По волчьему следу - Демина Карина - Страница 15

– Какими?

– Всякими. Черемша от. И еще чабрец, его если посушить, то в чай…

– А не рано ли? Он тоже пока не зацвел, сколь знаю.

Васька поглядел с уважением.

– А по вам и не скажешь… точно, не зацвел. Но Аньке надо такой, молоденький. Говорю ж, свиньи у нас. Бьем. И колбасы делаем. А для них приправы всяко-разные нужны. Перец-то Анька покупает. Черный. Горошком. Но одного же ж мало. И кориандру тоже. Чеснок у нас свой, лук еще когда насушили, но Анька и травы кладет. На покупать ежели, то, стало быть, не напасешься деньгов. Вот и собираю. Трав-то много. Та же можжевеловая ягода в колбасах ладно. Или… или когда коптить. Знаете, до чего вкусно, бок свиной, на ольховой щепе копченый?

– Нет, – признался Бекшеев.

И оглянулся.

Зима шла чуть позади. И Девочку придерживала за поводок. Поводок был куплен давно, но использовался редко, лишь в случаях, когда вот так, в люди надо было выйти. И Девочка понимала, а потому терпела. Лишь улыбалась во всю свою уродливую пасть, явно зная, что перекусит этот смешной кожаный шнурок на раз.

– Я принесу, – заверил Васька. – Там-то еще в той стороне рощица березовая. Анька просила чаги поискать. Это гриб такой, на березах растет. Ежели его на водке настоять, то хорошая растирка выходит.

– Для кого?

– Так… мало ли. К Аньке многие ходят не только за мясом, – это Васька произнес с гордостью. – Она у меня умная… она даже в школе училась. Ну, до войны еще… вот. Поступать собиралась, но… куда ей потом-то? Её туточки все уважают. А я помогаю, чего могу. Травы там… еще чего. Я за чагой шел. В березовой роще трава высокая. Свету много. И за травой не видать особо ничего. Но мухи… да… мухи гудели. Роились. Я подумал, что зверь какой поиздох. Любопытно стало. Ну и…

– Что?

– Ежели волк, надо будет тревогу бить.

– Почему?

– Волки позднею весной сами по себе не дохнут, – сказал Васька серьезно. – Только если от бешенства. А коль бешеный тут… это ж беда.

Он чуть посмурнел, правда, ненадолго. И радостно продолжил:

– Не волк там оказался! А голова! На пеньке! Прям как в сказке… ну, про Колобка… Анька мне рассказывала. И книжку читала. Там аккурат такая голова на пеньке была…

– А мне эта история всегда казалась донельзя странной, – подала голос Зима. – Но я её уже взрослой прочла. Зачем – сама не знаю. Так-то у нас другие были сказки.

И Бекшеев, подумав, согласился, что история и вправду странная.

Да и картинки… случалось ему давече полистать одну детскую книжку.

– Ну я побег-то, стало быть! Звать кого… голова ж… она ж сама собой не появляется! – Васька счастливо улыбался, так, что видны были зубы, белые и ровные.

Почти идеальные.

– Логично, – согласился Бекшеев. – Головы, они, конечно, сами собой не появляются. И что начальник?

– Ну… – Васька поскреб за ухом. – Сперва-то не поверил. Мол, все-то ты, Васька, напридумал… а я что? Я ж никогда-то! Вот вам крест! Такого ж разве придумаешь? Я тогда пошел и голову, стало быть, в мешок…

Бекшеев прикрыл глаза.

Будет сложно.

Будет очень сложно работать с людьми, которые понятия не имеют, что головы, оставленные на пеньках, на них и должны находиться до прибытия следственной бригады.

– И тогда уж понес.

– И что начальник?

– Так… – Васька явно смутился. – Ругался крепко. Нехорошими словами.

Бекшеев его даже понял где-то. Он бы тоже ругался крепко и большей частью нехорошими словами, если бы ему кто голову принес.

– Ясно. А потом?

– Потом… велел отвесть туда, где голова стояла. А голову отдать мертвогляду…

– Это кто?

– Дык… у нас тут, при больничке. У нас своего по штату не покладено, а при больничке есть. При морге. Туда и снес. Потом уже искали… Матвей Федорович решил, что мужика медведь задрал. У нас туточки видели одного. Недалече. После войны медведей поприбыло, но это ж когда было?

В Васькином представлении война была когда-то давно.

Очень.

И это… заставляло чувствовать себя старым?

– А ты что думаешь? – поинтересовалась Зима.

– Не медведь, – Васька ответил с убежденностью. – И не волк. И не волкособ тоже…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А это кто?

– Это бывает, что сука течная в лес уходит, вот волки её и того… иные охотники сами в лесу привязвают, стало быть, чтоб после щенков родила, которые наполовину волки, наполовину собаки. Звери! И Михеича такие есть!

– А это кто?

– Лесник наш, – с готовностью ответил Васька. – Он старый очень. И в избушке живет… в городе про него всякого треплются, да ерунда все! Вовсе он волков не прикармливает!

Даже так?

– А что зверюги у него злющие, так-то да… волкособы. Меня больше! – Васька провел ладонью по груди. – От такие от! И с зубищами – во!

Он палец показал, демонстрируя размер зубов. Девочка и та, похоже, впечатлилась. Пасть разинула, язык вывалила едва ли не до земли.

– Так Михеич же ж круглый год, почитай, в лесу. А народишко всякий шастает… года два тому так вовсе стреляли… двоих положил. Оказалось после, что эти… рец… рици…

– Рецидивисты?

– Ага, – Васька закивал головой. – Они самые! Сбегли откуда-то…

Он махнул рукой в сторону.

– Не от наших. Тамочки где-то… и к границе шли. Решили, что раз старый, то и положат… тогда их волкособы Михеичевы знатно порвали. Правда…

Васька смолк.

– Что?

– Михеич баил, что их трое было. И третьего искали. Тоже он приезжали откудова-то… откудова они там сбегшие были. И в лесу. И с собаками.

– И чего?

– Ничего. Сгинул. До болот след дошел, а после все. Михеич сказал, что, небось, потоп он. У нас-то болота, может, и невеликие, но ежель человек непривычный к им, то враз потопнуть может.

Интересно.

Весьма.

Рецидивист… про беглых рецидивистов в списке ничего не было, как и в документах Одинцова. Не знал? Если история местечковая, то могли и замять. Беглых поймали или записали в мертвые. Случается.

Но запрос Бекшеев все одно подаст.

– Я тогда видел… у Михеича собаки ученые за горло хватать. Да и зверь лесной тоже в него метит, ежели там волк. Рысь, она сверху падает да когтит. А вот медведь, он лапой бьет. Или ломает… кабан тоже на клыки… ну и жрет зверье иначе. У той головы все-то целехонькое было, и щеки, и язык… да и сама гладенькая, ровненькая. Когда б зверье её жрало, то пожрало бы.

– Согласна, – сказала Зима.

– Вот! – Васька приободрился. – Я так и ответил Матвею Федоровичу…

– Шапошникову? – на всякий случай уточнил Бекшеев.

– Ага.

– А он?

– А он сказал, что молод я еще, чтоб болтать. И вовсе не в свое дело лезу… ну и Михеич ему то же самое сказал. А еще зверь точно не стал бы остальное прятать. То есть, он бы спрятал, но по-свойму, по-звериному. В яму там, или в валежник какой. Рысь бы на дерево втянула, чего б смогла. Но все остальное там бы лежало. Рядышком.

И в этом был смысл.

– Ну а после-то уж этот… городенский сгинул. Фелиция Зигмунтовна крепко у Матвея Федоровича ругалась, требовала искать. А он на нее, что, стало быть, сор из избы выносит и придумывает себе невесть чего. Лаялись так, что стены тряслися… и Матвей Федорович велел искать… ну и нашли. В лесу.

На пеньке.

– И что Матвей Федорович?

Васька вздохнул и признался:

– Опечалился крепко… потом еще новый следователь прибыл… и сгинул… а вчерась вот про вас сказали. По телефону. Он тогда-то коньяку и достал. А он давно уж не пьет. Язва у него…

Если у Матвея Федоровича Шапошникова и была язва, то на внешности его она никак не отразилась. Был Матвей Федорович высок и по-купечески осанист. Лицо его пухлое отливало краснотой, намекающей, что начальник местной полиции склонен к некоторым излишествам в еде ли, в питии ли.

Мундир его, извлеченный из шкапа впервые за долгое время, в честь высоких гостей, надо полагать, оказался несколько тесен. Шерстяное сукно, из которого он был шит, натянулось, грозясь разойтись по швам. Пуговицы с имперским орлом держались явно чудом. И понимая, что того и гляди окажется он в ситуации до крайности неловкой, двигался Матвей Федорович неспешно, осторожно даже.