Искусство и его жертвы - Казовский Михаил Григорьевич - Страница 14

— Stchi? — произнес отец озадаченно. — Что такое stchi?

— Это русский суп из капусты.

— Я однажды пробовал русский borstch и потом страдал от желудочных колик целую неделю.

— Щи полегче для желудка, чем борщ, но боюсь рисковать вашим самочувствием. Есть еще телятина и говяжьи языки с зеленым горошком. А на сладкое — персики в сиропе.

— Нас вполне устроит.

— Извините за скромность яств.

— Это мы просим извинений за внезапное к вам вторжение.

Между тем Груня не спеша накрыла в столовой, приготовив три куверта, и сказала, что кушать подано. Господа перешли за стол.

Александр-младший спросил:

— Вы вчера плакали? Или мы ослышались?

Женщина вздохнула:

— Да, чуть-чуть всплакнула. Голова что-то разболелась. И вообще настроение было дрянь.

— Так, без повода или же по поводу?

— Получила телеграмму от мужа. Через день ожидаю его в Париже.

— О, мон Дьё, серьезно?

— Он плывет с племянником — мужем Надин Нарышкиной.

— Просто какой-то десант мужей.

— Значит, нашим встречам конец, — заключила она.

У Дюма-сына от волнения выпал нож из рук.

— Вот и доказательство, — сообщила Лидия.

— Я не понимаю.

— Есть у русских примета: падает вилка — к визиту дамы, нож — мужчины.

— Нет, позвольте, — не унимался ее любовник, вылезая с ножом из-под стола, — отчего конец? Разве вы решаете окончательно с ним не порывать?

Воцарилось молчание, и мадам Нессельроде резала телятину у себя в тарелке, опустив глаза. Наконец сказала:

— Милый Александр… Вы хотите от меня невозможного. Нет, я ничего не решила. Вы мне стали дороги, это несомненно, и сложившиеся между нами романтические отношения радовали меня чрезвычайно. Но не знаю, надо ли ради них разрушать мою русскую семью… Дмитрия я люблю по-своему, он отец моего ребенка. Словом, выбор еще не сделан, и сомнения гложут душу.

Тут заговорил Дюма-папа, с аппетитом поедавший говяжьи языки:

— А давайте выпьем? Chateau Le Roc — лучшее средство для прочистки мозгов.

— Да, теперь выпить не мешало бы.

Темное вино с ароматом черной смородины таяло во рту, умиротворяя.

Александр-младший произнес, как обиженный ребенок:

— Я вас не отдам. Так и знайте.

Лидия тонко улыбнулась:

— Ах, мой друг, не давите на меня. Мне самой необходимо определиться.

— Я вас не отдам, — повторил он упрямо. — Вызову его на дуэль.

— Этого еще не хватало! — возмутился родитель.

— Дмитрий не станет с вами драться, — успокоила обоих мадам Нессельроде.

— Отчего не станет?

— Вы ему не ровня. Он же дворянин, граф, по происхождению даже князь. А у нас титулованные особы не дерутся с простыми смертными.

— Значит, объявлю, что он струсил.

— Полно, Александр, не смешите людей. Вы себя ведете, как пятнадцатилетний подросток.

Тот надулся:

— Вы зато слишком рассудительны. Ищете какую-то выгоду. Как сказал мой отец, где любовь, там нет места меркантилизму; где меркантилизм, там нет любви. Вы меня не любите, Лидия.

Дама рассердилась:

— Ах, оставьте, пожалуйста: "любите", "не любите". Мне с вами было хорошо. Этого достаточно. Но уйти к вам от мужа и ребенка я пока не готова.

— Я приму вас с ребенком.

— Не мелите чепухи, мон ами[12].

Старший Дюма вновь наполнил бокалы:

— Хватит препираться, дети мои. Ход событий сам расставит все по своим местам. Как начертано на скрижалях наших судеб, так оно и будет. Мы — игрушки в руках Фортуны. Незачем ерепениться. Все предопределено.

— Вы такой фаталист, мсье?

— Да, пожалуй. Выбор у человека есть в деталях. Но в глобальном противостоять року мы не в силах.

— Вы меня пугаете.

— Не печальтесь, сударыня, и не думайте о таких вещах. Все мы знаем, что мы невечны, но стараемся не думать о смерти ежечасно. А иначе сойдем с ума от безысходности. Надо жить сегодняшним днем. Не загадывать на далекую перспективу. И тогда на душе будет беззаботней.

Звон бокалов подтвердил общее согласие с этим тезисом.

Посидели еще полчасика, лакомясь бисквитами и кофе. Вскоре отец заторопился, и наследник решил не задерживаться тоже; лишь сказал на прощанье, целуя Лидии руку:

— Я вопрос оставляю открытым. Взвесьте все как следует. И решайте, что вам милее — теплая свободная Франция или снежная рабская Россия.

Женщина пожала плечами с грустной улыбкой на устах:

— Дело совсем не в этом. Можно быть счастливой и в рабской России и несчастной в свободной Франции. Дело в нас самих…

Оба мужчины вышли на улицу, ни слова не говоря. И уже в коляске сын взглянул на отца:

— Ну, что скажешь, папа?

Тот развел руками:

— Что сказать, сынок? Да, она обворожительна, привлекательна, грациозна. Так и манит, словно магнитом. Но, боюсь, тебе с ней не совладать. Даже если ты ее отвоюешь, вы расстанетесь в скором времени. Эту лошадку тебе не объездить. Я хотел бы видеть твоей женой не такую — тихую и верную.

— Как моя мама?

— Например, как твоя мама.

— Почему же ты на ней не женился в свое время?

Старший Дюма вздохнул:

— Молодость, глупость, самоуверенность… Увлекался красотками, как мадам Нессельроде, а потом уже поздно было.

— Стало быть, жалеешь?

Он надвинул цилиндр на самый лоб:

— Что жалеть о несбывшемся? Жить надо будущим, а не прошлым.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Путешествие по Балтийскому и Северному морям было без приключений. Пароход плыл не торопясь, радостно приветствуя долгими гудками встречные корабли. Нессельроде и Нарышкин проводили время на палубе и в буфете, иногда играли в шахматы или в карты, но не на деньги, иногда в американку, но на деньги. Большей частью выигрывал Алекс, Дмитрий злился, а племянник успокаивал дядю: "Не везет в игре — повезет в любви". Тот скептически усмехался.

Он все время думал, как себя вести с Лидией. Закатить скандал или сделать вид, будто ничего ему не известно? Оба варианта казались глупыми, слишком прямолинейными. От скандала пользы мало, только нервотрепка. Ну, скандал, а потом? Окончательный разрыв? Стоило ли тогда ехать? Развестись можно и заочно. А прощать безропотно тоже не хотелось. Это ущемляло его самолюбие. Получается, жене можно изменять с кем попало, а его удел — все сносить покорно? Нет уж, не получится. Наказать надо обязательно, только как?

Алекс не терзался: он решил простить, зачеркнуть прежние обиды и начать с чистого листа. И поэтому вел себя спокойно, как любой человек, выбравший свои дальнейшие действия. Неопределенность всегда гнетет, а определенность, даже самая худшая, помогает вести себя тверже.

Извещенные телеграфом жены ждали их в порту Гавра. Обе в легких летних платьях — Лидия желтоватом в черный горошек, а Надин в салатовом в темно-зеленую полоску. И красивых шелковых шляпках. И с веселыми зонтиками от солнца, сплошь украшенными разноцветными кружевами. Обе две такие улыбчивые, непринужденные, словно и не изменяли мужьям. Кто изменял? Мы изменяли? Да вы посмотрите на нас: мы сама невинность, как не стыдно думать плохо?!

Увидали обоих супругов, стоящих на верхней палубе, начали махать им руками, зонтиками. Те размахивали цилиндрами. Радостные, веселые. Встреча после долгой разлуки. Никаких проблем.

С парохода перекинули сходни. Господа пассажиры потянулись к выходу, слуги с багажом вслед за ними.

— Дмитрий вроде бы осунулся, — полорнировала прибывших мадам Нарышкина. — И круги под глазами.

— Может быть, не выспался просто? — тоже смотрела сквозь лорнет мадам Нессельроде. — А зато Алекс все такой же. Вроде ему не тридцать три, а семнадцать.

— Да, мой дурачок никогда не бывает грустен.

— Ты жестока в своих оценках, Надин.

— Жизнь вообще жестока, мы знаем. И готовит каждому из нас массу неожиданностей.