Крах черных гномов - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 16

Что поддерживало его? Может, короткие разговоры с товарищами, а может, уверенность в том, что он делал? Но для кого он делал это и когда оно наступит, это будущее?

Иногда Ульман чувствовал себя микроскопической частицей в этом море поднятых рук и безумных глаз — отчаяние вползало в сердце, места не находил себе… Тогда он начинал думать о товарищах — машинисте Клаусе Мартке, стрелочнике Ялмаре Шуберте, старом шахтере Иоганне Нитрибите… Именно они — настоящие немцы, а не те — тысячи и тысячи, — что орут «хайль», большинство из них не ведают, что творят. Когда-нибудь и они поймут это, но страшным будет похмелье…

Фридриху снова захотелось курить, но он пересилил себя: раскис, как глупая девчонка. Надо быть постоянно бдительным. В спокойствии, казалось бы наступившем в поселке, и кроется опасность. Наверно, гестаповцы что-то придумали: не могут они простить листовки и убитого агента.

Кстати, как же быть с листовками, что привез из Чехословакии Панкау?

Ульман решил: с Панкау он встретится вечером сам. Георг Панкау — один из немногих, кто знает, кем является на деле старый Фридрих. Вместе десять лет назад создавали подпольную организацию. Не верить Панкау — не верить самому себе, и все же нельзя идти к нему домой. Даже на работе они, встречаясь, не разговаривают, только мимоходом здороваются. Но и листовки не могут больше лежать. Сегодня сверток нужно запрятать в тайнике возле кладбища старых вагонов, а завтра его переправят дальше — листовки адресованы солдатам и должны попасть в воинские эшелоны.

Кроме того, надо напомнить товарищам — спокойствие в поселке обманчиво…

Ульман опустил топор. Черт с ним, с забором, лучше он подастся в центр: вечером в клубе будет выступать лектор из Дрездена, говорят, какой-то нацистский бонза, — нужно послушать, что там делается.

— Минутку, герр Ульман!

Это его? Оглянулся удивленно: ведь на улице никого не было.

— Добрый день… — Из-за забора высунулось лицо, изрытое морщинами. Наглые глаза смотрят пристально, коричневая партийная форма на спине поднята горбом.

— Добрый день… — Ульман остановился, исподлобья глядя на горбатого. Этот тип всегда словно подкрадывается к людям. Шел, должно быть, под самым забором, поэтому Фридрих и не заметил его.

— Я хотел бы побеседовать с вами, герр Ульман.

Фридрих молча указал на дверь дома.

— А Марта дома? — опросил у калитки горбун.

Ульман кивнул.

— Погода хорошая. Может, посидим в садике?

Фридрих, не отвечая, повернул к груше, где стояла скамья, поднял лопату, освобождая место для незваного гостя.

Подумал: какой ветер занес к нему ортсгруппенляйтера? Этого проныру, который всегда знает, где пахнет жареным?

Когда-то Магнус Носке был кладовщиком в депо и даже пользовался у рабочих популярностью — смотрел сквозь пальцы на случайно испорченный инструмент, шел на всякие мелкие поблажки слесарям и токарям. Никто и не догадывался, что горбун Магнус — член партии национал-социалистов. Узнали об этом только тогда, когда Носке назначили ортсгруппенляйтером.

То, что Магнус Носке умный и серьезный противник, Ульман знал давно. Он вел с ортсгруппенляйтером своеобразную игру, отчетливо представляя, что единственный неверный ход в этой игре может дорого ему обойтись. Собственно, Фридрих ничего не делал, только старался всеми способами утвердить Носке в мысли, которой придерживалось большинство жителей поселка: он, Фридрих Ульман, — старый чудак, человек умственно неполноценный, человек, который не интересуется ничем, кроме работы и пива.

Ульман понимал — стоит только Носке разгадать его, то прежде всего возникнет вопрос: для чего старый чудак морочил всем головы? От этого вопроса до правильного ответа недалеко, и кто-кто, а Магнус Носке найдет ответ.

Ортсгруппенляйтер сел на скамью, неудобно опершись горбом на грубо покрашенную спинку. Фридрих стоял перед ним, уставив взгляд в землю.

— Садитесь, герр Ульман, — приветливо предложил Носке, похлопав ладонью по доскам скамьи.

Фридрих посмотрел на руку Магнуса — белую, с длинными пальцами и желтыми ногтями «Как у мертвеца», — подумал невольно. Решительным жестом воткнул лопату в землю у самых ног Носке — тот даже отшатнулся — и сел рядом.

— Вы ко мне? — спросил, пытаясь улыбнуться.

— А к кому же? — удивился сначала ортсгруппенляйтер, но, вспомнив, с кем имеет дело, произнес мягче: — Конечно, к вам, мой друг. Шел мимо, дай, думаю, загляну к старому Ульману. Может, и у него есть дело к нам. Может, нужна помощь?

Выжидательно посмотрел на Фридриха.

Ульман не ответил. Некоторое время стояла тишина, слышалось только журчание воды в канаве на улице.

— Не будете же вы помогать мне чинить забор? — внезапно спросил Ульман. — Или окапывать деревья? Весь поселок помер бы от зависти: сам ортсгруппенляйтер работал в саду у Ульмана!..

— Я имел в виду другое, — покровительственно улыбнулся Носке. — Не нужны ли вашему сыну лекарства? Я могу это устроить.

— Рана у него зажила, — буркнул Ульман.

Носке покачал головой.

— Ваш сын пролил кровь за великую Германию, и это со временем зачтется ему.

— Это был его патриотический долг! — с гордостью произнес Ульман, напряженно соображая, для чего притащилась эта лиса в коричневой рубашке. Конечно, не для благодарности. Может, гестапо обнаружило какую-то ниточку и пытается распутать клубок? Хотя гестаповцы вряд ли открыто использовали бы ортсгруппенляйтера — это лишь насторожило бы подпольщиков. А что, если Носке взялся за это дело по собственной инициативе?

Так и не найдя ответа, Ульман вздохнул. Впрочем, как Носке не будет вертеть хвостом, откроется. Раз уж пришел, откроется.

Ортсгруппенляйтер достал из кармана массивный серебряный портсигар, раскрыл перед Ульманом. Старик насторожился. Если Носке угощает сигаретами, дело серьезное.

— Мне кажется, Фридрих, что давно настало время подыскать для тебя более подходящую работу. — Как-то незаметно Магнус перешел на «ты».

Ульман, насколько сумел, изобразил на лице удовлетворение. «Ого! — подумал. — Многообещающее начало».

— Но, — продолжал Носке, — у нас должны быть доказательства твоей преданности. — И, решив, очевидно, не церемониться с этим придурковатым Фридрихом, приступил к делу. — Ты должен доказать свою любовь к фюреру и рейху.

— Как? — коротко спросил Фридрих.

Носке подозрительно взглянул на старика. Ульман весь съежился — казалось, хитрые глазки насквозь пронзили его. Но это только казалось, в следующую минуту Носке придвинулся вплотную, зашептал, горячо дыша в ухо Фридриху:

— В нашем поселке есть враги фюрера. Они хотят, чтобы мы проиграли войну. Тебе не попадались их листовки?

— Нет, — выдержал пронизывающий взгляд Фридрих, — не попадались.

— Они ненавидят всех настоящих немцев, — продолжал шепотом ортсгруппенляйтер, — особенно тех, кто кое-чего стоит! — Сделал паузу и спросил внезапно: — Ты ничего не слыхал про смерть Рапке?

— Дурак, полез под вагоны, — Ульман стукнул кулаком по лавке. — А вагоны у нас, — глуповато усмехнулся, — катятся…

— Хе-хе, — хохотнул Носке. — Говоришь, катятся… Но все же, — сделал таинственное лицо, — может, ты слыхал, нас некоторые из рабочих говорят; так, мол, ему и надо, этому Рапке?…

«Ишь, куда метит», — подумал Ульман. Вдруг ему стало весело. Если бы Носке мог только представить, с кем он разговаривает! Интересно, какую бы физиономию он состроил?

Фридрих раз-другой моргнул, наклонился к самому уху ортсгруппенляйтера, прошептал таинственно:

— Слыхал…

— Ну-ну, — встрепенулся тот.

— Говорят: так и надо… Этот Рапке нарушал правила безопасности…

— Кто говорил?

Фридриху показалось: ухо Магнуса Носке зашевелилось от нетерпения.

— Инженер Герлах… — назвал Ульман фамилию начальника депо.

Носке разочарованно крякнул: кого-кого, а Герлаха не заподозришь — старый член СА.

— Наверное, так оно и есть, — произнес, изображая безразличие. — Инженер знает.