Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард - Страница 76

Потом — Рейн, Майн, а вот уже и красный собор во Франкфурте. Мы приземляемся, останавливаемся, открываются двери самолета. Светит солнце, но дует холодный ветер. Наши четвероногие спутники выжидательно смотрят на нас из своих клеток. Какие у них хорошие, доверчивые лица! Мы довезли их живыми домой. Одна забота кончилась. Но началась другая: выживут ли они на новом месте?

Когда я теперь, уже отдохнувший и отъевшийся, оглядываюсь с высоты своего пятого этажа на эти месяцы, проведенные среди животных в Африке, я себя иногда спрашиваю: стоит ли так усложнять себе жизнь? Ради чего?

Ho я знаю, ради чего я это делаю. Легенда из Библии повествует о том, как один из наших прародителей — Ной построил большой корабль и, когда вода во время великого потопа все залила, взял на борт по паре львов, тигров, лошадей, рогатого скота, жирафов, верблюдов и спас тем самым им жизнь. Во время потопа Ной думал не только о своих ближних, но и о всех живых созданиях на Земле. Этим он одарил последующие поколения богаче, чем все великие мира сего за всю историю человечества своими произведениями искусства, открытиями, исследованиями, религиями и т. д.

Ныне неудержимо растущее, бурлящее море все размножающегося человечества теснит животных подобно тому великому библейскому потопу. Это новое наводнение еще более губительно и длительно. Поэтому нашей планете нужны новые Нои. Хотя бы несколько человек обязаны взять на себя заботу о диких животных. И не только ради самих животных, но и ради самого человечества.

Между прочим, наши тогдашние пассажиры выжили на новом месте. Самец окапи Эпулу живет до сих пор в Франкфуртском зоопарке. Он уже весьма пожилой субъект — ему 21 год. В 1958 году к нему приехала самочка Сафари, и вскоре у них появился детеныш — первый раз в истории немецких зоопарков. С тех пор их родилось уже десять. Эпулу стал дедушкой, а беби-шимпанзе Коки — уже дважды бабушка. Жива и слониха Дима. Все окапи, которые с тех пор были разосланы в различные зоопарки на разные континенты, летели самолетами. И ни один из них не погиб в отличие от тех первых неудачных опытов.

А мы с Михаэлем еще много раз летали в Африку, и после его трагической гибели я один неоднократно бывал в Конго. Но теперь уже не за тем, чтобы увозить оттуда диких животных, а чтобы помочь сохранить для них в самом сердце Африки последние безопасные прибежища.

Глава пятнадцатая

В Заире мы снимали свой первый фильм

Если взять прежние карты Африки, на которых этот континент еще разделен на колонии, то посредине Восточного Конго можно найти точку и рядом с ней название: «Путнам». Это то самое место, где теперь (точно так же как и тогда) прямо посреди леса Итури, на берегу реки Эпулу, находится лагерь по отлову окапи.

Когда мы ехали туда первый раз, то, судя по карте, ожидали найти маленький городишко или по крайней мере деревню. Но там стояло всего два глинобитных домика с тростниковыми крышами. Жила в них госпожа Путнам — вдова одного американского антрополога. Несколько десятков лет назад он приехал сюда, с тем чтобы изучить жизнь бамбути, здешних пигмеев, да так и остался в этих дремучих лесах до конца своей жизни. Две предыдущие его жены не то умерли, не то ушли от него.

Во время первого нашего приезда нас интересовали в основном окапи, нам нужно было заполучить это редчайшее животное для Франкфуртского зоопарка. На этот же раз мы собирались все свое время посвятить пигмеям — снять фильм об их жизни в лесу. Госпожа Путнам любезно разрешила нам поселиться во втором, «гостевом» домике.

Любопытно, что живущие в окрестностях бамбути сами называли себя «путнам-бамбути». И на то у них была своя причина. Как я уже упоминал раньше, бамбути живут в лесу обособленными группами. Каждая такая группа связана с какой-нибудь из близлежащих негритянских деревень, с жителями которой она производит обменные операции: выменивает овощи и фрукты на добытое охотой мясо. Постепенно бамбути становятся чем-то вроде подопечных, подшефных или даже своеобразной принадлежностью своих рослых соседей.

А для этой группы пигмеев подобными «хозяевами» стала чета Путнам. Когда старый господин Путнам умер, «хозяйкой» пигмеев стала его вдова.

Покойный Путнам, как этнограф, придавал особое значение тому, чтобы пигмеи как народность не потеряли своей самобытности, и следил за тем, чтобы они сохраняли свои племенные обычаи и примитивную одежду. Поэтому они прекрасно понимали, что на съемки нельзя являться в европейской рубашке или штанах, в подтяжках, сандалиях или в шляпе.

Молодая влюбленная пара бамбути — Казимо и Эпини стали главными героями нашего фильма. Мы очень подружились со всей этой группой пигмеев — трудолюбивыми и приветливыми людьми.

Вечерами они часто сидели вокруг костра и пели. Некоторые из них были прямо-таки настоящими певцами. Мы записывали это пение на пленку и очень гордились тем, что являемся обладателями уникальных записей песен первобытных людей из девственных лесов Африки. Разумеется, мы не понимали языка пигмеев (как, впрочем, его не понимает и большинство африканцев). Уже много позже как-то нам повстречался миссионер, владеющий языком бамбути. Он любезно перевел нам содержание этого «первобытного» пения. Вот оно: «О, как прекрасно прокатиться на машине по шоссе…»

Что касается прогулок на машине, то они действительно были излюбленным развлечением бамбути. Так, в один из наших более поздних приездов мы прибыли на большой и удобной четырехместной легковой машине. Пигмеям она очень понравилась, и они сразу же стали примериваться и выяснять, сколько их сможет в нее (и на нее) поместиться. Оказалось, что больше тридцати!

Итак, свой первый полнометражный фильм «Для диких животных места нет» мы снимали в лесах Итури и в бывшем национальном парке Альберта (теперь парк Вирунга). В тот раз нам не удалось получить визу для въезда в пограничную колонию Уганду, хотя нам и очень хотелось побывать в национальных парках Мерчисон-Фоллз и Куин-Элизабет, непосредственно примыкающих к Конго. Поэтому мы расспросили у бельгийских таможенников, нет ли где-либо такого пограничного пункта, где на той стороне еще не сидят английские пограничники. Оказалось, что такая лазейка есть. Мы получили временные бельгийские паспорта для Конго, и с нас взяли слово, что мы вернемся назад точно через этот же пограничный пункт. Вот так мы тогда провели 14 дней «контрабандой» в британской колонии Уганде, и никто ни разу не спросил там наших паспортов. Но должен сказать, что увиденное в этих, основанных англичанами, национальных парках нас, мягко выражаясь, удивило.

Тут я должен упомянуть о том, что бельгийские национальные парки в те годы могли служить образцом всему миру. Это было целиком и полностью заслугой покойного профессора Виктора ван Штралена из Брюсселя. У национальных парков Бельгийского Конго было научное руководство в отличие от британских колоний, в которых восточно-африканскими национальными парками сплошь и рядом управляли бывшие офицеры, колониальные чиновники или профессиональные охотники. В один из конголезских национальных парков — Гарамба-парк доступ туристам и приезжающим был вообще закрыт; он предназначался только для научных исследований. Даже бельгийский генерал-губернатор в Леопольдвиле не имел права давать кому бы то ни было разрешения на посещение этого парка. Это мог делать только Институт национальных парков в Брюсселе, то есть профессор Виктор ван Штрален. Когда мы первый раз собрались посетить Гарамба-парк, нам пришлось телеграфно запрашивать у него разрешение. Его влияние было столь велико, что даже сам бельгийский король по просьбе ван Штралена отказался от намерения облететь на самолете все национальные парки. Профессор считал это тогда нежелательным и ненужным беспокойством для диких животных.