Юми и укротитель кошмаров - Сандерсон Брэндон - Страница 59

– У вас еще два броска.

– Уступаю их ближайшему ребенку в очереди, – ответила Юми и ушла с высоко поднятой головой.

Художник последовал за ней.

– Ты прав, – призналась она, – этот трофей весьма меня радует. А еще он мягкий. Как можно добиться такой мягкости?

– По традиции, – сказал Художник, отводя Юми в менее людное место, – ему нужно дать имя.

– Гм…

– Глупое имя, – добавил он.

– Почему глупое?

Он лишь указал на гигантского розового дракона.

– Ладно. – Юми покраснела. – Художник… у меня плохо с глупостью.

– Без проблем – у меня с этим как раз все замечательно. Так… давай подумаем… Глупое имя… – Он ухмыльнулся. – Нарекаю ее Грозной Лиюнь Лапшемордой!

Юми ахнула:

– Художник! Это неуважительно!

– Идеально!

Он повернулся и выбрал карусель – самую большую на ярмарке, названную «Тропой великана». У вас таких нет, хотя на некоторых планетах существуют похожие карусели в виде колес с кабинками, медленно несущими людей по кругу над ярмаркой.

В Килахито построили похожий аттракцион, только не в форме колеса. Вместо этого кабинки поднимались строго вверх вдоль высокого стального столба, останавливались на вершине, чтобы зрители могли полюбоваться видом, а затем спускались по другой стороне. Двухместные кабинки двигались медленно, сменяя друг дружку.

– Думаю, это наиболее близкий местный эквивалент летающего дерева, – проговорил Художник.

Плюшевая дракониха заслоняла Юми обзор, и пришлось взять ее под мышку. Увидев карусель, Юми вытаращила глаза, после чего, к изумлению Художника, вручила игрушку маленькой девочке, стоявшей рядом с разинутым ртом.

– Прощай, Лиюнь Лапшемордая, – произнесла Юми, махая вслед девочке, которая полностью скрылась за громадной плюшевой игрушкой. Заметив взгляд Художника, Юми развела руками. – Думаю, я еще недостаточно привыкла к наличию собственных вещей, чтобы владеть огромным розовым драконом.

Художник улыбнулся и повел ее к карусели. Очередь была длинной, но распорядитель заметил Юми – точнее, ее сумку.

– Художница! – поманил он. – Благодарю вас за службу.

Все в очереди вежливо захлопали. Распорядитель усадил Юми в подошедшую кабинку, позволив ей расположиться одной, что оказалось крайне удобно, ведь Художнику досталось место. Юми опустила сумку на пол, и кабинка тронулась, дюйм за дюймом поднимаясь вверх, пока другие кабинки пустели и заполнялись вновь.

– Это нормально? – спросила она. – Тут ко всем художникам такое отношение?

– Случается.

– А ты, кажется, утверждал, что людям до вашего брата нет дела.

– Им есть дело до своей безопасности, – объяснил Художник. – Им важно знать, что кто-то выполняет нашу работу. В то же время им от нас не по себе. Мы напоминаем, что по ночам в городе появляются сущности, питающиеся их дурными сновидениями.

Кабинка дошла до первой остановки.

– Мы не йоки-хидзё. Вас мало, а вот обучить художника-кошмариста ничего не стоит; любой выпускник художественной школы годится. Не нужно особого мастерства, чтобы нарисовать картину, способную поймать кошмар.

– Но ты же мастер, – тихо произнесла Юми.

– Я тоже так думал. – Он умолк и посмотрел на нее. – Для тебя есть разница, мастер я или нет?

Юми задумалась. Другой на ее месте, наверное, сразу уверил бы Художника, что тот достаточно хорош. Ему понравилось, что Юми так не поступила. Он ждал ответа затаив дыхание, и не только потому, что теперь ему вовсе не требовалось дышать.

– Мне без разницы, приняли тебя в Соннадзор или нет, – ответила она. – Но меня волнует, что ты бросил рисовать.

– Но разница есть, – возразил Художник. – Если бы меня приняли, вся моя жизнь пошла бы иначе.

– Ты бы стал другим человеком?

– Пожалуй, нет, – признал он. – Возможно, неудача заставила меня понять, кто я на самом деле. Человек, способный обмануть друзей. Может, оно и к лучшему, что в детстве у меня друзей не было. Я бы и их предал.

Он посмотрел на Юми и увидел, что ее глаза блестят от слез.

– Ничего у меня не получается, – прошептала она.

– Ты о чем?

– Я хотела отвлечь тебя от этих мыслей, но мы опять вернулись к прежнему разговору.

– Нет, Юми, – ответил он (высоким стилем). – Все хорошо.

– Неправда. Художник, мы все делаем неправильно. Мне не следовало так бороться за приз – нужно было просто бросать мяч и получать удовольствие от хорошей компании. Я вижу, как ведут себя люди внизу. Никаро, я… не знаю, как быть человеком. Тебе приходится объяснять мне, как веселиться.

– Объяснять я люблю, – сказал он, чем вновь привлек пристальное внимание девушки. – Юми, я художник. Помнишь, почему я увлекся живописью?

– Ты хотел ею делиться, – прошептала она. – Видеть, как твои работы вдохновляют друзей…

Художник обвел рукой открывшийся вид. Они поднялись настолько высоко, что ярмарочная суета внизу сложилась в своеобразный узор. Людные дорожки, кружащиеся карусели образовывали причудливые геометрические фигуры. Фонари, прежде ослепительные, своим мерцанием украшали это чудесное полотно.

Юми смотрела с высоты широкими глазами.

– Не так захватывает дух, как в полете, – сказал Художник.

– Не так, – прошептала Юми, – но мне нравится. Мне нравится не бояться. Нравится иметь возможность задержаться на одном месте.

Она немного поглазела на ярмарку, затем заметила парочку в другой кабинке, опускающейся. Юноша и девушка сидели, прижавшись друг к другу и кутаясь в одну куртку на двоих.

– Художник, у нас не получится, – произнесла Юми. – Мы…

– Юми, – перебил он, ощущая незнакомые доселе эмоции.

Удовольствие. Как давно Художник в последний раз его испытывал? Несколько лет назад? Несмотря на сложности, несмотря на невероятную ситуацию, в которую они попали… в этой кабинке, высоко над пляшущими бликами фонарей… он чувствовал себя восхитительно.

Юми с любопытством посмотрела на него.

– Ты счастлива? – тихо спросил он. – Сейчас, в данный момент? Никаких забот. Никаких проблем. Ты счастлива?

– Да, – прошептала Юми.

– Впервые с каких пор?

– Даже не помню, – призналась она. – У меня остались лишь… смутные воспоминания. Смех. Дом. Место, где пол не был чересчур горяч, а меня держали на руках. Может, все это вообще привиделось. А ты?

– Со дня рождения. Первый год обучения в старшей школе. Месяц до вступительных экзаменов в Соннадзор. Этот месяц выдался ужасным, невероятно тяжелым. Я все время готовился. Но в день рождения закатил вечеринку. Друзья, картины… Я думал, что нашел свое место… Масака сшила мне шапку.

– Черную?

– Она была похожа на шлем, – с улыбкой ответил Художник. – Шипастый. Масака утверждала, что такие положено носить в день рождения.

Карусель замерла, предоставив парочке наверху несколько особенных мгновений. Художнику было тепло, несмотря на то что на высоте царила стужа. Ему казалось, будто вокруг него толстое одеяло, а перед глазами – лучший вид в городе. Притом что на город он вовсе не смотрел.

– Может быть, нет ничего страшного в том, что мы делаем что-то неправильно, – с улыбкой произнесла Юми. – Главное, чтобы наша неправильность совпадала.

Она положила руку на поручень рядом с его рукой, и карусель повезла их вверх. Художнику отчаянно хотелось дотронуться до Юми, но он ограничился тем, что придвигал кисть, пока не почувствовал, что оставшееся мизерное пространство начало наэлектризовываться.

В его жилы как будто хлынула раскаленная лава. Если бы он присмотрелся, то заметил бы, что их руки соединены двумя тонкими, как в лампе накаливания, нитями. Розовой и лазурной.

Каждый наслаждался безмолвным присутствием другого, упивался моментом. Говорят, все, что ты ешь, и даже воздух, которым дышишь, становится частью тебя. Акси, из которых состоит поглощаемая тобой материя, в свою очередь формируют тебя. Я, впрочем, считаю, что такие незабываемые моменты для нас гораздо важнее еды.

Эти моменты ценны, как воздух, и неискоренимы из памяти. Они могущественны. Безусловно, человек – не просто сумма воспоминаний, сложенных башенкой, как камни. Но наши лучшие воспоминания – фундамент, с которого мы тянемся к небу.