Любить королеву. Случай из адвокатской практики (СИ) - Кариди Екатерина - Страница 37

— Закройте жалюзи.

Тот закатил глаза, понимая, что некоторым людям возражать бесполезно, легче выполнить. Просто сказал:

— Обход через два часа.

Но его уже не слушали. Мужчина лежал с закрытыми глазами, осторожно притянув женщину в свои объятия. Зверь, метавшийся внутри наконец успокоился.

ГЛАВА 21

Лена тогда остро переживала потерю ребенка, особенно в первый момент. Замкнулась в себе, молчала. Видя ее состояние, Василий поставил на уши всех. Ей миллион раз на разные лады объясняли, что все не так уж страшно, здоровью ничего не угрожает. А от несчастных случаев никто не застрахован.

Будут еще дети.

Но как в песок вода, так уходили куда-то слова, не задерживаясь, не оседая в ее мозгу. Она все также лежала или сидела, неподвижно, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Вот этого он не выдержал. На третий же день схватил ее в охапку, потащил на руках в самолет и увез в лучшую клинику Швейцарии.

Там, на новом месте, со сменой обстановки, с постоянным уходом и лечением Лена понемногу пришла в себя. А главное, врачи на сто процентов уверяли, что с ней все в порядке. Дети будут, для беспокойства нет причин, а прошлое надо оставить в прошлом. Это просто жизнь. Судьба.

Ну… Ожила постепенно, бледная улыбка стала иногда мелькать на строгом лице.

В общем, как только ее лечащий врач дал добро, Василий увез ее из клиники на виллу у берегов Женевского озера. Уложил в постель, и уж не выпустил до тех пор, пока не забеременела. С его снайперским талантом, да ее подлеченным здоровьем вышло очень скоро. В неделю управился.

И это была прекрасная неделя. Полная нежности, неги, страсти. Напоенная какой-то невероятной… бл***… поэзией. Черт бы его побрал, если он когда-нибудь сказал бы о себе такое. Но он бы и не то сделал, чтобы снова увидеть в ее глазах свет и робкое счастье. И сделал ведь!

А для него…

Для него это был тяжелый период. полный непривычных чувств и ощущений. Страх, переживания, неуверенность, беспомощность, воздержание, в конце концов. Но беспомощность… Эти воспоминания ощущались тяжелее всего. Внутри, в глубине себя, он привык считать себя зверем, могучим, саблезубым, непобедимым. Раньше он всегда знал, что сможет все.

А тут — раз, и ты сидишь за дверью операционной. и ничего не можешь. Оказывается, что от тебя, такого всемогущего, практически ничего не зависит. Это было ужасное чувство, какое-то бесконечно унизительное… Мережков больше никогда не хотел бы испытать его вновь.

Но с того момента, как Лена вернулась в его постель, особенно, когда глаза ее снова засветились тем особенным светом, все снова вошло в норму. Его личный океан был с ним. Немного штормило, да.

Нет, конечно, не немного, штормило здорово. Три с половиной месяца выпало из жизни. Но главное, что теперь он снова мог напиться из своего источника в любой момент, когда пожелает. И он пил и пил, насыщаясь, утоляя жажду, восполняя месяцы вынужденного воздержания.

Лена снова расцвела, с новой беременностью вернулись все краски и радость жизни, зато Василий все время опасался чего-то, зверь внутри ощетинивался, чуя неведомое что-то, доставляя ему массу хлопот своей подозрительностью. И если бы это не делало ее счастливой, фиг бы он вообще подумал о том, чтобы заводить сейчас ребенка. Может, когда-то потом, лет через надцать.

И, помня о том, что от ударов судьбы и несчастных случаев никто не застрахован, он теперь не спускал с Лены глаз. Еще пару месяцев они пожили в Швейцарии, а потом вернулись домой. Приближался Новый год, а нигде его не умеют праздновать так, так, как в России. А ей хотелось праздника, веселья, елку.

* * *

В принципе, эти счастливые куски из жизни подсудимого можно было бы и обойти как малоинформативные, просто отметить как положительно — нейтральные и не содержащие состава преступления. Но в голову судейским невольно лезли свои собственные счастливые переживания. Праздничные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Эти воспоминания несли с собой запах хвои, какое-то предчувствие волшебства, как будто новогодней ночью все враз изменится. Хотя на следующий день все будет все то же самое, разве что наша планета станет старше на условный человеческий год — неощутимо в масштабах вселенной. Но такова необъяснимая магия трех наших новогодних элементов, известных как оливье, мандарины и шампанское.

И конечно елка! И подарки.

Кто-то вспоминал новогодние праздники из детства. Снег, блестящие елочные игрушки, шум, суету, смех, веселье. А для кого-то это ассоциировалось с грандиознейшим забегом в ширину, который начинался на Камчатке, а заканчивался утром и в салате. Ну, может, не в салате и не утром, но широко и весело точно бывало.

Такие воспоминания сродни допингу, но начисто сбивают накал страстей и рассеивают внимание. Поэтому, пока Василий Мережков заново погружался с головой в счастливую атмосферу тех веселых Новогодних праздников, перерыв объявить все же пришлось.

На время перерыва Александр снова отлучился куда-то, велел его не ждать. Мариша с Джейми сидели за столиком, рассказывая друг другу что-то из детских воспоминаний. Жестикулировали и смеялись.

За дальним столиком от них сидел куратор Мариши адвокат Гаршин Игорь Наумович. Чашечка кофе в руке, а взгляд устремлен на подопечную, неуловимая улыбка на губах. Так смотрят старейшины рода на резвящихся младенцев.

— Коллега, позволите?

Его уединение нарушил прокурор Дмитрий Дмитриевич Сабчаковский, подсаживаясь к нему со своего места. Указал чашечкой кофе в сторону молодых коллег, которым выпало вести этот процесс.

— Молодые, глаза горят. Смеются. Подумать только…

— Молодые способны смеяться даже на пороге бездны, глядя смерти в лицо, — прозвучало в ответ.

— Да вы поэт, коллега? — хмыкнул прокурор.

— Да, — скромно проговорил старый адвокат. — Когда-то в молодости баловался.

— Хммм, — Сабчаковский как-то просел на стуле. — А они смотрятся единой командой. Это достаточно необычно, не находите? Задачи-то у адвоката и прокурора разные.

Гершин вскинул взгляд на прокурора, проговорил, отпивая глоточек:

— Не могу согласиться с последним тезисом, коллега. Мы все делаем общее дело.

— Знаешь, — вдруг сказал Сабчаковский. — Я даже жалею, что…

Но тут прозвенел первый звонок, и это спасло прокурора от странного откровения, а заодно привело в порядок мысли. Все снова вернулись в зал. Даже раньше, чем прозвучал третий звонок.

Готовые продолжать, немного отдохнувшие, так будто свежего воздуха глотнули.

Перед самым началом в зале появился дознаватель Александр Берхорд. Мариша уже стала беспокоиться, что он не придет, его присутствие немного смущало, но и каким-то образом придавало сил. Потому, когда он возник, суровый, сумрачный и закрытый, сверкнул в сторону глазами, кивнул и едва заметно шевельнул уголком рта (вроде как ободряюще улыбнулся), ее тут же залило румянцем. А еще непонятной гордостью и необъяснимым удовольствием.

Опомнившись после секундного замешательства, опустила глаза. Хорошо еще черные очки при ней. Сейчас лучше думать о чем-то нейтральном, а не о том, как Александр на нее странно действует.

Осторожно огляделась по сторонам. А Джейми-то тоже с появлением дознавателя как-то приосанился и подтянулся. Не иначе, как будет у него практику проходить, подумала Мариша, прищуриваясь под черными очками.

Но в это время прозвенел третий звонок и слушания продолжились.

* * *

Те праздники и впрямь прошли сказочно хорошо. Специально для Лены Мережков приказал установить в высоком трехсветном пространстве холла высоченную красавицу елку. Из тайги доставили.