Холодные песни - Костюкевич Дмитрий Геннадьевич - Страница 82

В воздухе ощущался аммиачный звериный дух. Мимо беседки прошли два уборщика в салатовых светоотражающих жилетах, горящих на солнце. На плечах – лопаты с окровавленными лотками. Я лежал, затаившись. Потом на четвереньках переполз правее и, вцепившись в рейки, нашел взглядом площадку, где совершилось жертвоприношение, но не увидел служителей культа, кровавых пенсионерок и тех, кого они принесли в жертву.

Увидел разлом. Площадка раскололась надвое, в трещину летели камни, осыпалась земля. Трещина ширилась.

Кровь шумела в ушах. Деревянный настил беседки ходил ходуном.

Из провала вырвался зеленый пар. Показалась огромная голова. Что-то уродливое и звериное, оно явилось из-под земли.

На миг мне открылись знание, стылая память… Это было похоже на наскальные рисунки, передающие определенные события.

Неизвестно, кто впервые произнес имя древнего отродья. Вспомнил его, пробудил. Это произошло случайно. Набор звуков, попытка придумать новый бренд, что угодно – совпадение. Но дальше – никаких случайностей. Демон открыл глаза, зашевелился, потянулся ментально, стал нашептывать. Уродливое неправильное имя звучало все чаще и чаще – коллективный запрос на воскрешение. Но слышали и повторяли не все. И тогда Ззолет или кто-то из его новообретенных служителей нашел способ это исправить. Аэрозольные краски, стены, заборы, тротуары… работают самые простые вещи, те, что мелькают перед глазами. Бесплатная наружная реклама, безотчетное поклонение, напитка верой. И тогда…

Накатила смрадная волна – гнилое мясо и тухлая кровь.

Огромная морда лишь отдаленно походила на волчью. Вытянутая, как промышленный респиратор, покрытая черной щетиной. Глаз не было – или я их не увидел. Косматая грива шевелилась – не волосы, а щупальца, какие-то паразиты, плывущие в воздухе, как дым.

Из дыры появилась узловатая красная плоть, змеиное туловище толщиной с колодезное кольцо – оно тянулось и тянулось, бесконечно. Слюнявая голодная пасть разорвала морду пополам…

Я видел это лишь мгновение. Нашел в себе силы подняться – открывшееся знание заглушило страх – и побежать. Добрался до теннисных кортов, свернул налево, перемахнул через сетчатый забор и пошел, не озираясь.

Вдруг понял, что не хочу знать больше, чем уже знаю. Хочу выкинуть из головы этот токсичный мусор. С меня хватит. Просто идти прочь, куда угодно, только подальше от этого места и этого имени. Идти так долго, как смогу.

Я шел.

За столиками, выставленными наружу у приозерного кафе, не было ни души, в мангале тлели угли, гадко пахло жареным мясом. Я пересек парковку, вышел через калитку откатных ворот и направился в сторону высоких красно-белых труб.

Не оборачивался.

Расстояние смягчило впечатления. Размыло и приглушило. Я попросил – не знаю у кого – немного времени. Немного времени, чтобы это забылось и стало историей.

Забор окончился сколотым кирпичным углом. Над кленами и фонарями поднялся вокзальный шпиль. Я перешел дорогу и стал подниматься на мост по пешеходной дорожке, которая шла только с одной стороны. Крепко хватался за перила. Внизу тянулись стальные железнодорожные струны. Сигналы автомобилей сливались в протяжный вой.

Меня догнало слово.

И слово это было Ззолет.

Заживо

Игорю не понравилось, что Катя поцеловала ключ от его новой квартиры. Да, они жили вместе два года, строили планы, придумывали имена будущим детям – но Катины родители не вложили в квартиру ни копейки. Понятно, с чего бы им – дочь официально не замужем, все документы на Игоря… Но ведь даже разговора не завели! Стройку вытянула мама Игоря. Всю жизнь отказывала себе во всем, откладывала на будущее единственного сына, и вот, когда будущее наступило – съемные квартиры, гадкие клоповники, в которых сын пытался обустроить свой угол, – мама влезла в долевое строительство, замахнувшись аж на три комнаты. Ежемесячно носила в банк огромные суммы, а оставшиеся сбережения отдала Игорю – на ремонт.

Наведываясь в еще пустую бетонную коробку с цементным полом и штукатуркой на стенах, Игорь неприязненно отмечал, что в тамбуре постоянно лежит строительный мусор. От грязного коврика под соседской дверью тянуло картофельной гнилью. Потом коврик исчез. Под ним оказалось плесневелое пятно, которое соседи смыли через месяц. Семья из трех человек: муж, жена и дочь. Какие-то неопрятные и зашуганные – словно избегая Игоря, они хлопали дверью, как только он появлялся в тамбуре.

Он наткнулся на соседку, когда та выволакивала из квартиры огромный мешок со строительными отходами. Свой мусор Игорь сразу выносил на свалку, а то, что еще могло пригодиться, хранил на лоджии.

– Вы здесь жить будете? – лениво спросила неухоженная женщина лет сорока. Неприятная, как рана от консервной крышки.

– Да.

– Если дети есть, приводите на английский. Я на дому преподаю.

– Пока нет, – сказал Игорь.

Она глянула странно на его дверь. Во взгляде читался укор: трехкомнатная квартира – и без детей.

Соседский мусор простоял в тамбуре всю зиму, пока в квартире Игоря работали отделочники и сантехник-плиточник. Игорь закрывал на это глаза: до заселения незачем нагнетать и ссориться.

Весной мешок с мусором пропал, зато появилась крыса.

Большая серая крыса в клетке, которую выставили в тамбур и которая жутко воняла. Сначала это показалось Игорю забавным – не вонь, конечно, а само животное, бедный отвергнутый Рататуй. Игорь присаживался на корточки рядом с клеткой и приободрял крысу. Ничего, ничего, скоро тебя заберут. Вот что за люди – зачем тогда заводить? Но через несколько дней крысиный запах стал раздражать. Вокруг клетки валялись кусочки еды, блестели жирные пятна.

Игорь постучал в соседскую дверь. Он спросит: «Ваша мышь?» Они ответят: «Наша». Он скажет: «Хорошо», – и уйдет. А они догадаются, что крыса ему мешает, и уберут клетку.

Дверь не открыли. Игорь махнул рукой – поговорит позже. Но до самого новоселья так и не решился: излишне стеснительный, он всей душой противился подобным сценам.

В апреле они с Катей вовсю выбирали обои, ламинат, межкомнатные двери, люстры, приценивались к мебели; спорили из-за расцветок и моделей. Прихожую, кухню, шкаф для инструментов на лоджии и компьютерный стол Игорь начертил сам – знакомый мастер обещал сделать со скидкой. Все шло хорошо, картинка вырисовывалась, особенно Игорю нравилась плитка на кухне и в ванной.

Не обошлось и без неприятностей: сантехник напортачил с заменой полотенцесушителя и затопил ванную. Игорь проползал час с тазиком и тряпкой, а потом неделю трясся, что к нему со скандалом заявятся соседи снизу. Обошлось.

Близился день переезда. Игорь долго и кропотливо к нему шел: менял проект, принимал квартиру, разводил электрику, искал и контролировал строителей, покупал материалы, лично вымыл все полы и окна перед поклейкой обоев и укладкой ламината… Его первая собственная квартира.

Перебирая бумаги, квитанции и техпаспорта, наткнулся на акт приемки-передачи квартиры, вторым пунктом в котором шли претензии к застройщику.

1) Окно и балконная дверь кухни заляпаны цементом.

2) Не закрыта раствором арматурная сетка вентканалов (кухня и ванная).

3) Перекошена дверь щитка в общем коридоре (где счетчики отопления).

4) Шатается труба горячей воды (в туалете).

5) Туго закрывается балконная дверь в кабинете.

6) Некачественная штукатурка на торцевой стене спальни: трещины, выбоины.

Улыбнулся. Хорошо, что это уже позади. А ведь пришлось повоевать с представителем застройщика – рослой бабой в комбинезоне цвета хаки. Бригадирша ничем не напоминала девчат-строителей из советских фильмов: зрелая, хмурая, затрапезная. Каждое замечание из списка принимала как личное оскорбление. С недовольным видом обещала устранить, прислать рабочих, но постоянно тянула – дольше всего с вентиляцией. Превратила радостное событие в склочную изматывающую рутину.