В основном безвредна - Адамс Дуглас Ноэль - Страница 2

Только теперь стало относительно ясно, какого рода эта неисправность.

Дальнейшее обследование окончательно установило, что случилось. Какой-то шальной метеорит проделал в корабле изрядную дыру. А мозг корабля этого не заметил, поскольку метеорит аккуратненько уничтожил те самые датчики и системы, которые были призваны диагностировать столкновения метеоритов с кораблем.

Первым делом необходимо было попытаться заделать отверстие. Что оказалось невозможно: корабельные датчики не замечали существования дыры, а контрольные системы, призванные выявлять неисправности датчиков, сами оказались неисправны и показывали, что датчики в порядке. Корабль мог сделать вывод о наличии дыры только на основании того неоспоримого факта, что это через нее роботы, очевидно, выпали в космос, причем вместе с запасным центральным блоком, который один только и мог бы заметить существование дыры.

Корабль попытался подойти к делу вдумчиво. Это ему не удалось, и он на некоторое время потерял сознание. Разумеется, он не понял, что потерял сознание – обморок дело такое… Он просто удивился, увидев, как звезды подпрыгнули. После третьего их прыжка-скачка корабль сообразил наконец, что у него был обморок и что пора принимать серьезные решения.

Корабль немного расслабился.

Потом сообразил, что до сих пор не принял серьезных решений, и ударился в панику. И вновь ненадолго потерял сознание. Снова придя в себя, на всякий случай задраил все переборки вокруг того места, где могла находиться невидимая дыра.

По всей очевидности, корабль еще не достиг места своего назначения, но вот о том, что это за место и как его найти, у него не было ни малейшего представления. Он покопался в обрывках памяти разбитого центрального блока.

«Ваш !!!!! !!!!! !!!! летний полет направлен на !!!!! !!!!! !!!!! !!!!! !!!!! !!!!! !!!!! !!!!!, посадку !!!!! !!!!! !!!!! безопасную дистанцию !!!!! !!!!! наблюдать за !!!!! !!!!! !!!!!».

Вся остальная тарабарщина расшифровке не поддавалась.

Прежде чем в очередной раз вырубиться, корабль должен был передать эти инструкции – хотя бы в таком виде – своим исполнительным системам.

И еще одно: оживить команду.

Тут обнаружилась новая ужасная проблема. Пока экипаж пребывал в анабиозе, разумы всех его членов, включая их память, индивидуальности и познания о том, что им надлежит делать, были для сохранности перемещены в центральный операционный блок корабельного мозга, так что теперь и сами члены экипажа не знали, кто они и что здесь делают. Вот так-то…

Перед тем как последний раз лишиться чувств, корабль сообразил, что его двигатели, кажется, тоже недолго протянут.

Корабль и его выведенная из анабиоза, весьма растерянная команда продолжили полет под управлением исполнительных систем, которые только и могли, что высматривать первую попавшуюся планету для посадки и наблюдать за всем, за чем можно наблюдать.

Первую часть этой задачи – посадку – они выполнили не самым лучшим образом. Планета, которую они нашли, оказалась до невозможности холодной и заброшенной, такой удаленной от своего солнца, что потребовались все эк-эко-форматоры, все системы ЖИО (жизни и обеспечения), которыми они располагали, чтобы сделать ее или хотя бы небольшой ее участок пригодной для обитания. Поблизости находились и куда более приемлемые планеты, но корабельный кибер-нуль-штурман, по-видимому, зависший в режиме «Западня», выбрал самую удаленную от солнца и не приспособленную для жизни планету, а отменить его решение мог только старший штурман. Поскольку же все на борту лишились памяти, никто не знал, кто же из них старший штурман. Впрочем, даже если бы его в конце концов и нашли, он все равно не смог бы вспомнить, как он может отменить решение кибер-нуль-штурмана.

А вот в том, что касалось наблюдения, они, как выяснилось, напали на золотое дно.

2

Одной из самых интересных особенностей жизни является то, в каких местах она ухитряется существовать. Она теплится везде: от ядовитейших морей Сантрагинуса-5, таких ядовитых, что обитающим в них рыбам совершенно безразлично, какой частью тела вперед плавать, и до огненных вихрей Фрастры, где (как утверждают) жизнь начинается от температуры в 40.000 градусов. Жизнь существует даже в заднем проходе крысы-пасюка. В общем, жизнь везде найдет, за что зацепиться.

Она существует даже в Нью-Йорке, хотя объяснить этот факт довольно трудно. Зимой температура здесь падает ниже узаконенного минимума. Вернее, падала бы, если бы кто-нибудь удосужился этот узаконенный минимум установить.

Летом город изжарен, как котлета. Одно дело быть той формой жизни, что, подобно фрастрийцам, находит самой комфортной температуру в интервале от 40.000 до 40.004, но совсем другое дело принадлежать к тому биологическому виду, который при прохождении своей планетой одной точки орбиты вынужден кутаться в шкуры других биологических видов, чтобы потом, при прохождении планетой другой точки орбиты, обнаружить, что им и в собственной шкуре жарко.

Весну в Нью-Йорке положено хвалить, хотя непонятно за что. Любой или почти любой обитатель Нью-Йорка будет распространяться вам о прелестях весны, но если бы он сам понимал в этих прелестях хоть капельку, он бы знал по меньшей мере пять тысяч девятьсот восемьдесят три места, где весну можно провести куда приятнее, чем в Нью-Йорке. Причем все пять тысяч девятьсот восемьдесят три места расположены на той же самой широте.

И все же ничего нет хуже, чем нью-йоркская осень. Некоторые из существ, проживающих в заднем проходе у крысы-пасюка, могут не согласиться с этим утверждением, но большая часть существ, проживающих в заднем проходе у крысы-пасюка, склонна из принципа всем на свете противоречить, поэтому их мнением можно пренебречь. Осенью в Нью-Йорке воздух пахнет жареной козлятиной, и если уж вам пришлось дышать на нью-йоркской улице, самое лучшее, что вы можете сделать – это распахнул» ближайшее к вам окно и сунуть голову в дом.

Трисия Макмиллан любила Нью-Йорк. Это она повторяла себе снова и снова. Верхний Вест-Сайд. Угу. Мидтаун. Грандиозные распродажи. Сохо. Ист-Виллидж. Шмотки. Книги. Жратва итальянская. Жратва японская. Что еще?

Кино. Да, пожалуй. Трисия как раз смотрела новый фильм Вуди Аллена, посвященный ужасам жизни невротика в Нью-Йорке. Он и раньше снял уже один или два фильма на ту же тему, так что Трисия даже заподозрила, что он собрался переехать из Нью-Йорка куда-нибудь еще – но, если верить слухам, он поклялся, что скорее перережет себе вены, чем разлучится с этим городом. Значит, решила она, этот фильм не последний.

Трисия любила Нью-Йорк, поскольку любовь к Нью-Йорку могла положительно повлиять на ее карьеру. Эта любовь сулила ей возможность прибарахлиться, неплохо питаться, а также ездить в неприветливых такси, ходить по заплатанным тротуарам, но главное – сделать новый шаг в карьере, которая здесь обещала стать чрезвычайно многообещающей. Трисия работала телеведущей, а, как известно, все крупнейшие телекомпании гнездятся в Нью-Йорке. До сих пор Трисия вела программы исключительно в Британии: местные новости, потом утренние новости и, наконец, первый вечерний выпуск новостей. Если не бояться погрешить против норм языка, ее можно было бы назвать стремительно восходящей ведущей. Собственно, поскольку на телевидении с языка слетает и не такое, ее часто называли стремительно восходящей ведущей, и никому это слух не резало. Она обладала полным комплектом необходимых для успеха качеств: шикарными волосами, исключительным чувством меры в области губной помады, житейским умом и легким синдромом тайного омертвения души, который позволял ей ничего не принимать близко к сердцу. У каждого в жизни есть свой счастливый случай. И если уж ты ухитрился упустить ту возможность, которая была тебе важнее всего, дальше твоя жизнь идет на удивление гладко.

Трисия уже упустила одну возможность. Теперь мысль об этом уже не причиняла ей такой боли, как раньше. Видимо, часть ее души, способная испытывать боль, омертвела окончательно.