Сильные - Олди Генри Лайон - Страница 61

– Злюка! Весточки от него не дождешься…

– А отец? – перебил я болтунов.

Кюн насупился:

– А что – отец?

– Отец знает?

– Знает, знает, – поспешила заверить меня Жаворонок.

– Разрешил? Отпустил?

– Ага!

Кюн сердито сопел. Врать он умел не лучше моего.

– Ладно, пошли в дом. Айталын стол накроет.

– Айталын? – Жаворонок сделалась сама не своя. – Твоя сестра?

– Сестра.

– Она тоже здесь?

Я засмеялся:

– А говорили, всё знаете. Здесь она, здесь.

– Зачем она здесь?

– Хозяйство ведет. Дом без хозяйки – конь без седла.

– Хозяйки разные бывают! Одна – седло, другая – горб на спине! Меня мама всему научила! И еду готовить, и шить, и стирать, и в доме прибираться…

Я с удивлением воззрился на Жаворонка. Сказать по правде, я не мог припомнить, чтобы попрыгунью Туярыму интересовали стряпня или рукоделье. Вот на коне скакать или ножи бросать – сколько угодно! Что это с ней? Не выспалась?

– Айталын справляется.

– Сейчас и поглядим…

Выходить к гостям Айталын не пожелала. Кивнула – все сделаю! – и скрылась на кухне. Переживает сестренка. Нюргун спит без просыпу, который день спит, а она смурная бродит, язык проглотила. Пробовал расшевелить – куда там! Дураком не обзывается, швыряться ложками-шишками вообще забыла. Плохо дело. Одна надежда: Нюргун оклемается, и Айталын оттает.

– Где твой брат?

Кюн по-боотурски раскорячился на лавке. «Каков, мол, я? – читалось на лице парня. – Поперек себя шире!»

– Спит.

– Хык-гыгык! День на дворе, а он дрыхнет?

– Не дрыхнет. Просто спит.

– У тебя гости, а ему и дела нет? Хорош братец!

– Болеет он.

– Арт-татай! – взвился Зайчик. Казалось, ему в задницу нож воткнули. – Болеет он! Нюргун-боотур, Нюргун-силач! Нюргун-здоровила, Самый Лучший Нюргун! А как гости в дом – слег, бедняжка!

Жаворонок прыснула в ладошку. То ли одобряла Кюновы насмешки, то ли над Кюном потешалась. Женщины, они умеют. Даже если они еще девчонки, как Жаворонок.

Я им не врал. Просто не говорил всего. Я понятия не имел, что с Нюргуном. Лося он пришиб, сопку в щебень раскатал, теперь спит. День спит, два спит, три спит. Храпит, носом свистит, с боку на бок ворочается. Мы с Айталын и звали его, и по щекам хлопали, и водой обливали. Можжевельником окуривали, сестра заговоры пела, какие знала.

Нет, спит. Не просыпается.

Позвать шамана? Знахаря? Съездить за Умсур? Я боялся оставить Нюргуна на младшую сестру. Вдруг он умрет, пока я ездить буду? Или хуже того, проснется и начнет буянить? Нас он вроде любит, только со сна поди разберись: кого ты любишь, как любишь! Я весь извелся. Ехать? Не ехать? И так дело дрянь, и так дрянь дело. А тут еще гости с расспросами…

Жаворонок провела ладонью по столу. Уставилась на собственные пальцы, сморщила носик. Пальцы остались чистыми, но Жаворонок все равно была недовольна. Что это на нее нашло?

– Может, он и не боотур? А, Юрюн? – гнул свое Зайчик. – Может, он слабак? Может, ты его просто выгораживаешь? По-братски?

– Усохни, – велел я голосом дяди Сарына.

И попал в больное место.

– Врешь ты все, Юрюн! – Кюн вскочил. – Врешь!

– Я – вру?!

Голос дяди Сарына исчез из моей глотки. Вернулся мой прежний голос, и я с ним не совладал. Юрюна Уолана назвали лжецом?! В его собственном доме?!

– А чего он прячется? – Зайчик чуточку вырос. – Боится?

– Кого ему бояться? Тебя?

– Пусть выйдет! Или он гостей не уважает?

– Ты оглох? Он болеет.

– Так спит или болеет?

– Усохни, понял?

– Пойду на кухню. Помогу твоей сестре со стряпней.

Жаворонок направилась к дверям. Жаворонок? Нахохлившаяся ворона; ёж, собравшийся в колючий клубок.

– Разбуди его! – упорствовал Кюн. – Я хочу с ним познакомиться!

– Усохни! Живо!

Он рос, и я рос. А что? Обычное дело.

– Может, и нет никакого Нюргуна? Может, ты его придумал?

– Зачем?

– Чтобы хвастаться? Старший брат, Самый Лучший!

– Прикуси язык, Зайчик!

– Не называй меня Зайчиком!

Мы стояли лицом к лицу. Нас разделял стол: низенький, хлипкий. Во всяком случае, для нас, боотуров.

– Другого имени у тебя нет.

– А у тебя брата нет!

– По-твоему, я вру?!

– Врешь!

– Усохни! Иначе…

– И что? Что будет?!

– Лучше тебе не знать.

– А я хочу знать!

– …сейчас все выкипит! Видишь, мигает?

– Ты меня учить будешь?

– Буду! Меня мама всему научила! А ты…

Это с кухни. Туярыма и Айталын. Брат и сестра – два сапога пара.

Четыре сапога – две пары.

– …а как себя в гостях вести, мама тебя не учила?

На кухне загремело.

Мы с Кюном и ухом не повели. Мы были заняты. Набычившись, мы мерились взглядами. Распухали, расширялись. Два боотура, два безмозглых балбеса, готовых обменяться плюхами, вцепиться друг другу в глотку, а там и до оружия рукой подать. Это ведь прекрасно – быть сильным. Сильным. Очень сильным. Что тут думать? Вот ты, вот враг. Ты – хороший, враг – плохой.

Бей плохого! Бей, боотур!

Кюн. Зайчик. Сын дяди Сарына. Не враг. Хороший. Нельзя бить. Можно! Плохой! Сказал: я вру! Обидел. Как дам ему! Стол. Мешает. А вот и не мешает. Дотянусь…

– Дураки-и-и!!! Дураки дурацкие!

От визга у нас заложило уши. Дядя Сарын! Я помню, как он звал светлую Айысыт. Все чуть не оглохли, и Айысыт сразу примчалась. Нет, это не дядя Сарын. Это Айталын, моя младшая сестра. Ох, и визжит! – заслушаешься.

– Дураки! Оба!

И на два голоса:

– Усыхайте!!!

Трудно. Очень трудно. Усыхаю.

Вовремя девчонки объявились. Сам бы я не вернулся. Первый удар, и пошло-поехало, покатилось кубарем в пропасть Елю-Чёркёчёх. Были у дяди Сарына сын с дочерью, осталась у дяди Сарына одна дочь. Думаете, я хвастаюсь?

Я знаю.

Зайчик горой навис надо мной. Он хмурился, морщил лоб, растерянно моргал. Кто плохой? Где плохой? Куда подевался? Этот – плохой? Вроде, нет… Угрозы нет, драка откладывается. Что ж теперь делать? Все-таки усыхать?

Усыхать Зайчику не хотелось, но пришлось.

– Ты кто такой?! – подступила к нему Айталын, едва взгляд парня сделался осмысленным. – Ты что это творишь, а?

– Я?

– Ну не я же?!

– Я Кюн Дьирибинэ. Я сын Сарын-тойона, Первого Человека…

– Придурок ты, Кюн Дьирибинэ! Придурок, а не сын Первого Человека!

Я прямо залюбовался, глядя на кипящую от возмущенния сестру. И немедля огрёб свое, заслуженное:

– Ну ладно, Юрюн! Он с детства без мозгов! А ты?!

Случилось чудо: Зайчик смутился.

– Виноват, – он потупил взор. – Больше не буду.

– Точно?

– Ага.

– Точно-точно?

– Ну сказал же!

– Ладно, на первый раз прощаю. Из-за чего сыр-бор?

– Из-за Нюргуна. Юрюн нам про него все уши прожужжал. Хотели посмотреть…

– Хотели?

Лицо Айталын затвердело деревянной маской. Мне аж страшно сделалось.

– Ну да…

– Идите за мной.

В дверях «можжевеловой» спальни близнецы встали, как вкопанные. Будто на стену наткнулись. Айталын укрыла Нюргуна двумя одеялами – одного не хватило – но все равно зрелище было не из приятных. Огромная лапища безвольно свисала до самого пола. Торчала желтая заскорузлая пятка. Мокрые волосы закрыли лицо. И храп, словно Нюргуна душили злые духи.

– Спит? – охнула Жаворонок.

– Спит.

– Давно?

– Четвертый день.

– Будить пробовали?

– Пробовали. Не просыпается.

– Водой обливали?

– Целое озеро извели.

– И что теперь делать?

Кюн с детской надеждой смотрел на Айталын.

– Не знаем. А кто знает?

– Наш отец! Он все знает!

Когда Жаворонок помянула отца, Зайчик скривился, как от оскомины.

– Эй, боотур! – Айталын повернулась к парню, уперла руки в бока. – Давай, выручай! Скачи за отцом! На него одна надежда. На него – и на тебя.

– Я… Я поеду!

– Молодец!

– Прямо сейчас! Поскачу! Ветром, стрелой!