Ставка на проигрыш - Френсис Дик - Страница 48

Я не присоединился к ним. Все кончено. Тиддли Пом проиграл. Да и глупо было надеяться на победу... На смену возбуждению сразу пришли усталость и опустошенность.

Внезапно толпа расступилась, как Красное море, и в образовавшуюся расщелину, огромная и неопрятная, как сама мать-Земля, окруженная планетами, продралась Мэдж Ронси с сыновьями.

Она целеустремленно пересекла небольшое огороженное пространство, где расседлывали лошадей, и приветствовала своего мужа нежным хлопком по плечу. Он, видимо, не ожидал встретить ее здесь и застыл, в изумлении разинув рот, так и не расстегнув до конца пряжку подпруги.

Я подошел к ним.

— Привет! — сказала Мэдж. — Здорово было, а?

Выражение ее глаз уже не было отсутствующим: еще бы, мир фантазий сблизился наконец с реальностью! На ней было немного тесноватое платье алого цвета. Волосы нависали над лбом все той же аморфной массой. Зато на ногах чулки. Со спустившимися петлями.

— Здорово, — согласился я.

Ронси подозрительно покосился в мою сторону:

— Все шутите?

— Что же все-таки случилось на старте? — спросил я ее.

Она рассмеялась.

— Да там какой-то толстый коротышка, видать, совсем рехнулся, начал вопить, что остановит Тиддли Пома даже ценой собственной жизни... — Ронси резко обернулся и уставился на жену. — Повис на поводьях, — продолжала она, — и не отпускал, даже когда распорядитель закричал, чтобы он убирался. Все норовил ударить Тиддли Пома по ногам. Ну, тогда я перелезла через ограду, подошла и говорю, мол, это наша лошадь и лучше ее не трогать. А он оказался таким хамом... — Глаза ее вновь приняли задумчивое выражение. — Говорил такие слова, каких я сроду не слыхивала.

— Ради Бога, — нервно воскликнул Ронси, — нельзя ли без подробностей!

Ничуть не смутившись, она продолжала:

— Ну вот, а он все не отпускает лошадь... Тогда я обхватила его руками, приподняла и оттащила в сторону, а он так удивился, что бросил поводья и все старался вырваться, и тогда я повалила его на землю, протащила под перекладину. Тут уж и ребятишки, и я — мы все вместе уселись на него.

Я спросил, стараясь сохранить серьезное выражение лица:

— А что он говорил потом?

— По правде сказать, он к тому времени сильно выдохся, — рассудительно заметила Мэдж. — Хотя говорил... что собирается вас убить. Видно, не нравитесь вы ему или очень уж чем-то досадили. Сказал, что вы всему виной, и жизнь его разбили, и помешали добраться до Тиддли Пома. В такую истерику впал, ей-богу, чуть не плакал!

— Где он сейчас? — спросил я.

— Чего не знаю, того не знаю. Я отпустила его, он и убежал.

— Выходит, вовсе не «Блейз», а моя жена спасла Тиддли Пома? — Ронси с презрением посмотрел на меня.

— Да ну, что ты, милый! — примирительно проворковала она. — Когда в не мистер Тайрон, коротышка уж давно бы добрался до нашей лошадки. А если бы я не приехала с острова? А вернулись мы потому, что думали, будто все утряслось, и потом уж очень хотелось посмотреть скачки... Но и тогда кто-нибудь другой остановил бы этого дурака. Народу там было пропасть, и многие хотели броситься на помощь. Просто я подоспела первой, вот и все. — Она одарила меня нежнейшей улыбкой. — Давненько я так не веселилась!

Остаток дня прошел как в тумане, какие-то люди подходили ко мне, и поздравляли, и говорили, но я не слышал что. Запомнились какие-то отрывочные сцены: Дермоту Финнегану вручают уменьшенную копию Золотого кубка, и он держит ее с таким благоговейным видом, будто это Святой Грааль.[9] Уилли Ондрой сообщил, что Бостона вышвырнули с ипподрома и что Эрик Юлл вместе с другими распорядителями уже разработал план полного его отстранения от участия в игорном бизнесе, вплоть до конфискации лицензии и закрытия всех его игорных лавок.

Дерри узнал, что букмекер — приятель Люка-Джона — забрал у Бостона пятьдесят тысяч и теперь совершенно счастлив, что Тиддли Пом проиграл.

Колли Гиббоне пригласил меня выпить. Я отказался: мне претила сама мысль о спиртном. Он был с женой, никакого американского полковника в поле зрения.

Глубоко засунув руки в карманы, на меня угрюмо смотрел Пэт Ронси. Я подошел и спросил, кому он сообщил номер моего телефона заодно со сведениями о местонахождении Тиддли Пома. Заносчиво-вызывающим тоном Пэт начал оправдываться — того человека гораздо больше интересовало, где живу я, а не где спрятана лошадь.

— Что за человек?

— Да приезжий один, такой высокий, загорелый, с иностранным акцентом. Сказал, что он из «Нью стейтсмен».

— А знаешь ли ты, Пэт, что «Нью стейтсмен» единственная в Англии газета, не публикующая материалов о скачках?

Нет, Пэт этого не знал.

Прошла Сэнди Виллис, ведя под уздцы Зигзага, и нервно улыбнулась мне. Я спросил, в порядке ли лошадь. Она пробормотала несколько не свойственных даме выражений в адрес жокея, так глупо упустившего победу. Еще раз сказала, что успела привязаться к Тиддли Пому и ужасно рада, что он держался таким молодцом — пришел вторым, и она даже выиграла на нем немножко денег. А теперь ей пора идти, надо успеть еще как следует протереть Зигзага губкой.

Возле Эгоцентрика стояли мрачные Хантерсоны, и тренер внушал им, что их лотерейная лошадка получила серьезные повреждения и не сможет выступать еще минимум год, а может быть, и вообще не сможет.

Со всей остротой и отчетливостью я вдруг осознал, что это означает. Эгоцентрика не будет на скачках, значит, и Хантерсонов тоже. И Гейл... Даже этого я лишился.

Что ж, с меня довольно. Все тело болело и ныло. Смысл фразы горечью отдавался в сердце.

Слишком уж много жестоких и трагических событий в последние дни... Погиб Вьерстерод, погиб Берт Чехов, рэкет с нестартерами тоже испустил дух. По крайней мере пока... Пока не появился новый лихой парень с угрозами, шантажом и прочей тяжелой артиллерией.

И тогда снова кто-то должен будет противостоять ему. Кто угодно, только не я. Я свое получил, получил сполна.

Я медленно вышел на поле и остановился у рва с водой. Уйти домой нельзя — надо дождаться конца последнего заезда. Надо позвонить Люку-Джону по поводу окончательного варианта воскресной статьи. Да и что ждет меня дома — пустая квартира и безрадостные перспективы на будущее...

По траве прошуршали чьи-то шаги. Я не оглянулся. Разговаривать не хотелось.

— Тай, — проговорила Гейл.

Я поднял голову. У нее было совершенно незнакомое мне выражение лица. Не такое надменное, мягче, добрее. Но по-прежнему прекрасное, прекрасное лицо...

— Тай, почему ты ничего не рассказал мне о своей жене?

Я молча пожал плечами. Она продолжала:

— Мы сидели в кафе с Гарри и Сарой, и тут кто-то познакомил нас с майором Гиббонсом и его женой — ты ведь тоже писал о нем в «Тэлли». Заговорили о тебе, и тут Гиббоне вдруг говорит, как это ужасно, какая трагедия эта история с твоей женой... А я спросила, что за трагедия... И он рассказал нам все.

Она замолчала. Я набрал в легкие побольше воздуха, но не произнес ни слова.

— Тут я говорю, хорошо еще хоть денег у жены достаточно. А он и спрашивает: «Что значит достаточно? Насколько мне известно, у нее ни пенни за душой. И Таю очень туго приходится, если учесть все затраты по уходу за ней. Было бы куда легче, если бы он поместил ее в больницу на государственное обеспечение, вместо того чтобы лезть из кожи...»

Полуотвернувшись от меня и рассматривая скаковую дорожку, она еще раз спросила:

— Так почему все-таки ты ничего не сказал мне?

Я судорожно глотнул и с трудом разлепил губы:

— Не хотел... Мне не нужны... подачки из жалости.

— Понимаю, — сказала она после паузы. Похоже, она действительно что-то поняла. Прохладный голос ее звучал надтреснуто: — Если бы ты женился на мне и я заболела бы полиомиелитом... Теперь я знаю — ты должен остаться с ней. Понимаю, как сильно она нуждается в тебе. Если бы я оказалась на ее месте... и ты бы меня бросил... — У нее вырвался какой-то странный звук, одновременно похожий на смех и рыдание. — Жизнь всегда бьет по самому уязвимому месту! Как только я встретила человека, с которым не хочу расставаться... без которого не могу жить... с которым могла бы жить в шалаше... И это оказывается невозможным... даже на время. Даже изредка видеться с ним нельзя.