Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 21

Тихонько открыла ключом дверь, на цыпочках вошла в прихожую. Свет не включала — сюрприз должен быть настоящим, только тогда он и помнится. Сняла плащ, забросила на вешалку. И, предвкушая удовольствие, распахнула двери гостиной. В углу горел торшер, на абажур был наброшен шелковый платок. Но даже этого слабого света оказалось достаточно с лихвой, чтобы увидеть то, что видеть невозможно.

На диване лежали двое. Голые, в бесстыдной позе. Любочка, видно, решила, что оседлать мужа подруги легко, и потому уселась на него верхом, костлявой задницей к Кристине. Кривенькие ножки, согнутые в коленях, плотно обхватили чужие бока, цепкие ручонки вцепились в седеющую грудь. Каток самозабвенно крутила задом, и в пылу страсти не услышала посторонний звук. Чуткое ухо режиссера было забито собственным сопением, глаза закрыты, а потому приход жены он тоже не заметил.

— Привет, — выстрелил негромкий голос.

Мужские глаза мгновенно открылись, женские пятки сверкнули в воздухе. Взбрыкнувший «конь» сбросил «всадницу», та слетела на пол и в ужасе уставилась на нежданную хозяйку.

— А я и не знала, что ты любишь подъедать с чужого стола, — поделилась внезапным открытием третья лишняя и швырнула астры в знакомую с детства рожу.

Глава 9

Она ушла в тот же вечер. С парой чемоданов, косметичкой и паспортом, требующим замены. Алмазные серьги да кольцо-талисман оставила на туалетном столике в спальне, они стали чужими, и блеск их не согревал — морозил кожу. Неожиданно повела себя мать. Когда Кристина появилась на пороге со своим нехитрым скарбом, Мария Павловна без вопросов приняла у дочери пожитки, подала тапочки, наполнила ванну горячей водой, щедро насытив хвойным экстрактом, заварила чай. А потом собрала большую сумку, дождалась из ванной дочь и сказала.

— С легким паром, детка! Очень удачно, что ты пришла сегодня. Мы с Петром Сергеичем давно собирались жить у него, думали, на этой неделе и переберемся. Представляешь, как было бы тебе обидно поцеловать замок?

— Ты не волнуйся, мама. Я сниму квартиру.

— Нет, — твердо ответила Мария Павловна, — здесь твой дом. А у меня теперь другой, — поцеловала беглянку в щеку, взяла сумку, положила на тумбочку ключи. — Один комплект, если не возражаешь, я оставлю себе. Прости, милая, но мне придется еще побегать сюда за одеждой, — хотела что-то добавить, но не сказала ничего. Поцеловала, провела ласково, как в детстве, рукой по волосам и быстро вышла. Давно не видела Кристина такими материнские глаза. Похоже, они найдут с матерью общий язык.

Новая хозяйка прошлась по старому дому. Все, как прежде, почти ничего не изменилось, особенно, в ее комнате: и стол, и книги, и диван. Даже столетний Буратино так же послушно приткнулся в стенке, только длинный нос уныло повис. «Не грусти, малыш, — заботливо поправила выцветший колпак, — прорвемся!» Выпила пару чашек свежезаваренного чаю, покурила, бездумно пялясь в потолок, после разобрала постель, завела будильник на семь и провалилась в сон.

А утром в редакцию заявился отставник. Он командовал парадом ровно три года, но потом сбежал в самоволку. Тут его прищучили и выгнали из доблестных семейных рядов. Ни раскаяния, ни стыда в его глазах не наблюдалось: тот же победный прищур, та же улыбка и гордая седеющая грива.

— Приветствую тружеников информационных полей — словистов и правдистов, — пророкотал он, хозяйским взором окидывая редакторскую, — кто правдой живет, тот добра наживет, — Кристина опешила: такую чушь ее муж нес впервые.

— Здрасьте, Евгений Саныч! — расплылись в улыбках счастливые «правдистки». — Когда порадуете новым фильмом?

— На скору ручку — комком да в кучку, — ухмыльнулся режиссер. — Уж вам ли, милые дамы, не знать: не выносивши, ведь не родишь.

— Ну и шутник вы, Евгений Саныч, — состроила глазки без пяти минут пенсионерка Марина Львовна, — и как только Кристина умудряется оставаться рядом с вами такой серьезной?

— А вот об этом я ее сейчас и попытаю за чашкой кофе, — он взял жену за руку и повел к двери, — пытка продлится полчаса, не больше. Отпускаете коллегу?

— Я не могу, — ответила та, которую не спрашивали, — мне нужно микрофонную папку сдать на выпуск, — и незаметно постаралась тормознуть. Но Ордынцев крепко держал руку, не позволяя замедлить ход.

— Господи, Кристина, — вмешалась другая доброхотка, — что за гонка? Успеешь, ты давно уже стала ассом, одной левой все сделаешь, — польстила без зазрения совести Ирина.

— Нельзя, Кристиночка, быть такой серьезной, — кокетливо улыбнулась другая. И размечталась. — Когда муж зовет, жена обязана к нему спешить, — Марина Львовна никогда не была замужем.

— Мы не в спальне, — сухо ответила Кристина, — а на работе.

— Всего хорошего, милые дамы, — пресек дальнейшую дискуссию объект спора, — удачи вам! — и открыл дверь.

А за дверью спросил как ни в чем не бывало.

— Что за муха тебя укусила?

От изумления «укушенная» даже растерялась.

— Это ты спрашиваешь?!

— Ах, вот оно что, — невозмутимо протянул Ордынцев, — но люди в наших разборках не виноваты. Их-то зачем настраивать против себя? Запомни: человеку не нравится, когда его ставят на место. Он по природе своей самолюбив, и самолюбие его — тонкий и нежный инструмент, на котором, если умело играть, многого можно добиться. А ты бабахаешь по нему кулаками. Пустое занятие, поверь, только врагов себе наживешь.

Кристина молчала, даже не пытаясь вникнуть в смысл этой галиматьи. Что ей за дело до будущих мифических врагов, когда враг нынешний, реальный вышагивает рядом? Тот, кто прикидывался другом, оказался предателем, а его хваленая любовь лопнула, как мыльный пузырь, при виде чужой голой задницы. Каменная стена стала гнилой подпоркой и рухнула при первом же прикосновении. Любовь заменило предательство, доверие — вражда. Как, почему, за что? Вот о чем нужно сейчас говорить, а не изрекать банальности, изображая мудреца. Но обсуждать такие вопросы не место, не время. А потому она молчала и слушала, не слыша.

— Два кофе, пожалуйста, — Ордынцев повернулся к жене, — что-нибудь еще?

— Нет.

— У нас свежайшие эклеры, — охотно доложилась Зиночка.

— Спасибо, — выдавила улыбку Кристина, — не хочу, — и направилась к столику в углу. Не прошло минуты, как рядом пристроился знаменитый муж. Знаменитым-то он останется, а вот мужем — уж точно нет.

— Ты не ночевала дома, — спокойно заметил Евгений между двумя глотками кофе. — Почему?

Она едва не поперхнулась, поразившись невинной наглости вопроса.

— Я никогда теперь не буду ночевать в твоем доме. Ни засыпать, ни просыпаться, ни варить тебе кофе, ни ждать — ничего этого больше не будет.

— Почему? — не отставал великий киношный психолог. Его жизненная психология оказалась страшной.

— А ты — страшный человек.

— Почему? — Ордынцева точно заклинило.

Кристина молчала. Все слова, которые рвались сейчас с языка, казались выспренными, наивными или глупыми. Они могли выдать обиду, ревность, унижение, злость, наконец. Но не объясняли главного: почему все так случилось.

— Молчишь? — усмехнулся Евгений. — Не знаешь ответа? А ты его и не найдешь, потому что упрямо не хочешь взрослеть, — он, не спеша, пил кофе, смакуя каждый глоток. — Все под луною до смешного просто, Крысенок. И только экзальтированные дамы да незрелые юнцы хотят нашу жизнь усложнить. Есть любовь, а есть нормальная физиология здоровых мужчин и женщин. Я тебя люблю, и не кривлю здесь душой. Но это совсем не значит, что я должен подавлять свои рефлексы. Твоя подружка — только секс, ничего больше. Подумай хорошенько: стоит ли из-за одного траха ломать свою жизнь?

Кристина — заводным механизмом — помешивала ложечкой темную бурду и никак не могла остановиться. Разум отказывался верить словам, которые нагло лезли в уши. С таким откровенным, ничем не прикрытым цинизмом она сталкивалась впервые. И выказывал его человек, чей талант завораживал миллионы людей, кто умел так нежно любить, знал ответы на многие вопросы, учил понимать мир и людей. Только вот учение это никак не вязалось теперь с самим учителем — бездушным, жестоким эгоистом.