Плач богов (СИ) - Владон Евгения - Страница 85

- Боюсь… то, что там происходит, вполне способно лишить вас дара речи и вызвать оправданное желание прогнать меня, как можно подальше и надолго. А быть может даже и навсегда.

Глава тридцать первая

Некоторые мгновения вечности хочется не сколько запомнить, а именно остановить, слиться с ними, стать их частью – единого бесконечного момента. Или же пустить их под кожу, подобно смертельной дозе сладчайшего наркотика, отдаваясь его воздействию только на физическом и эмоциональном уровне, отключая всё, что связано со здравым разумом и трезвым мышлением. Пропуская по нервам и рецепторам ошеломительные судороги непередаваемых ощущений, разрывая связь с реальностью и собственной жизнью, будто ты действительно ходишь по краю, между запредельным удовольствием и шокирующей агонией. И страх лишь один – что это когда-нибудь закончится, поэтому и надеешься вцепиться в них мёртвой хваткой… растянуть их в вечность.

- Поэтому вы и медлите?.. Сдерживаете себя и подменяете желания на более приемлемые действия? – это тоже хотелось сделать частью нескончаемого мгновения, её голос, звучавший вовсе не рядом, а буквально под кожей, как и взгляд её огромных колдовских глаз, смотрящих не в его лицо, а в скрытые от других глубины его бренной сущности и даже прикасаясь к оголённым нервам порочной души. И соблазн покаяться перед ней, раскрыться во всей своей низменной красе был не менее безрассудным, как и желание сотворить с ней жутко неподобающие и аморальные вещи.

- Скорее, подчиняюсь отголоскам здравого разума. Или подстраховываюсь… ищу доказательства того, что это не игра моего разбушевавшегося воображения… и ты никуда не испаришься и не оттолкнёшь…

Или же ему на самом деле хотелось растянуть эти секунды в головокружительную вечность, чьи осязаемые гранулы он пропускал через свои нервные окончания вместе с прикосновениями к нежной коже этого упавшего с неба ангела, вместе с её ароматами и окутывающими сетями её сумасшедшей близости. Хотя нет. Кажется, он ощущал намного большее, то, что не поддавалось ни одному известному определению. Грубо говоря, он буквально в ней тонул, либо мечтал это сделать и именно физически, смелея с каждой пройдённой секундой и едва ли вслушиваясь в упомянутые им отголоски здравого рассудка. Да и как бы он сумел, когда уже практически говорил ей в губы, склонившись до опасного расстояния над её бледным личиком и совершенно не сдерживая своих рук в скользящих по её телу ласках. Другое дело, если бы она сопротивлялась, а не тянулась за его пальцами и голосом…

И кто кого соблазнял?

- И как долго вам нужно утверждаться в происходящем? А может ждёте, когда я заскучаю и засну?

- Чёртова искусительница! – о, нет, это было не оскорбление, хотя и сорвалось с языка несдержанным откровением, практически отчаянной грубости. Большего комплимента для девушки он и сделать тогда бы не смог (учитывая, в каком состоянии он пребывал), особенно для той, которую ему так страстно и сию секунду хотелось вспороть восставшим, как у какого-то желторотого юнца до угрожающе подступающей эякуляции фаллосом. По крайней мере, это было последним созвучным словосочетанием, что он сумел из себя выдавить.

Да… последним… Потому что в следующее мгновение мир окончательно погрузился в мёртвый вакуум… А может и не мёртвый. Может как раз в нечто совершенно новое, невообразимое, зарождающееся сумасшедшей вспышкой божественного Абсолюта, способное существовать только в этом пространстве и времени, между ними, меж их телами и их переплетёнными чувствами. Нет… слившимися… в тот самый момент, когда их губы соприкоснулись, пустив по нежным клеткам оголённой кожи свой сладкий нектар, эрогенный наркотик немыслимых ощущений, что пронизывали плоть и даже кости острейшими иглами ненормального возбуждения, обволакивая переменными разрядами запредельной эйфории каждый микрон интимных зон и мышц.

И это всего лишь лёгкий поцелуй? Едва ли. Ибо удержаться от нарастающего соблазна подмять и сделать её продолжением своих движений, импульсных реакций и низменных желаний превзошло все последние предосторожности с недавними отголосками здравого восприятия реальности. Руки смелели с той же скоростью, что и стук сердца со вскипевшей в жилах кровью, гоняющей по артериям кислотные дозы адреналина и греховного эликсира, бьющих в голову мощным дурманом в так её ответным действиям и сдержанным стонам. Но чего только стоил её вкус и податливость нежных губок, которые он исследовал своими с касанием более изощрённого языка, вначале лишь подразнивая, чтобы в последствии погрузиться в куда горячие и влажные недра, вызывающие ненормальные ассоциации с другой, не менее желанной глубиной женского лона.

И при этом чувствовать её отзывающуюся на его действия дрожь. Вбирать собственной кожей, тут же пропуская по эрогенным рецепторам воспалёнными судорогами через вены и член её ошеломлённые всхлипы, её опаливающее дыхание и несмелые попытки ответить на его поцелуй. Или как чувствовать её сводящее с ума возбуждение на кончиках своих пальцев, вбирая его через её мурашки над плотной каймой корсажа, либо через ткань лифа платья, без труда отыскав по центру манящего полушария груди твёрдую вершину скрытого соска. Поглаживая, надавливая, едва не сжимая до боли…

Если бы он только знал, что был первым, кто делал с ней подобное. Возможно, делал бы всё иначе, хотя… Кто знает. Он итак не спешил, будто что-то заставляло его сдерживать свои свихнувшиеся желания и не менее разгорячённое тело. Будто что-то вынуждало наслаждаться этими исключительными мгновениями, как единственными в своём роде ощущениями, которые уже больше никогда не повторятся и не доведут его до схожего исступления, сопоставимого разве что с религиозным экстазом.

И он действительно мечтал растянуть их в вечность, как и этот поцелуй, превращающийся всё в более откровенный и греховный акт чистейшей похоти, дурея от её неловких движений пугливого язычка на своём, от её задыхающихся стонов, которые он сминал своим жадным ртом, мечтая изнасиловать её влажные глубины совершенно иной частью тела. И от ощущения её податливого тела на своих ладонях и пальцах, которые он пропускал возбуждающим током по собственной коже и интимным мышцам каменного члена, в доводящем до одержимого безумства ожидании того блаженного мига, когда прикоснётся к её наготе без каких-либо раздражающих препятствий. Или когда сможет в неё погрузиться и далеко не одним языком и не только в её жаркий ротик.

Треклятые небеса! Как же ему хотелось разорвать этот грёбаный корсаж и прижаться к её нагой груди своей. Почувствовать твёрдые жемчужины её сосков на своей оголённой коже. Или запустить руку под юбки, скользнув пальцами по холмику скрытого шёлковыми волосками лобка к более горячей промежности, только чтобы узнать, насколько сильно она его хочет и насколько она уже мокрая и готова его принять в своё изнывающее от похоти лоно. И обязательно при этом сорвать с её губ изумлённый стон-всхлип.

Если от одного воображения об этом звереешь прямо на глазах, что же произойдёт, когда он сделает это в действительности? Если кто-то при этом захочет его остановить…

В этом-то и скрывался изощрённый подвох-издёвка от самих богов вселенной, даровавших тебе самое ценное, что мог получить из их рук простой смертный. А может и не смертный. Может низменный демон, решивший выкрасть из-под носа великих создателей одну из жемчужин их бесценной сокровищницы – совершенного ангела света и жизни. И не просто выкрасть, а сделать своей, подчинить своим извращённым хотелкам, замарать грязными руками и аморальной похотью, сотворив подобием себя – опороченной и ненасытной, одержимой неистовыми желаниями обладать им, как он одержим жаждою обладать ею.

Только какими бы ни были собственные соблазны ничтожными и всепоглощающими, боги всегда вернут тебя на бренную землю за считанные доли секунды – на заслуженное тобою место низшего существа именно тогда, когда ты меньше всего этого ждёшь и руками той, удара от которой ты предвидел в самую последнюю очередь. Ещё и в тот момент, когда твоё опьянение выйдет за все реальные границы, сделав тебя уязвимым и раскрытым вопреки всем твоим представлениям об обратном.