Нифриловая башня - Парсиев Дмитрий - Страница 7

Аким в очередной раз зацепил ногой за корягу и с размаху шлепнулся на землю. Не имея возможности подставить связанные руки, упал болезненно. Он отплевывал попавшую в рот землю, вынужденно возвращая себя в действительность.

– Это вообще Волк или кто? – кричал несдержанный Мегул, – Или он расшибет себе башку, пока добежит до Невина, или я сам его прикончу. А, отец, нам что-то дадут за мертвого Волчонка?

– Мегул, ты совсем дурак? – вмешался Фидол, – За мертвого Волчонка тебе дадут встречу с палачом. Ты забыл, что находишься в землях клятого волчьего князя?

– Вы бы руки ему развязали, а? – просительно предложил Васька, он воспользовался остановкой, чтобы перевести дух и тяжело оперся о дерево. Видеть, как мучается Акимка, ему было еще тяжелее. На удивление, старый лис согласился.

– Да, Мегул, леший тебя закрути. Развяжи ему руки. Куда он денется от нас. А то мы и впрямь хлопот с ним не оберемся.

Теперь бежать стало немного легче, но все равно очень тяжко. Аким очень-очень сильно вымотался. Превозмогая усталость, он разлепил спекшийся рот и попытался было требовать, чтоб Лисы и Ваську развязали, но получил в ответ только плетью по спине. Ему хотелось упасть и не вставать больше, и пусть проклятые Лисы забивают его до смерти. Но Аким понимал, тогда они убьют и Ваську тоже, им ведь нельзя будет оставлять живого свидетеля. Аким сжал зубы и дал себе слово, что будет бежать столько, сколько понадобится. Образы прошлого опять поплыли перед глазами.

…Да-а, с телефоном тогда вообще случай забавный получился. Ему это слово уже несколько дней покоя не давало. И вот он как-то проснулся утром с предчувствием, что еще немного, и вспомнит, что такое этот «телефон». Они с дедом в тот день сидели в его мастерской. С утра он сунул Акимке лопнувшую втулку от колеса, и дал задание изготовить такую же. Аким снял размеры со втулки и рассчитал диаметры начальной заготовки. При обжиге курень сама по себе усыхает в два с половиной раза, и самое главное здесь рассчитать так, чтобы размер внутреннего диаметра готового изделия после обжига совпал с размером образца.

Он так увлекся работой, что совсем перестал думать про телефон. Когда заготовка была готова, развел огонь в духовке и начал обжигать. Время от времени доставал, смазывал куреневой смолой и снова отправлял в духовку. Для обжига его нужно несколько раз обмазывать, тогда изделие будет не хрупким. Дед в это время по своему обыкновению мастерил очередную хитроумную штуковину, бесполезную в хозяйстве.

Дед, он вообще большой выдумщик и мечтатель. Делает вещи, назначение которых ему одному понятно. Хотя, возможно и ему непонятно. Потому что бывает так, промучается он с какой-нибудь загогулиной несколько дней, потом посмотрит на нее, будто впервые видит, повертит в руках, хмыкнет и в огонь швырнет, и при этом слова не скажет. Аким решил попытаться выпытать у деда, что он там опять мастерит, покуда очередное изделие не полетело в огонь:

– Деда, что опять мастыришь?

– Да вот. Хочу снова пружину попробовать… – отвечает дед.

– Так уже сколько раз пробовал. Невозможно из древесины сделать пружину.

– Ну, металлов в этом мире все равно не существует. Но, я смекаю, тут главное меру обжига соблюсти и количества смолы.

– А зачем тебе пружина? – спрашивает Аким.

– А вот видишь здесь у меня малюсенький молоточек, он будет от пружины приводиться и стучать вот по этой каленой дощечке. И звук будет такой: динь-динь-динь-динь, – говорит дед, стучит молоточком по дощечке и поясняет, – Только с большей частотой.

– Да-а. Для хозяйства ценнейшее изделие под названием динь-динь-динь-приспособа.

– Без тебя, малец, разберусь, что для хозяйства надобнее. Да ты втулку свою проверь, не слышишь, гарью понесло.

– Ах, – вскрикивает Акимка и бросается к духовке. К счастью, пережечься заготовка не успела. Он ловко ухватил ее щипцами, достал и начал привычными движениями наносить смолу. В общем, пока он дожигал заготовку, да полировал от окалины, выкинуть успел из головы дедову забаву.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как вдруг слышит звук такой, как будто знакомый или напоминающий что-то издается из того угла где дед сидит, мелодичный такой на высокой частоте: дззззззззззззззынь-дззззззззззззззынь. Акимка совершенно мимодумно, держа в щипцах раскаленную втулку, поднес ее к уху и сказал: «Алло». И сообразить-то толком не успел, что опять ляпнул, а дед уже тут как тут, из своего угла говорит таким сахарным голосом и с откровенной издевкой:

– Это я, дедушка Фроим, звоню своему непутевому внучку, который, кажись, вспомнил, что такое телефон, – хохотали они тогда с дедом до икоты.

Акимка с удивлением для себя отметил, что довольно большой отрезок пути пробежал, ни разу не споткнувшись. Он стал думать о возможных причинах этакой странности, пока, наконец, не осознал, что не спотыкается он, потому что видит тропу! Аким глянул на небо, но оно было совершенно черным и не подавало никаких признаков рассвета. Темень по-прежнему стояла непроглядная. Он повернул голову к бежавшему рядом Ваське, и с еще большим удивлением убедился, что и его видит очень хорошо.

Васька почувствовал Акимкин взгляд и поглядел на него в ответ. В отличие от самого Акима, он сразу понял, что с ним происходит, усмехнулся и не столько проговорил, сколько весело пролаял на бегу:

– Что Акимка, сам не заметил, как обернулся на Волка?

Смысл сказанного доходил до Акима медленно, будто наброшенная на разум пелена мешала ему связно думать. Да он вообще теперь думал по-другому! В этом новом, неизвестном доселе состоянии слышать и четко различать тысячи запахов и звуков было настолько естественным и само собой разумеющимся, что не вызывало даже тени удивления! А он слышал и обонял окружающий лес настолько полно и точно, что мог безошибочно определить мышей, птиц и прочее зверье, притаившееся или удирающее от стука копыт лисовых лошадей!

Осознав это, Аким испытал, пожалуй, одно из самых сильных потрясений в своей жизни. И толи с перепуга, толи от переизбытка чувств, тут же выскочил из этого нового восприятия в обычное человеческое. Возврат к привычному состоянию оказался поразительно неприятным. И не только потому, что Аким тут же утратил звериную остроту своих чувств, а даже в большей степени, потому что он утратил и ту животную легкость и раскрепощенность движения, дававшую ощущение полета. Дыхание потеряло глубину, а ноги снова начали цепляться за коряги. Навалилась усталость и вернулась тягучая боль в мышцах. И опять поплыли образы воспоминаний…

Все эти слова из «прошлой жизни», как их называет дед, начали приходить к Акимке довольно рано. Родители, правда, относились к этим вещам как к забаве, не более. Акима брякнет что-нибудь этакое, мать рассмеется, отец в усы хмыкнет. Но когда они умерли и Акимка переехал жить к деду, все изменилось.

И началось все чуть не в первый день после переезда в дедовский дом, которого он до этого раньше видел пару раз всего, да и то мельком. Они тогда сели с дедом обедать, а ложка так лежала, что дотянуться до нее маленький Акимка не мог. Попросить деда подать ему ложку Акимка стеснялся и сидел, ожидая, пока тот сам догадается. Но дед почему-то не видел его затруднения, как ни в чем не бывало наяривал кашу, да еще причмокивал от удовольствия.

Потом уже гораздо позже Акимка понял, что дед всего лишь хотел, чтобы он преодолел свою стеснительность. Но в тот раз он как дурень сидел и не мог из себя слова выдавить. И не придумал ничего умнее, как зачерпнуть кашу прямо рукой. Как на грех кашу до рта не донес, и вся она так из щепотки на стол и вывалилась.

Акимка испугался, конечно, что сейчас ему от деда влетит. Но дед совершенно не разозлился, и как будто наоборот даже обрадовался. Акимка потом уяснил, что все его промахи и ошибки у деда исключительно веселье вызывают, а в тот раз он впервые увидел его беззлобную, но ехидную усмешку, которая с тех самых пор сопровождала все их общение:

– Акимка, ты что, нелюдь что ли, кашу руками кушать? – говорит дед с таким довольным видом, будто ложку меда только что в рот отправил. Акимке же прямо сказать, не до веселья было, отец бы за такое подзатыльник отвесил и из-за стола выгнал. И видать с перепугу у него случился очередной случай воспоминания: