Нифриловая башня - Парсиев Дмитрий - Страница 6

– Так вы только одного Волчонка взяли? – спросил он, наконец.

– Отец, ты видел, да? – Мегула от возмущения перекосило, – Мало нашему Фидолу, что мы поймали Волчонка, пока он прогуливался у реки. Наш Фидол полагает, мы должны были отловить целый выводок, – он скривился в усмешке, – Извини, дорогой брат, что не угодили. Волчонок, пока сидел в своей норе, не успел расплодиться, – очередная шутка собственного сочинения показалась Мегулу настолько смешной, что в какой-то миг Ваське показалось, тот свалится с лошади.

– Я смотрю на тебя, брат Мегул, и прям завидую, – в отличие от горячего своего брата, лицо Фидола настолько ничего не выражало, что казалось неживой маской, – Какая у тебя самодостаточная личность! Сам шутки придумываешь, сам над ними смеешься. Тебе и общества не надо.

Мегул тут же перестал смеяться, его настроение переменилось с той внезапностью, с которой задутая свеча, меняет свет на темень. Он зло зыркнул на брата:

– Твоего кислого общества, Фидол, и впрямь могло бы быть поменьше.

– Ну хватит, – вмешался старый Лис, видя, что сыновья опять готовы сцепиться на пустом месте, – Что ты там говорил про второго Волчонка, Фидол?

– Есть еще один след, – сообщил Фидол своим бесцветным голосом.

– Тебе не померещилось, дорогой брат? – снова вскинулся Мегул.

– Нет. Другой след оставлен раньше, несколько часов назад. И в отличие от этого, – Лис кивнул в сторону Акимки, а на его губах скользнула змеиная усмешка, – Неплохо запутан.

– Ну, и где же этот второй Волчонок, Фидол? – спросил старик, – Ты распутал след?

– Я же сказал, след запутан хорошо, и успел остыть. Так что… где засел второй волчонок, мы спросим вот у него, – не спуская с Акимки холодного взгляда, Фидол достал из-за пояса витую плеть и покачал ее в своей руке.

Предчувствуя скорую забаву, Мегул, тут же забыл о разногласиях с братом, соскочил с коня, зашел Акимке за спину и сдернул с него куртку. Поскольку руки у того были связаны за спиной, куртка не упала, а повисла, оставшись одетой рукавами на запястьях.

– Сейчас мы немного повеселимся, а ты нам все расскажешь, Волчонок, – настроение Мегула опять мгновенно переменилось.

– Да один я здесь… – снова начал было отвираться Акимка, но убедительности в его словах больше не ощущалось, – …это я к реке бегал. Я ж говорю, воды мне надо было наносить, дров насоби…

Плеть со свистом опустилась ему на плечи и договорить он не смог. Кровь отлила от его лица. На ногах он устоял, но стал бледен как полотно. Нанеся первый удар с коня, Фидол не стал торопиться, нарочито медленно спешился и подошел к Акимке, держа готовую к удару плеть на отлете.

– Ну-ну. Волчонок решил показать себя храбрецом. Это радует нас, правда Мегул? А моя плеть так истомилась по волчьей шкуре… – Фидол подошел к Акиму вплотную и смотрел в упор, – …теперь она разгуляется. Если конечно, ты не захочешь сказать нам, в какую нору залез второй Волк?

Акимка понимал прекрасно, что отвираться бесполезно, только себе же хуже сделаешь. Но страх быть пойманным пропал, потому что его и так уже поймали. А вместе со страхом ушли и сдержанность, и даже досада на собственное ротозейство, что попался сам и подставил Ваську.

В Акимке начало подниматься новое и доселе незнакомое чувство, чистое и спокойное. Холодная волчья злость, не направленная на кого-либо, а та природная злость зверя, которая заставляет биться за жизнь даже тогда, когда это видится бесполезным. Акимке вдруг стало на душе легко и спокойно. Он больше не боялся и не пытался отвести взгляда от бегающих лисьих глазок, смотрел прямо, как подобает свободному Волку.

– Ты не будешь забивать меня своей плетью, потому что жаден и хочешь получить деньги, – сказал Акимка незнакомым ему самому отрешенным голосом, – И ты надеешься взять меня на испуг, так как сам ты труслив, и на моем месте уже бы наложил в штаны.

– Зря ты это сказал, – с некоторым удивлением процедил Фидол и отошел на пару шагов раскручивая плеть. Следующий удар был таким хлестким, что у Акимки подкосились колени. Только чистая как морозное небо злость позволила ему удержаться на ногах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Васька, не отрываясь, смотрел в дверную щель. Он видел, как после третьего удара Акимка рухнул на колени и понял, что тот твердо решил его не выдавать. Он наслышан был как несдержаны бывают Лисы в гневе. И если не забьют до смерти, то здорово покалечат. При этом он так же прекрасно понимал, что его самого они потом все равно найдут. Продлевать эту пытку не имело смысла. Васька набрал в легкие побольше воздуха, и когда лисова плеть уже начала раскручиваться для нового удара, Васька зажмурился и закричал:

– Не бейте его. Я здесь. Я выхожу.

– Остановись, Фидол, – тут же вмешался старик, хотя голос его был строг, в нем чувствовалась гордость за отпрыска, – Сам знаешь, что бывает, когда ты даешь волю чувствам. Ты был прав. Здесь еще один волчонок.

Васька понимал, что времени у него нет. Он подскочил к обережной копейке, и уже протянул было руку, чтобы снять ее с сучка. Но в последний миг передумал.

– Копеечка, копеечка, – зашептал он скороговоркой, – Передай моим родителям, что забрали меня Лисы и отдадут за нифрил в полянское войско.

Он знал, что его слов копейка передать не сможет, но сможет передать заложенный в нее заряд чувств. Васька вышел из теплушки и покорно подставил Мегулу руки для оплетки. Все напряжение прожитого придавило его разом, и им овладело вялое безразличие. Отстраненно смотрел он как старый Лис высвободил из-за ворота висящую на груди деревянную облатку, взял в руки, и та со щелчком распахнулась как раковинка. Внутри облатки оказалась большая пятнадцатикопеечная монета, разлившая в ночной тьме вокруг себя довольно яркий зеленый свет. Таких крупных монет Васька раньше не видал.

Старый что-то тихо пошептал, и свет от монеты перестал рассеиваться во все стороны, начав собираться в одно плоское световое пятно. Некоторое время световое пятно колебалось, будто по нему проходили волны как от брошенного в воду камня, а затем застыло, сложившись в светящуюся карту местности, где разными оттенками зеленого стали видны горы, реки, озера, неровные пятна поселений, ниточки дорог и даже мигающая яркая точка их собственного местоположения. Старый Лис разглядывал в карту, ведя по ней пальцем, видимо рассчитывая наилучший путь до Невина.

Акимка к тому времени боль перетерпел и поднялся на ноги. Он холодно наблюдал за старым Лисом, и когда тот захлопнул свою облатку, скрыв световую карту, ни с того ни с сего произнес негромко, но четко:

– И навигатор-то у вас каменный, и орбитальные спутники-то у вас поди-ка деревянные.

Глава 4. Акимка

Раньше Аким и представить себе не мог, как это дико неудобно бежать по ночному лесу со связанными за спиной руками. Но Лисы торопились и гнали ребят на пределе их сил. Он часто падал, и тогда следовали крики, ругань и щелчки плети. Он поднимался и бежал дальше. Толи от усталости, толи от невозможности что-то рассмотреть прямо перед собой, темень в лесу – хоть глаз коли, перед его внутренним взором стали плыть необычайно яркие образы из его жизни. В какой-то миг он даже полностью ощутил себя в мастерской деда, где проводил вместе с ним большую часть своего времени.

«Карамба и гигабайт чертей. О, еще одно новое старое слово вылезло: „гигабайт“. Любопытно, что оно значит? Мера счета чертей? В каком-то смысле отзывается, да, чертей можно мерять и гигабайтами, но… нет, навряд ли… можно бы спросить у деда. А может ответ и сам придет постепенно. Так часто бывает. Вылазит какое-нибудь совершенно непонятное и немыслимое слово. Ну, например, „телефон“ какой-нибудь.

Ходишь потом целыми днями и думаешь, что такое этот телефон? Деда достаешь, хотя и знаешь, от него не допытаешься. Он одно только вечно и повторяет: „Все есть в твоей памяти, вспоминай сам“, – ну, и ходишь, вспоминаешь. Бывает, по несколько дней мучаешься. А потом вдруг бац, и вспомнил!»