Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 22

— У меня дела, — Ордынцев поставил на стол пустую чашку. — Больше объяснять ничего не буду. И так о многом сказано, а я не любитель душещипательных бесед. Драмами сыт по горло на работе, дома мне нужен душевный покой. Просить прощения не стану: глупо извиняться за функции организма. Надумаешь вернуться — вот ключи. А горячку не пори, и гордыне своей не потворствуй. Гордыня часто оказывается началом падения, — запнулся на секунду и добавил. — Пока буду ждать, — примирить с ним могла только эта запинка.

После его ухода Кристина бездумно уставилась в свою чашку, не переставая звякать ложечкой о края. Потом опомнилась, вытащила ложку, сделала глоток. Остывший кофе показался мерзким пойлом, жидким и безвкусным.

— Разрешите? — у столика почтительно застыл лысеющий брюнет. Крупный нос, хитрый рот, гладко выбрит, короткая шея перехвачена галстуком под воротником белоснежной рубашки, темный костюм, сверкающие ботинки. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: чужак. «Крыса», — безразлично оценила его Кристина, уж больно смахивал этот тип на подвально-помоечное животное. — Благодарю вас! — просиял крысиный тип, видно, принял молчание за согласие и пристроился на стуле, еще не остывшем от предыдущего зада. — Как у вас тут мило! Наверное, очень приятно быть здесь своим человеком, — хрипловатый голос звучал напористо и ласково, точно медоносная пчела жужжала над цветком.

— Да, — телевизионщица поднялась из-за стола, — приятного аппетита.

— Спасибо, благодарю вас! — на все лады расшаркался чужак. — Ключики не забудьте, — и хитро улыбнулся. — Лучше находить, нежели терять.

«Шут!» — решила Кристина и молча взяла ключи.

Прошел месяц. Дни ползли за днями, вечера толкали к телефону. Несколько раз снимала трубку, даже набирала первые три цифры, но потом нажимала на рычаг и шла советоваться с сигаретой. Позвонила как-то Ольга. Хлопушина, на удивление, вела себя тактично, расспрашивала о погоде, о работе, о планах на выходные, предлагала встретиться, попить кофейку где-нибудь в уютном месте. Об Ордынцеве не заикалась, зато доложила о слухах, которые гуляли по Останкино: грядет очередное сокращение.

— Не знаю, коснется ли это нас, но редакционный народ будут чистить. А ты разве не в курсе?

— Нет.

— Мне Милка из московской донесла. Говорит, их уже лихорадит.

— Да? — вяло удивилась Кристина.

Ольга помолчала, потом осторожно спросила.

— Окалина, у тебя все нормально?

— Конечно.

— Ага, — поддакнула вранью трубка. И выдала. — Слушай, ты классная баба, я тебя очень люблю! — потом, кажется, поняла, что сморозила не то и бормотнула напоследок. — Пока, меня твой гений зовет. Звони, если что, общнемся.

Звонить Кристина не стала, с недавних пор она поставила крест и на подругах, и на дружбе. А через неделю ее вызвал главный редактор, он же старинный друг Евгения. Кристина к этой дружбе не имела теперь никакого отношения.

— Привет, присаживайся, — кивнул на стул Емельянов и протянул сигареты.

— Спасибо, я курю только свои.

— Послушай, Кристина, — глаза Виталия как-то странно косили вбок, — ты, наверное, слышала, что будет сокращение?

— Нет.

— Я уже получил новое штатное расписание, редакторов урезали на треть, — и сразу стало ясно, почему он так внезапно окосел. — Тебя, конечно, оставлю, — поспешил обрадовать начальник и сокрушенно вздохнул, — но, к сожалению, только младшим редактором. Ты ж понимаешь, народ у нас тертый, бывалый, — принялся объяснять кому-то сбоку главный «правдист», — многие здесь трудятся давно — корифеи, можно сказать. Люди не поймут, если предпочту тебя другим. Чего доброго, начнут жаловаться, а то и скандалить. Пойдут слухи, всевозможные толки. Меня и так в свое время пытались уколоть, что я по дружбе тебя сразу редактором взял, — и снова вздохнул. — Ты попала в стаю, Кристина, а стая не любит залетных, — так откровенно с ней никто не лицемерил.

«Что-то не к добру ты развздыхался, милый, — разозлилась кандидатка на вылет, — вздохи частенько к слезам. Как бы самому под зад не получить». Она мило улыбнулась и включилась в игру: с волками жить — по-волчьи выть.

— Меня не волнует сравнительная степень, Виталий Иваныч, понижение я как-нибудь переживу. Буду благодарна, если вы оставите меня в любой должности, и постараюсь не давать больше повода сплетням. А работы я не боюсь, вы знаете, да и учиться не стыжусь ни у кого.

— Да-да, — обрадовался такой покладистости Емельянов, — ты умница, меня еще переплюнешь, — и добродушно попенял. — А вот официоз между нами ни к чему, мы же друзья. У меня и без того на душе погано, думаешь, в радость так с тобой поступать?

Гладко выбритое лицо сияло, такого мирного финала главред не ожидал. Ни слез, ни упреков, ни намеков на куцую память: ведь сколько раз принимала его как желанного гостя. По правде сказать, другу Ордынцева было даже жаль эту наивную дуреху. «Неглупая, приятная девчонка без форса и капризов, способный журналист, вкусно готовит дома и вполне прилично пашет на работе. Ее беда в одном: слишком упряма и горда. Этой Кристине молиться бы на Женьку да закрыть глаза на его выкрутасы, годков десять побыть незрячей, пока муженьку не надоест задирать чужие подолы. Ей бы жить в свое удовольствие, заниматься собой (маникюры там всякие, тряпки, побрякушки), домом, карьерой. При таком-то муже повсюду зеленый свет. Так нет, стала в позу оскорбленной супруги, того и гляди подаст на развод. А кому в таком случае она будет нужна, кто позволит ей продвинуться в пику Женьке? Уж точно не его друзья. Да и никто другой не возьмет под свое крыло такую дурынду. Жизнь, милка моя, — вечная борьба за выживание, джунгли. И продираться сквозь эти джунгли ловчее за чьей-то спиной. Не понимать азбучных истин — значит не иметь головы. А с безголовой связываться — себе головную боль наживать».

— Ты не в обиде на меня? Я сделал все, что мог, — осилил третий вздох «борец».

— Спасибо. Я пойду?

— Да, конечно, — бесстыже улыбнулся Емельянов, — и передавай Женьке привет.

— Ага, обязательно, — не моргнула глазом Ордынцева и вышла.

— До следующего сокращения не дотянет, — пробормотал главный редактор, когда закрылась дверь.

Щеки горели, как отхлестанные, бешенство колотилось о ребра и рвалось к выходу — мату, крику, проклятьям. «Да как он смел так поступить?! Три года без единой накладки, без поблажек, без замечаний! Так добросовестно пашут только те, кто попал сюда с улицы — чтобы не пнули под зад при первом удобном случае. А с ней хотят поступить точно так же? И кто?! Тот, кого ублажала в собственном доме, кто целовал ей руки и постоянно твердил, что Ордынцева в редакции любого за пояс заткнет. Лжец, лицемер, трус!» Ее колотило от ненависти. Кристина заскочила к себе за сигаретами.

— Ты что такая красная? — изумилась Ирина.

— А Кристиночку сегодня Емельянов на ковер вызывал, — небрежно доложила Марина Львовна и довольно провела рукой по взбитым крашеным куделькам.

— Всыпал?

— С чего бы? — «Наконец-то нашлись эти чертовы сигареты!»

— А почему тогда взъерошенная такая?

— Анекдот рассказал, — улыбнулась Ордынцева, направляясь к двери.

— Ой, мы тоже хотим послушать! — встрепенулась моложавая старушка.

— Нет, Марина Львовна, вам нельзя, он неприличный, — не поленилась обернуться Кристина. И невинно улыбнулась. — Такие — только для дружеских ушей или замужних дам.

Приткнувшись на подоконнике, выкурила подряд три сигареты, но зато успокоилась. Пораскинула мозгами и пришла к выводу, что не все уж так плохо. Виталий, конечно, в курсе семейных дел блудливого дружка. Именно потому и спихнул в младшие редакторы: подавить безмозглый бунт против невинных шалостей таланта. Серость должна смиряться. Скоро поползут слухи о неудачном браке. Все, естественно, будут поддерживать гениального мужа и ругать взахлеб глупую жену. Зависть стрижет без разбору, ей дела нет, кто прав, кто виноват. И к этому надо быть готовой. С другой стороны, Емельянов все же предупредил о переводе, а мог спокойно этого не делать. Кто станет теперь церемониться с пешкой? Не тот народец ее окружает. Здесь разорвут любого, кто хоть на миг даст слабину. Просто нужно сцепить зубы, терпеть и пахать больше прежнего. Чтобы заткнуть всем рты и доказать, что она тоже не лыком шита. Кристина подстраховалась еще парой минут для полного спокойствия, убедилась, что выпустила пар и поднялась с подоконника. Проклятье, на колготках появилась дырка! Она глубоко вздохнула и направилась в укромный уголок скинуть с себя позорную рвань. Где-то в сумке иголка с ниткой, потом зашьет.