или назовем это так — скромность. Впрочем, актрисы не могут быть скромными. Им нужно выходить на сцену. Там скромность не в цене. Скорее, наоборот, обесценена, каждый тянет одеяло на себя.

Она даже не спросила, что я делал на студии. Впрочем, она никогда не задавала вопросов, кроме банального «Как дела?». И по-моему, ее не очень интересовал ответ. Ей как можно скорее хотелось перейти из вертикального положения в горизонтальное. Она абсолютно этого не скрывала. И у нее хорошо получался переход. Едва войдя в квартиру, она бралась за мои бедра и больше их не отпускала, пока я не исторгался в ней до конца. Конца! Вдруг слезы текли по ее лицу.

— Что случилось? — тревожился я.

— Мне было классно, — сквозь прозрачные слезы говорила она. — Сделай еще раз так.

Я делал.

— И еще…

Я делал еще.

Я не надеялся увидеть ее когда-нибудь уставшей, да, честно, и не хотел.

Мы вошли в квартиру.

Она сняла черное шерстяное платье и бросила его в кресло.

— Арина, а кроме черного, существуют какие-либо еще цвета?

— Это сейчас самый модный.

— А можно один раз надеть что-нибудь «немодное»?

— Ты имеешь в виду другой цвет?

— Именно это я и имею в виду.

— Для чего?

— Для фотографии.

— Неужели ты будешь меня фотографировать?! — она уже тянула в постель.

— Буду, — улыбнулся я актрисе.

— А голой или раздетой?

— А не голой, вы, по-моему, не представляете, как это. Чего зря время тратить!

Она таинственно улыбнулась и провела руками по моим бокам.

— Какая у тебя нежная кожа. И такие выточенные ступни. Как у женщины. А у меня очень накаченные ноги?

— Меня устраивают.

— А что тебя не устраивает? Я изменюсь!

— Пока все. Кроме того, что ты много говоришь…

— Сейчас? Я замолчу, только возьми меня. Только войди в меня. Ты так это делаешь классно!.. Обожаю, как ты врываешься туда. Мне кажется, что это раскаленное солнце.

Она кончает со мной одновременно. Как всегда!

Я стою голый и бреюсь лезвием после душа. Она водит грудью, сосками по моей спине.

— Арин, я порежусь. Я не люблю, когда кто-то смотрит, как я бреюсь.

— Я выпью твою кровь по капле.

— Это ты сделаешь, даже если я не порежусь. В этом я не сомневаюсь.

Она опускает слегка влажные ручки и берется за мой член. Кончики ее пальцев всегда немного влажнели, как только она возбуждалась или касалась меня. Это происходило одновременно.

Я не могу поверить, но я возбуждаюсь — водя бритвой по горлу. «Горло бредит бритвою», член — Ариною. Второе сказал я, а кто — первое?

Она опускается на колени и целует меня в промежность.