Левый берег Стикса - Валетов Ян - Страница 62

Варшава встретила Краснова проливным дождем и мутным, туманным рассветом. Пока джет выруливал на место стоянки, от терминала к нему подлетела машина VIP-службы и молодая шатенка в форме LOT на превосходном английском пригласила Краснова сесть в салон. В зале для VIP-персон, после мгновенного и необременительного паспортного контроля, к Краснову подошел молодой, коренастый мужчина в легком, расстегнутом плаще поверх темно-синего костюма, и протянул руку для пожатия.

— Здравствуйте, Кирилл. Я Томаш. Наши общие друзья просили вам помочь.

— Здравствуйте, Томаш. Дитер говорил мне о вас. Спасибо. Куда идти?

— За мной.

В его русском был слышен характерный «шипящий» акцент. Лет ему было до сорока, точнее Костя определить не мог. Короткая стрижка, стильная, строгая одежда, дорогие туфли. Для клерка — слишком шикарно. Для бандита или контрабандиста — чересчур стильно. За лицо сразу не зацепишься — обращали на себя внимание только серые, глубоко посаженные глаза под густыми, срастающимися к переносице, бровями. Между бровями лежала глубокая складка, из-за чего вид у Томаша был насупленный, и, мягко говоря, не очень дружелюбный.

Они молча дошли до стоянки под терминалом, и Томаш жестом пригласил Краснова сесть в свою машину — ухоженную, блестящую красными полированными боками, «альфу». Мотор заурчал, и машина выкатилась под струи майского ливня. На несколько секунд Томаш приоткрыл окно, расплачиваясь со служителем на выезде и на Костю пахнуло сырой утренней свежестью улицы.

— Мы едем к границе, — сказал Томаш, добавляя газа. — Кофе выпьем по дороге, на заправке. Времени нет. Нам надо успеть пересечь вашу границу до пересменки. Я могу говорить и со следующей сменой, но этой уже заплачено.

— Давай на «ты», — сказал Костя.

Томаш пожал плечами.

— Давай. Без проблемы. Скажи куда ехать после границы? Дитер сказал, по Варшавке.

— Да. Карта есть?

— Возьми в поемничке.

Карта, действительно, оказалась в бардачке.

— Смотри, это здесь. — Костя включил потолочную лампу.

Томаш скосил глаза, приглядываясь.

— Шесть часов от границы. Могу ошибаться на полчаса в любую сторону.

Они замолчали. «Альфа» вырвалась на магистраль. Несмотря на мокрый асфальт, Томаш ехал очень быстро. Гораздо быстрее, чем установленный лимит скорости. Дворники не успевали смахивать с лобового стекла потоки воды. В салоне было тепло, и Краснов почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Он пару раз «клюнул» носом, виновато глянул на спутника, но потом, тепло и мурлыкание радио все же одолели его, и он провалился в дрему, глубокую и тяжелую, без сновидений.

Томаш растолкал его уже на границе. От долгого пребывания в неудобной позе, шея у Краснова затекла, он неуклюже мотал головой и тер затылок ладонью.

Польские таможенник и пограничник знали Томаша очень хорошо. Вся процедура перехода не заняла много времени. Щелкнула дважды никелированная печатка, оставляя на листах паспортов отметку о пересечении границы Речи Посполитой, поднялась полосатая планка шлагбаума. «Альфа» скользнула под него и, через несколько минут, они с готовыми к проверке паспортами уже подъезжали к украинскому пропускному пункту.

Тут встреча была не такой дружелюбной. Сержант-пограничник попросил их выйти их машины, ушел куда-то с их паспортами, и вернулся уже со старшим, который, судя по улыбке, был в курсе дела. Томаш разулыбался в ответ, они обменялись рукопожатием. Сержант, семеня, бросился в будку и почти сразу выскочил обратно, со счастливым выражением на лице и отштампованными въездными визами паспортами, в руках. Старший взглянул на документы одним глазом и, заметив необычный паспорт Краснова, объявил, что для граждан Панамы виза платная. Уловив подтверждающий, едва заметный наклон головы Томаша, Краснов вручил пограничнику стодолларовую бумажку и категорически отказался от квитанции.

Он уже заготовил ответ на вопрос о своем русском происхождении, но зеленая банкнота так обрадовала служивого, что Костин русский, в который он примешал легкий акцент человека давно не говорившего на родном языке, остался без внимания. С таможенниками было еще проще.

Выехав за пределы пункта пропуска, «альфа» заковыляла по выбоинам, мимо длинной, почти километровой вереницы машин, стоящих в ожидании своей очереди. Кто из ожидавших спал в машинах, несмотря на рассвет и поднявшееся над горизонтом солнце, кто болтал с соседями, кто завтракал, разложив снедь на капотах машин. Очередь жила своей жизнью, своими надеждами. Она пахла немытыми несколько дней телами, дешевым одеколоном, жареной курицей и сухой колбасой. Это были остатки великой армии завоевателей — торговцев, наводнивших Европу в начале вольных девяностых, представители вымирающей профессии, презрительно называемой «челноками». Выжившие в этой гонке — уже не стояли у границы, в ожидании прохода. Они летали в Варшаву, Будапешт, Прагу и Стамбул, Бангкок и Пекин, Рим и Милан и в десятки других стран и городов, самолетами. И самолетами везли оттуда товары на миллионы долларов, заработанных по центу, по дайму, по квотеру на торговле польской бижутерией и косметикой, китайскими одноразовыми кроссовками, венгерским текстилем.

Эти миллионы долларов были нелегальны. Их никто и никогда не декларировал, но Костя знал о них наверняка. Его банк, как и многие другие, помогал пересылать эти деньги поставщикам товаров, за рубеж, минуя официальные рогатки и всевозможные препоны. Через систему встречных платежей Тоцкого, через «прогонные» схемы фирм, через фиктивные контракты. Здесь, в очереди, остались те, кто не успел вырасти. Или не захотел, наслаждаясь этим образом жизни. Или те, кто опоздал к «раздаче», и теперь силился догнать давно ушедший поезд.

«Альфу» трясло, Томаш ругался сквозь зубы по-польски, вдоль дороги валялся мусор, пластиковые бутылки. Чуть поодаль, стояли покосившие будочки лотков, прокаленные мангалы шашлычников, возле которых бродили собаки. Навстречу ехала телега, запряженная пегой, усталой лошадью. И Костя, глядя по сторонам, осознал, что приехал домой.

Голоса были хорошо слышны. Они доносились оттуда, где сосновый бор, именно бор, а не лес, переходил в смешанное редколесье, и мягкий, хвойный ковер из слежавшихся за десятки лет длинных, пожелтевших игл, превращался в весеннее разнотравье. Людей она не видела, но голоса раздавались достаточно отчетливо, отдельные слова можно было разобрать без труда.

Переход был тяжелым. На счастье, к болоту между озерами они подошли уже на рассвете. Перейти его в темноте было бы задачей невыполнимой. Под ногами хлюпало, пахло тиной и болотной водой. Диана не чувствовала рук, хотя Марк несколько раз нес Дашку, но ее вес был для него большим грузом. Скорость передвижения еще больше падала, и Диана, чуть передохнув, опять брала дочь на руки. Дашка проснулась, но еще не совсем отошла от воздействия лекарства и, то и дело, терла заспанные глазенки руками, и хныкала тихонечко, утыкаясь в мамино плечо.

Марик нашел нужную ему тропу, отыскав полуразрушенную кормушку для животных на краю широкой влажной низины, заросшей папоротником.

— Вот здесь, — он указал рукой направление. — Тогда в болото мы не заходим. Одно справа, другое — слева. Видишь осинник, мам? Нам через него. Ты как?

Диана, которая чувствовала себя так, как будто ее всю ночь топтали ногами, нашла в себе силы улыбнуться. Судя по всему, улыбка получилась так себе, неубедительной.

— Почти порядок. Давай остановимся. Я покормлю Дашку. И ты поешь.

Они уселись у самого осинника, так, на всякий случай, уж слишком сильно была разрыта земля возле старой кормушки — сюда приходила не одна кабанья семья, а встреча с кабанами в их планы не входила. Есть пришлось быстро. Над ними вилась целая туча комаров и мошки, голодной и кровожадной, не обращавшей внимания на репелленты.

После еды захотелось спать, несмотря на зудящие комариные укусы. Но надо было идти. Одежда Дианы и детей была в плачевном состоянии — грязная, изодранная ветками. Хуже всего было то, что от утреннего тумана и воды под ногами, все пропиталось влагой. Только ножки у Дашки оставались более-менее сухими. И у нее, и у сына — в кроссовках хлюпало, влажные джинсы липли к телу.