Могучая крепость (ЛП) - Вебер Дэвид Марк - Страница 98

«А ведь викарий Жаспер был прав, — ещё раз напомнил себе интендант. — То, что происходит на севере, важно, может быть, даже критично, но то, что происходит прямо здесь, в Менчире, ещё важнее. Это не просто столица, это самый большой город во всём Княжестве, и все остальные города и городишки наблюдают за тем, что здесь происходит. Если этот „Регентский Совет“ и Кайлебов „генерал-наместник“ не смогут сохранить здесь свой контроль, то остальная часть Княжества будет гораздо охотнее бросать им вызов».

Он снова подался вперёд и потянулся за следующим отчётом. В некотором смысле он ненавидел записывать всё это, хотя и был осторожен, используя кодовые имена, известные только ему, для идентификации большинство своих агентов. Письменные записи были не самой безопасной вещью для заговорщика, чтобы хранить их, где попало, но без них он быстро потерял бы способность отслеживать свои собственные операции. Это был вопрос достижения наилучшего баланса, который он мог найти между безопасностью и эффективностью.

Он нахмурился, прочитав записку, которая лежала на вершине текущей стопки. Она была от Альбейра Камминга, а у Эйдрина Веймина было очень много разных мыслей, когда дело касалось Камминга. Этот человек, несомненно, был способным, и в прошлом он оказался чрезвычайно полезным. К сожалению, одна из причин, по которой он оказался таким полезным, заключалась в том, что, насколько мог судить Веймин, он был совершенно свободен от чего-либо, отдалённо напоминающего угрызения совести. Попросту говоря, он был профессиональным убийцей. Одним из лучших убийц, которых можно купить за деньги… что и было той самой причиной, по которой Веймин был неоднозначен в том, что его касалось. Он купил услуги Камминга за деньги; всегда было возможно, что большее количество денег из другого источника купят предательство Камминга.

И если Альбейр Камминг решит предать Веймина, последствия могут быть катастрофическими, поскольку только Камминг знал истинную личность человека, который на самом деле заказал и заплатил за убийство князя Гектора.

Веймин подумывал о том, чтобы тихо устранить Камминга. На самом деле, он довольно часто думал об этом, но никогда не решался. Во-первых, потому, что Камминг продолжал доказывать свою полезность и энергичность. Более того, у Веймина возникло искушение заключить, что Камминг питал искреннюю (хотя и несколько анемичную) преданность Матери-Церкви, хотя интендант не был бы готов поставить на вероятность этого какую-либо огромную сумму. Но второй причиной, по которой Веймин до сих пор воздерживался от организации постоянного исчезновения убийцы, было подозрение, что Камминг предпринял собственные меры, чтобы защитить себя. Это было бы так похоже на этого человека — спрятать улики, связывающие Веймина — и, соответственно, самого Великого Инквизитора — с убийством Гектора. Веймин мог придумать несколько способов, которыми Камминг мог устроить всё так, чтобы любые подобные улики попали в руки оккупантов, если он сам пострадает от беды. И интендант был уверен, что Камминг был более чем достаточно изобретателен, чтобы придумать немало подходов, которые ему даже не приходили в голову.

«С другой стороны, тот факт, что он был причастен к убийству Гектора, отрезает оба пути, — подумал интендант. — Он не может позволить, чтобы меня схватили и заставили говорить, так же как я не могу позволить, чтобы схватили его. Так что у нас двоих есть отличная причина заботиться друг о друге, не так ли? И это, по иронии судьбы, делает его самым надёжным агентом, который у меня есть».

А в том, чтобы полагаться на профессионала, были определённые преимущества. Какими бы ни были другие его недостатки, фанатизм едва ли мог привести Камминга к фатальной ошибке, и это было больше, чем можно было сказать о некоторых недавно завербованных агентах Веймина. У таких людей, как Пейтрик Хейнри, было много энтузиазма, который слишком часто подпитывался горьким негодованием и ненавистью. Но тот же самый энтузиазм мог сделать их трудными для контроля, что было главной причиной, по которой Веймин был так осторожен в том, чтобы сохранить свою собственную анонимность, когда дело касалось их. Хейнри был одним из немногих исключений из правила, но он также думал, что интендант уже давно «сбежал» из города. Это было одной из причин, по которой Веймин назначил Камминга ответственным за управление его контактами с группой Хейнри.

Это также было одной из причин, по которой он решил доверить Каммингу решать, кого использовать для текущей операции. Интендант выбрал Инквизитора, которому было поручено это задание, но предоставил Каммингу выбирать тех, кого ассасин назвал «мускулами», действительно должных выполнить его. Камминг был гораздо лучше знаком с отдельными агентами, которых он завербовал — с их способностями, личностями и мотивами — чем Веймин. И Веймин был уверен, что Камминг использовал все свои значительные таланты, чтобы убедиться, что ни один из этих агентов не сможет привести власти к нему. Что, в свою очередь, означало, что они также не были в состоянии привести те же самые власти к Веймину.

«И это не второстепенное соображение, если подумать», — мрачно подумал интендант.

Правда заключалась в том, что по крайней мере крошечная часть его сожалела о том, что он приказал похитить и казнить отца Тимана. Конечно, это была лишь крошечная часть, учитывая, насколько сильно осудили священника его собственные действия. Едва ли он был единственным членом духовенства, который обрёк себя на смерть, перейдя в «Церковь Черис», и всё же, несмотря на свой относительно низкий церковный сан, он стал явным лидером «реформистских» предателей здесь, в Корисанде. Что касается его самого, то Веймин часто наслаждался проповедями отца Тимана ещё до черисийского вторжения. Священник всегда был вдохновенным проповедником, обладавшим подлинным даром достучаться до своей паствы — по сути, выйти за пределы своей собственной паствы. С другой стороны, ещё до вторжения Веймин знал, как Хаскенса раздражали дисциплинарные взыскания от епископа-исполнителя Томиса. Действительно, его праведное негодование, его горячее желание осудить «разлагателей» в Храме не раз привлекали к нему внимание Инквизиции. Он несколько раз оказывался в кабинете Веймина, и Веймин сомневался, что у Хаскенса могли быть какие-либо сомнения относительно того, как интендант Корисанда отнёсся к тому, что он в высокомерной дерзости осмелится судить о действиях викариата. Только тот факт, что он так хорошо выполнял все свои другие священнические обязанности — и был достаточно мудр, чтобы держать рот на замке относительно своих личных претензий — помешал ему быть удалённым из церкви Святой Екатерины как минимум в двух случаях.

Так что Веймин был не очень удивлён, когда Хаскенс предал свои клятвы Матери-Церкви и присягнул на верность порождённой Черис мерзости. Однако, что его удивило, так это энергия и красноречие, которые Хаскенс привнёс в своё предательство… и насколько эффективным предателем он оказался. Он стал ядром небольшой, но неуклонно растущей клики церковников, которые называли себя «Реформистами» и открыто нападали на Мать-Церковь на каждом шагу. Это было достаточно плохо. Однако ещё хуже было то, что эти «Реформисты» были сосредоточены здесь, в Менчире. Их церкви, по большому счёту, служили простым жителям города, и это делало их опасными. Узаконив Церковь Черис среди столичных простолюдинов, они также придали легитимность Черисийской Империи, и люди, которые их слушали, были теми самыми людьми, до которых Веймину нужно было достучаться, если он собирался эффективно бросить вызов оккупационному контролю над столицей.

Несмотря на свою собственную горькую ярость по поводу действий Хаскенса, Веймин никогда не верил, что священник нарушил свои обеты из личных амбиций или жадности. Нет, к сожалению, всё было ещё хуже. С честолюбием можно было бы поработать, а к жадности можно было бы апеллировать. Но высокомерие самооправданного негодования, явная наглость человека, который мог противопоставить свою собственную веру — свою собственную изолированную интерпретацию Писания — могуществу и величию собственной Божьей Церкви, это было что-то ещё. Хаскенсу было наплевать на личную власть, богатство или роскошь; именно это и делало его таким эффективным — таким опасным. И всё же, как бы он ни приукрашивал это для потребления его паствой, как бы искусно он ни искажал Священное Писание, чтобы оно выглядело как подтверждение его собственного отступничества, и как бы первая брешь в его собственной вере ни пробила защиту его души, этот человек полностью отдал себя на службу Шань-вэй. Он повернулся спиной к Богу и викариату, и именно поэтому Веймин едва ли мог притворяться, что испытывает какое-то истинное сожаление по поводу того, что приказал устранить предателя.