Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан - Страница 92

Мы свернули на Голливудскую автомагистраль и понеслись по шоссе 101 на юг. Миновали магистраль Санта-Ана, Тихоокеанское шоссе, Эль-Камино-Реаль, Дауни и его фестивали подержанных автомобилей; Диснейленд и его Маттерхорн с американскими горками, гротескно торчащими над соседними трущобами; Тустин и магазин книг по искусству, витрина которого смотрит на шоссе, по которому все едут с такой скоростью, что не до книжек; Сан-Хуан-Капистрано, где я ни разу не видел ни одной ласточки[45]. Промелькнули Сан-Клементе, Дель-Мар, Пасифик-Бич – и вот мы в Сан-Диего. Однажды я спросил одного жителя Сан-Диего, не напрягает ли их, когда военные моряки зовут их город «Даго»[46], на что этот достойный джентльмен ответил, что пусть хоть подушкой-пердушкой зовут, лишь бы деньги тратили. Это заявление, по-моему, прекрасно характеризует славный Сан-Диего, лучшей границы для нашего прекрасного штата не придумаешь. Спешу добавить, что расположение Сан-Диего на самом, так сказать, заду Калифорнии – не случайность. Мы свернули с шоссе 101 перед Нэшнл-Сити на другой стороне Сан-Диего. Дженни пошла искать телефон, а мы с Руни решили выпить кофе. Я покрутил шеей, стараясь не думать о случившемся.

– Что с тобой сегодня? – спросила Руни, глядя на меня поверх чашки.

– В смысле, что со мной? Ничего. Я как-то не так выгляжу, что ли? – Я чувствовал, что нос у меня вытягивается, как у Пиноккио.

– Ты за последние миль сорок и слова не сказал.

Я пожал плечами.

– Просто устал. И спина болит.

Она не ответила, но видно было: знает, что вру.

– Да и вообще это не вот прямо увеселительная поездка, – добавил я и подумал: «Давай, продолжай в том же духе, придурок. Рой себе могилу».

– Ну, скоро всё закончится, – сказала Руни, стараясь скрыть, что прекрасно всё понимает. Она слишком хорошо меня знала, и я понимал, что скоро мы расстанемся. Я никого не подпускал к себе слишком близко. Поболтать о пустяках – это всегда пожалуйста, а остальное – увольте. К тридцати годам моя инкапсуляция полностью завершилась. Я ободряюще улыбнулся.

Вернулась Дженни.

Я предложил ей выпить кофе и съесть кусок пирога, но она покачала головой.

– Мне нельзя. Велели за шесть часов ничего не есть. Я со вчерашнего вечера не ела, умираю с голоду. Но перед операцией нельзя.

Я про такое не слышал, но подумал, что врать ей незачем. Поэтому просто пробормотал что-то типа: «А, да, понятно».

Дженни села рядом с Руни и уставилась на меня с откровенной злобой. Как будто это я ее обрюхатил. Если смотреть на вещи философски, то я был не лучше Роджера Гора, но все-таки в данном конкретном случае мне каяться было не в чем. Похоже, этой запеканкой до меня полакомилось немало Джеков Хорнеров[47].

– Ну, что тебе сказали? – спросила Руни.

Дженни с трудом отвела от меня глаза. Выражение лица у нее реально было такое, словно она хочет меня убить. Я списал это на то, что ей страшно и что я мужик, как и Роджер Гор, а Гора под рукой нет.

– Помощница доктора сказала пересечь границу, доехать до центра Тихуаны и в полпятого припарковаться у «Вулворта». Там нас будет ждать парень по имени Луи…

– Луис, – поправил я.

– Ну Луииис, – огрызнулась Дженни. – Какая разница? – Она снова повернулась к Руни. Мне было плевать.

– Она сказала одеться похуже, не как туристы…

– Turistas, – негромко пробормотал я.

– Да заткнешься ты, наконец? – заорала она так, что человек за стойкой обернулся, а официантка затормозила на пути в кухню.

Я перегнулся через стол и с силой схватил ее за запястье.

– Ну, вот что, паршивка мелкая, я сыт твоим дерьмом по горло. Всю неделю только и делаю, что слушаю твой скулеж. Может, до тебя не доходит, что помогать кому-то сделать аборт – преступление, и мы с Руни рискуем загреметь в тюрьму за то, что повезли тебя в Мексику? Так что самое меньшее, что ты можешь – это вести себя нормально и не доставлять нам лишних хлопот.

Я грубо оттолкнул ее руку и откинулся на сиденье. Руни смотрела на нас, как на психов. Дженни терла свою чертову руку с видом побитой собачонки. Я пил свой кофе и представлял, что нахожусь на Аляске.

Мы долго сидели молча, кажется, даже не двигаясь, а потом Руни осторожно сказала:

– Уже три часа. Поехали, кто знает, сколько мы будем искать этот «Вулворт».

– У меня ужасно болит голова, – сказала Дженни, массируя висок. – У тебя есть аспирин?

Я бросил на стол доллар и выбрался из-за стола. По пути к машине я слышал, как Дженни донимает официантку насчет аспирина или «ну-хоть-чего-нибудь-блин». Я сел в машину и закурил. У сигареты был гнилой привкус, как и у всей этой поездки.

Чтобы попасть в Тихуану, не нужно пересекать мрачные воды Стикса, а если одного из пограничников и будут звать Хароном, у него хватит ума переделать свое имя на английский манер. На этом разница между ней и преисподней заканчивается.

Мы подъехали к большому белому пропускному пункту поперек дороги. С американской стороны машин было не очень много. В выходные, когда народ валит на хай-алай[48], лошадиные и собачьи бега в Кальенте и на корриду, тут яблоку негде упасть но в четверг, да еще в середине дня, машины хоть и проезжали регулярно, но не шли сплошным потоком – это начиналось обычно с пятницы.

Пограничник, не глядя, дал нам отмашку. Интересно, в Мексику что-нибудь ввозят контрабандой?

Всего в паре футов от границы моя машина подтвердила, что мы и правда в Мексике, и я понял, почему большинство туристов оставляют свои автомобили на парковке с американской стороны (из трех причин это была самая очевидная). Асфальтированная дорога сменилась куском грунтовки, потом снова пошел асфальт, но машину так тряхнуло, что сразу стало ясно – это не Штаты. Мексиканский асфальт состоял из выбоин и бугров, как будто его даже не пытались ремонтировать за последние десять лет. «Магнет» подпрыгивал и бряцал, как обеденный гонг.

Кстати, о других двух причинах. Первая заключается в том, что если вы попадете в аварию в Тихуане – неважно, виноваты вы или нет, вы врезались или в вас – вашу машину увезет эвакуатор, а вас посадят в каталажку, откуда вы выйдете только после внушительной взятки. А вторая – с припаркованных в Тихуане машин имеют обыкновение таинственным образом исчезать покрышки, фары, зеркала, сиденья, радио и прочее.

Некоторые утверждают, что тут просто воздух такой.

Через мексиканский пограничный контроль мы проехали еще быстрее, чем через контроль янки. Никому и в голову не придет останавливать полные долларов кошельки. Мы проехали через арку, свернули налево, и перед нашими глазами развернулась сцена с полотна Хогарта[49] или, может, Босха или Дали. Без Данте тут точно не обошлось.

Грязь.

Вот слово, которое сразу пришло мне на ум. Сотни две обшарпанных такси, запаркованных в ряд в ожидании turistas; вместо нормальных дорог – смесь твердой земли и потрескавшегося бетона; дюжина босоногих мальчишек в отрепьях с жвачкой «Чиклетс» в сигарных коробках – от десяти до пятидесяти центов за штуку; ветхие здания, нависающие над дорогой, как будто сзади их подперли шестами; миазмы дорожной пыли в раскаленном воздухе. Ощущение непрерывной спешки, предвкушения, страха, болезни и чего-то, что вот-вот произойдет – невидимые электрические колебания в броуновском движении запряженных грязными лошадьми телег и замотанных в шали женщин, продающих себя за доллар.

Над городом как будто нависла неведомая, но неотвратимая катастрофа. Может, такое же зловонное предчувствие наполняло Помпеи, прежде чем город поглотил огонь? Может, Содом и Гоморру тоже охватила вонь, с которой не справился бы никакой освежитель воздуха, а горизонт окрасился в цвета безумия?