Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич - Страница 81

В полицию я не позвонил. Заверил себя, что рано или поздно позвонит кто-то из четверки, обступившей заваленное камнями тело, или кто-то другой. Я ушел.

У большой темной фигуры, которая по-прежнему виделась мне при имени Ззолет, появились красные глаза. Я боялся этой фигуры, хотя не знал почему. Это было… как опасаться невозможного.

Я проверял новости пару дней, но тело не попало в газеты.

За месяц многое изменилось.

Бетонная, кирпичная, стеклянная и железная кожа города покрылась татуировками «Ззолет». Они пестрели повсюду – надписи всех цветов, шрифтов и размеров. «На камнях, на земле, на деревьях», – сказала хозяйка муравейника. На заборах, стенах, дверях, тротуаре, крышах. Как яркий цепляющий заголовок, который должен быть у новости. Но что дальше? Газетную новость открывает первый абзац, несущий главную мысль; журналисты называют его «лид».

Первым абзацем «Ззолет» была пустота ожидания. Иногда – люди с шевелящимися губами. Иногда – закиданные камнями тела.

То чувство, когда ты что-то выдумал, а оказалось, что так было всегда.

И навязчивая мысль: это моя вина. В том числе.

Несколько раз я пытался поговорить с теми, кто рисовал на стенах или бормотал под свежими надписями. Они застывали, отворачивались, уходили. Кто-то продолжал бубнить: «От пупа, пуповины… все и идет», «Грехи отдавать», «Вечность Ззолету!»…

Плохо помню следующие две или три недели.

Написал админу: «Ззолет… Кто это? Или что?» Он ответил: «Так вы не знаете? Вам еще не открылось?» – «Это заклинание?» – «Нет. Хотя в то же время и да». За этим сообщением мне почудилась гадкая усмешка. «Завтра. В парке. Вечность Ззолету!» – прислал он.

Вечером я спустился к реке, на городской пляж. Сидел на песке и кидал в воду камни. Маленькие – такими прикроешь разве что трупик жука. Какое-то время я был не один: парочка подростков шумно целовалась под грибом-навесом, потом они спорили, я разобрал только: «Есть силы, которые нами руководят», – это выдала девушка. Затем они ушли.

Я чувствовал себя несчастным и беззащитным. Хотелось целоваться и спорить. У меня закончились камни. Я поднял руку к лицу и изобразил звериную лапу. Опустил мизинец ниже остальных – и буква «С» стала буквой «З».

Не коготь.

«З».

В черном небе мерцали крупные звезды, их свет дробился в глазах. Что-то тяжелое плюхнулось в воду далеко от берега. Я сидел на краю пляжа и смотрел на пришвартованное у другого берега судно – плавучий «Клуб юных моряков». Длинная черная тень на фоне неба. Раньше, в моем детстве, на корабле работал видеосалон. Вот бы пересмотреть «Доспехи Бога» с Джеки Чаном…

В сером свете нового дня на борту судна проявилась надпись оранжевой краской. Большие трафаретные буквы.

Ззолет.

По дороге к городскому парку я видел огромные буквы на фасадах многоэтажек; некоторые окна были глухо закрашены. Слова тянулись вдоль улиц, сливаясь в голове в звенящий комариный звук, мои губы непроизвольно растягивались, челюсти смыкались, кончик языка поднимался за верхние зубы: зззззз… Я видел надпись на скатных крышах, на билбордах, на брюхе моста – в местах, куда не доберешься без специальной техники. Я видел костную вечность.

У центральных ворот дежурили два крепких парня в фиолетово-черных водолазках. Преградили проход. Никаких нарукавных повязок или других отличительных знаков.

– В чем дело? – спросил я.

– Вы не сказали, – ответил один.

– Что не сказал?

– Если бы знали, то сказали бы, – проговорил другой.

– Какой-то пароль?

Они ждали.

Я догадывался, что может служить паролем, но язык не поворачивался это произнести. Я сунул руку в карман, достал бумажник и показал удостоверение журналиста. Дежурные наклонились, легонько стукнувшись головами, и внимательно изучили обклеенную скотчем картонку с моим именем.

– Так это вы… извините…

– Спасибо за статью…

Они выпрямились и расступились.

Я закрыл бумажник и зашел в парк. Обернулся на ставших покладистыми церберов – разыгранная сцена казалась неудачной шуткой.

Передо мной тянулись аллеи. По обе стороны от дорожек высились составленные из каменных блоков фигуры полулюдей-полуволков. Я не помнил, чтобы они были здесь раньше. Блоки словно поставили неправильно – части скульптур не совпадали в плоскостях, и я вспомнил граффити на стенах складов. Статуи измазали мокрой землей. Глаза по бокам волчьих морд были глубоко безумными – не думал, что такое можно передать в холодном камне.

Я прибавил шагу, намереваясь быстро пройти парк насквозь и закончить с этим. Вот пройду, и все будет хорошо. Все постепенно наладится.

Аллея прерывалась круглой площадкой, где занимались пожилые дамы с палками для скандинавской ходьбы. Женщины стояли по краю площадки, обратив лицо к небу. Принимали солнечные ванны, витамин D. Руки опущены, чудны́е палки уткнулись наконечниками в брусчатку. Дамы напомнили мне итальянских фехтовальщиков, использующих в бою две шпаги.

Я перешел на другую аллею, не спуская глаз с пенсионерок. Узнал старушку из квартиры с муравейником, она была одета в темную спортивную куртку, на голове – темный берет.

– Какое небо голубое! – грянуло хором. Женщины захлопали в ладоши. Палки для скандинавской ходьбы крепились к ремешкам, похожим на перчатки без пальцев, и теперь застучали ручками.

– Три-четыре! Поздравляем! Поздравляем!

Я остановился на велосипедной дорожке, наблюдая за действом из-за безумной каменной статуи.

Кого они поздравляют? Себя с новым днем? Или у кого-то день варенья?

– Смерти всем болящим! Слепоты всем зрячим! Вечность Ззолет!

Я оторопел.

Пенсионерки колотили палками по брусчатке. Их губы двигались, извивались.

Издалека, будто из-под земли, послышались тяжелый волчий вой и злобное рычание.

Я огляделся. На широкой полосе газона были свалены в кучу пни деревьев и сучья, словно для масленичного костра. С другой стороны, за аллеями и бесноватыми пенсионерками, находился шахматный домик. Оттуда приближалась группа людей в черных балахонах. Они дошли до круглой площадки, разорвав строй любительниц скандинавской ходьбы, и опустились на колени посередине.

Наконечники палок цокали по камню. Они ведь должны быть резиновыми, разве нет? От металлического стука сводило зубы.

Земля под ногами задрожала. Жуткий вой приближался – наползал снизу. Небо шло темными волнами, складывалось в углы и формы, я опустил голову, не желая искать осмысленное в случайном.

Люди в балахонах запрокинули головы и крикнули:

– Вечность Ззолету!

Я увидел среди них админа – длинное бледное лицо, маленький рот, седые патлы – и тут же потерял из виду: коленопреклоненных обступили пенсионерки, в твердом горячем воздухе замелькали алюминиевые палки.

Кто-то не выдержал и закричал. В просвете между спинами возникло белое лицо, дернулось, покрылось кровью. Палки поднимались и опускались с глухим полым звуком. Пенсионерки рычали, как свора бродячих собак. Переступали в растекающейся темно-красной, почти черной луже. Били и кололи.

Над жертвенником висел алый туман – мелкая кровяная пыль.

Знакомая старушка отшатнулась, замахала палками и опрокинулась на спину. Из вороха тел вынырнула девушка с мокрыми от крови светлыми волосами, дико заозиралась, получила палкой по плечу, взвизгнула, присела, схватившись за ключицу, увернулась от тычка в шею и рванула по дорожке.

Со скамейки поднялся уборщик и двинулся навстречу раздумавшей жертве. Перед уборщиком торчал твердый хобот садового пылесоса. Проснулся заплечный рюкзак-двигатель, воздуходувка загудела, сопло харкнуло в лицо девушки облаком зеленого газа, и та упала как подкошенная.

Я попятился, потом побежал. Убежал недалеко: забился в беседку с обрешеткой из реек и затих. Пол покрывали грязь, окурки и маслянистые лужицы. В дальней от входа части беседки высилась груда камней, я не присматривался, есть ли что-нибудь под ними. Укрытие казалось ненадежным, но я не мог заставить себя искать новое.