Физрук-10: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 18

— Сева, выйди! — велел я и добавил: — Мне надо поговорить с этим товарищем.

Перфильев-младший переглянулся с человеком-осой и тут кивнул. Пацан вышел, оставив меня с гостем наедине. Тот буравил меня своими глазенками, которые и впрямь казались насекомьими из-за странных выпуклых и блестящих наростов вокруг них. Илга права — болезнь, уродство. Не исключено, что компенсированное развитием умственных способностей и гипертрофированного воображения, питаемого манией величия. Трудно жить среди людей с такой внешностью, вот и приходится придумывать новую разумную расу.

— У меня один вопрос, — заговорил я. — Зачем вы морочите пацанам голову?

Инсектоморф вдруг принялся скрести пальцами себя по бокам, видать, имитируя потирание насекомым лапками брюшка, изуродованные болезнью челюсти его зашевелились и раздался звук от которого у меня мурашки побежали по спине. Не от страха, понятно. Скорее это можно сравнить с ощущением, которое вызывает поскребывание железякой по стеклу. Я почувствовал трудно преодолимое желание врезать ему по рылу, но сдержался. Бить больного уродца свинство. Человек-оса, наконец-то справился со своим ротовым аппаратом и выдавил:

— Мы не морочим. Помогаем найти другой путь.

— Какой другой? — усмехнулся я. — У нас, советских людей, один путь, общая цель — коммунизм.

Собеседник снова проскрипел-поскрипел и заявил:

— Коммунизма не будет. Будет война. Все погибнут.

— Откуда такая уверенность?

— Люди все проблемы решают через насилие. Ведь вам хочется меня ударить.

— Не скрою. Хочется. И я это сделаю, если вы не оставите детей в покое. Вы пичкаете их своими химерами, а им предстоит жить в реальном мире. Дискутировать с вами я не собираюсь. Ноги в руки и чтобы я больше вас не видел. Следующая встреча может закончится для вас плачевно.

Человек-оса спорить не стал. Он поднялся со стула на котором сидел и вышел из детской. Я последовал за ним. Во избежание эксцессов. Проводив гостя, вернулся к пацанам, которые сидели рядком на диване, не поднимая на меня глаз. Я ушел на кухню, поставил чайник на газовую конфорку. Заглянул в заварник — пусто. Ладно, не гордые. Я сполоснул его кипятком. Нашел чай в жестяной банке с изображение слона. Насыпал с пяток ложек заварки в чайник, залил водой и накрыл матерчатой куклой. Вернулся в большую комнату, где также молча сидели пацаны.

— Ну, чего надулись, как мыши на крупу? — спросил я. — Обиделись на меня, что я выставил этого дядю? Вряд ли Ксюша обрадовалась бы такому гостю. Да дело даже не в этом. Почему вы уверены, что этот человек и другие, ему подобные, желают вам добра? Потому что рассказывают красивые сказки?

— Это не сказки, — пробурчал Володька.

— А ты, Сева, тоже так считаешь?

— Нет, — сказал он. — В примитивном изложении даже теория относительности звучит, как сказка. Истинную ее сущность могут понять лишь люди, владеющие математическим аппаратом.

— Хочешь сказать, что я не шарю в высшей математике, а следовательно не могу судить?

— Ну я не хотел вас обидеть, Александр Сергеевич.

— Я не обиделся. Вполне допускаю, что в тонкостях этой вашей «теории относительности» я не разбираюсь, но я кое-что понимаю в людях. Ведь эти, так называемые, инсектоморфы — не пришельцы, не разумные насекомые, а всего лишь больные люди. У них редкое заболевание, не поддающееся лечению. Я не утверждаю, что они больны психически, но физическое уродство нередко ведет к завышению самооценки. Чтобы компенсировать внешние недостатки, они частенько придумывают красивые теории, считают себя избранниками бога, судьбы или эволюции. Норму они считают отклонением, а отклонением нормой. Вот и эти люди-осы вообразили, что они обладают особым знанием, которое должны передать подрастающему поколению. То есть — вам.

— Они не передают нам какого-то особенного знания, — снова заговорил Перфильев-младший, — они просто учат нас учиться. И не только по книгам, но и у природы. При этом они нас не пытаются перевоспитывать и не навязывают своей точки зрения.

— Ага. А мы — обыкновенные учителя — значит, навязываем?

— Иногда, — откликнулся брательник. — Вот как ты сейчас!

Вот здесь он меня ловко подловил, должен признать. Сам же собирался действовать осторожно, а попер буром. И вот результат. Еще немного и пацаны замкнутся, а от них пойдет по цепочке и я потеряю доверие класса, которое с таким трудом завоевывал. Пойти на попятную? Тоже плохо. Учитель не должен быть бесхребетным червяком, который легко гнется в любую сторону. Лучше всего потихоньку съехать с темы. Кстати, я ведь пришел не за тем, чтобы выставить взашей инсектоморфа.

— Ладно. Оставим пока этот разговор, — сказал я. — Я вот хотел о чем спросить, главным образом тебя, Володька. Зачем понадобился тот розыгрыш, со Светой Савватеевой, которую вы с ней выдали за ее сестру Таню? Только, пожалуйста, на этот раз не увиливай от ответа.

— Это был не розыгрыш, — буркнул братишка.

— Ответ не засчитан. Света сама призналась, что это была твоя идея — выдать ее за сестру.

— Моя! — не стал спорить он. — И все-таки — это не розыгрыш.

— Тогда что же это?

— Мы не знали, что ты поедешь по этой дороге. А когда увидели тебя, я сказал Светке, чтобы она назвалась Таней.

— Ясно. Туману напустил… Кстати, о тумане… Этот тип, что был с вами, это и правда информационный фантом или?..

— Или…

Глава 10

— Или — что? — спросил я. — Гипнотическое внушение глупому брату, с целью его окончательного запутывания?

Снова насупленное молчание.

— Ладно! — отмахнулся я. — Вижу, братишки, от вас толку не добьешься. Не бойтесь, я не собираюсь вмешиваться в ваши дела. Я там чай заварил. Вернется Ксюша, напоите ее.

Не дожидаясь их реакции, поднялся и ушел в прихожую. Там натянул ботинки, снял с вешалки куртку. Бесшумно, словно кот, возник Володька. Спросил виновато:

— Ты не обиделся?

— На — что? — пробурчал я и не дождавшись ответа, добавил: — Жду вас с Севкой завтра в школе.

Выйдя из квартиры, я неторопливо спустился в подъезд. На душе было тошно. С одной стороны я чувствовал, что прав, а с другой стороны, потерять с пацанами контакт тоже не хотелось. Надо бы предпринять что-то такое, чтобы нас сплотило. Что-то красивое, яркое. Гасить мечту нельзя. Это превратит мальчишек в духовных калек, но и лелеять пустые надежды тоже не следует. Я должен пройти по лезвию бритвы между двумя «нельзя», иначе какой из меня учитель?

Я вышел из подъезда на улицу, двинулся к своему авто и не сразу заметил рослую фигуру, маячившую возле него. А когда заметил — догадался, кто это и не слишком этому удивился. Значит, разговор не окончен. Видать, инсектоморф просто решил не поднимать шума. Ну и правильно. На свежем воздухе мне тоже будет сподручнее объяснить этому уродцу, что я думаю о тех, кто вовлекает пацанов в разные сомнительные аферы. Надо же какой настырный!

Впрочем, сам виноват. Нефиг было церемониться. Мог бы не просто проводить «тонкого» до лестничной площадки, а аккуратненько спустить его с лестницы. Похоже, такие как он не понимают вежливого обхождения. Что ж, раз тогда пожалел, придется исправлять ошибку теперь. Я сделал вид, что не обращаю на него внимания, дескать, мало ли кто торчит во дворе? Беззаботно насвистывая, наклонился, с понтом озабочен состоянием левого заднего ската «Волги» и как бы невзначай шагнул к инсектоморфу.

Тот поднял правую руку, как бы заслоняясь от удара, и у меня словно вышибли землю из-под ног… Сколько времени я был без сознания, неведомо. Когда очнулся, то почувствовал, что голова моя гудит, словно колокол, а под веками плывут иссиня-белые пятна. Именно — под веками, потому что поднять их у меня получилось не сразу. А когда я сумел сделать это, то легче мне не стало, потому что вокруг царила кромешная темнота. И стояла полная тишина.

Чем это он меня так? Дотянуться рукой «тонкий» до меня бы не смог. Клешню я бы перехватил. Если бы шмальнул из ствола, рассуждать об этом сейчас попросту было бы некому. Руки слушались плохо, но я все же ощупал себя — ни ран, ни переломов. Более всего мои ощущения походили на те, которые испытываешь после сильного удара электрическим током. Откуда же взялся разряд? Ах да! В бардачке у меня лежал ПЭМ — пистолет электромагнитный Макарова. Вот из него он меня, видать, и шарахнул, падаль.