Плач богов (СИ) - Владон Евгения - Страница 86

Ты действительно был настолько наивен, что уверовал в собственную власть над душой и телом этого ангела? Что твои поцелуи и ласки превратили её в мягкий воск в твоих руках, сделав продолжением твоей нечестивой похоти? Что её вкус, ощущения её кожи и ответных действий на твоём языке и губах пульсировали пьянящими отпечатками сладкого онемения подобно первым порциям лёгкого аперитива? Что погрузив пальцы в её волосы на затылке и сжав несдержанным порывом идеальные локоны высокой причёски в свой кулак, она окончательно сойдёт с ума, пока ты будешь впиваться в её лебединую шейку обжигающими засосами и жалить её нежное декольте влажными ожогами своего изголодавшегося рта, пытаясь оголить ей грудь, как какой-нибудь портовой девке в ночном переулке?

-…А что потом? – нет… не её первый вопрос, задевший слух её дрожащим голоском, сдёрнет с священных небес Эвелин Лейн на его проклятую землю, и уж тем более не её осмелевшие пальчики, которые она запустит в его пряди над шеей и сожмёт у корней возбуждающим захватом. Нет… не сразу… Он ещё будет тонуть в смертельном омуте чужого откровения и в собственной одержимости, когда она сильнее вцепиться в его волосы и даже ощутимо царапнёт его скальп в тщедушной попытке отнять его лицо от своей груди. Но окончательно его отрезвит совсем другое…

- Что потом, мистер Хейуорд? – её осипший, чуть хрипловатый голос будто ржавой иглой прорежет по сознанию вначале своей интонацией, а после… отрезвляющим на раз смыслом. – Что вы сделаете со мной потом?..

И поднимет он голову вовсе нет под болезненным сжатием подрагивающих кулачков, потянувших его за локоны вверх к её лицу, хотя ощущение, будто ему загнали очень ледяную и невообразимо длиннющую спицу через весь позвоночник, окажется едва не физически осязаемым. И когда он снова увидит её вопрошающее личико, судорожно нахмуренные бровки и… пугающе почерневшие глаза (словно пустые или же наполненные засасывающим мраком бездушной черноты), его сердце впервые похолодеет не сколько от страха, а от того, что он в них прочтёт. Священный гнев? Осуждение?.. Несоизмеримую боль на грани подступающего сумасшествия?..

- Что?.. – и сорвавшийся с его губ вопрос едва ли будет осмысленным словом, скорее, несдержанной реакцией на увиденное и услышанное, и на вряд ли защитным инстинктом на последующие удары.

- После того, как обесчестите меня! Как вы со мной поступите? Будете и дальше приручать к себе, или же низвергните до уровня безсоромной плехи*? Заставите ползать у своих ног, как сделали это с Софи? Станете держать за горло и угрожать страшными словами? – о нет, она не просто это нашёптывала прямо в его изумлённые глаза, она вонзала в его кожу и в рассудок раскалённые иглы каждого вымеренного слова. Зачитывала проклинающим заклятьем, от которого стыла в жилах кровь, а на сердце наматывало стальной леской тугих силков. – Кто я для вас, мистер Хейуорд? Ещё одна из многочисленных дурочек, которых вы вначале околдовываете сладкими речами, забираясь им под юбки, а потом бросаете осквернёнными вашими же руками на произвол судьбы? Вы действительно хотите сотворить со мной такое?

И если бы при этом в её колдовских очах не блестели слёзы, а голос не срывался от внутреннего волнения, кто знает, как бы он тогда себя повёл и что бы почувствовал кроме вымораживающего шока и остервенелого желания сделать что-нибудь необузданное. Только вот что? Никогда ещё его ладони так не зудели и не кололи от стонущей беспомощности, желая сомкнуться в кулаки и впиться ногтями в млеющую плоть. И никогда он не чувствовал себя настолько поверженным, не способным ни даром речи воспользоваться, ни ответить хоть чем-то вразумительным, или, по крайней мере, сделать хоть что-то.

- Я настолько вам омерзительна, что вы готовы поступить со мной так только за то, что вам этого захотелось? За что, мистер Хейуорд? За что вы меня так ненавидите?

- Я не… - слова застряли в горле острыми комьями внутреннего удушья царапая трахею и сдавливая лёгкие с обомлевшим сердцем. При всём своём желании он ни черта не мог сказать в ответ, поскольку никак не мог понять, что же произошло. Когда и каким образом его ударили лицом о землю со всей дури ещё и в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал и был полностью открыт для лобовой атаки до невообразимости искусного противника? Его буквально контузило, причём неизвестно чем, то ли оглушившим и сознание, и тело чужим откровением, то ли сумасшедшей болью в голосе этой девочки, искренне верящей в то, что слетало с её губ. И не только в голосе, но и в её глазах, в осуждающем взгляде, способном сжечь презираемого ею человека в праведном гневе своих… безапелляционных обвинений.

- Тогда почему? Ответьте! Почему вы хотите сделать со мной это? Именно со мной!

Лучше бы это был сон. Какой-нибудь бредовый кошмар, о котором он мог бы забыть буквально через несколько минут после пробуждения. Но, увы. Он не просыпался, а окружающая реальность заползала под его одежду слизкими змеями всё более и более отрезвляющей действительности. Пальцы Эвелин Лейн болезненней сжимались в его волосах, напоминая, где он и насколько (до смешного и нелепого) оказался уязвим перед этим в сущности ещё ребёнком… невинным и до сих пор не опороченным кем бы то ни было чистым ангелом света. И если бы она в тот момент сдавила его плечи и заставила опуститься перед ней на колени… Великие боги! Он бы сделал это без излишнего промедления…

- Отпустите меня и… отойдите. Сейчас же! Я не хочу больше вас видеть…

Лучше бы она вонзила ему в сердце реальным стилетом, по крайней мере, он смог бы заглушить физической болью тот эмоциональный шок, который низверг его на грешную землю и заставил узреть со стороны все свои бренные пороки и низменную грязь ничтожных желаний. Хотя едва ли он мог ответить от чего ему было больней. От того, какими на него смотрели глазами или от того, что пришлось пережить этой девочки в последние минуты рядом с ним? Ведь она была убеждена, что перед ней стояло чудовище, а он и не думал переубеждать её в обратном, поскольку на самом деле ощущал себя таковым. И только благодаря ей. И не одними лишь произнесёнными её устами словами правды…

Конечно, он отошёл и разжал свои руки, почувствовав, как дрогнула земля под ногами, загудев в напряжённых чреслах парализующей слабостью. Его и самого всего будто окатило от макушки до пят холодной испариной, добравшейся своим леденящим дыханием практически до костей и костного мозга. Даже вздохнуть полной грудью было страшно, вдруг стиснет сердце, а то и вовсе разорвёт. Сплошные рефлексы без единой цельной мысли в голове. Наверное, так себя ощущают приговорённые к казни и уже ступающие на эшафот. Вывернутые на изнанку нервами и оголёнными чувствами, прикосновение к которым должно было вызвать мгновенную смерть.

Только та, которая его приговорила могла убить одним лишь взглядом… И какое счастье, что она отвернулась и скользнула в сторону льющегося со двора света бесшумным призраком его кошмарного видения. Гордая, высоко держащая голову и ровную осанку королева, только что указавшая безродному холопу его истинное место. Неужели он настолько уверовал в собственные силы и мнимую вседозволенность, что наивно решил, будто сумеет сотворить из этого непорочного ангела равную себе грешницу? Наивный демон…

Слабость продолжала точить суставы ног и даже царапать ладони, заставив его отступить к стене противоположного дома и прислониться к холодному камню холодной спиной. Легче, правда, не становилось. Но и сомкнуть глаз не хватало ни сил, ни решимости. Он продолжал смотреть ей вслед, пока она окончательно не скрылась от его взора, пока яркий жёлтый свет не поглотил её невесомый силуэт, сделав неотъемлемой частью своего источника. Само собой, он и не думал бежать за ней и пытаться её остановить, пусть даже мышцы во всём теле время от времени и сокращались, как от контакта с высоким разрядом электрического тока, словно надеялись вынудить его к нужным действиям. Требуя закончить начатое. Догнать и повергнуть выбранную изначально жертву, как того требовали первородные инстинкты врождённого хищника. Только вот слушаться своих желаний он не стал. Как бы не стенало тело и не ныли треклятые кости. Просто закрыл глаза и немощно усмехнулся, поражаясь собственному проигрышу невинному ребёнку.