Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан - Страница 93

Я прибавил газу и вырулил из этого омута. Мы с грохотом понеслись по улице мимо временных строений, которые все поголовно были заняты мастерскими по внутренней отделке автомобилей с вывесками: «Седенья на заказ», «Лучьшие цены», «Пакупайте у нас, атделка и установка за десят минут, качесво гарантиравано».

Всё это мастерские-ширмы – в таких разбирают и перекрашивают любые машины: заметные, которые надо спрятать, краденые, эвакуированные – а заодно совершенно законно устанавливают сиденья и занимаются отделкой. Качество гарантировано, по крайней мере, до пересечения границы.

BIENVENIDAS AMIGOS![50] возвещал огромный знак на обочине.

Добро пожаловать, придурки! Дайте своим желаниям волю, скажите, чего душа просит – у нас такое точно найдется! Если наши услуги не удовлетворят вас на сто процентов, вы получите в качестве бонуса бесплатный триппер!

Мы миновали следующую группу зданий, кучно громоздящихся по обе стороны дороги. На вывеске одного из них было криво написано: «БРАКИ РАЗВОДЫ АВТОМОБИЛЬНАЯ СТРАХОВКА». Вывеска соседнего обещала «ПОЛНУЮ СТРАХОВКУ НА ВСЕ ВРЕМЯ ПРЕБЫВАНИЯ В МЕКСИКЕ С ГАРАНТИЕЙ»! Владелец третьей конторы изменил порядок вещей (может, случайно, а может, из врожденного цинизма) и предлагал «БЫСТРЫЙ РАЗВОД – БРАКИ – НОТАРИАЛЬНАЯ». Что именно «нотариальная», я даже не стал задумываться. У очередного знака – белой стрелки с надписью «ЦЕНТР ТИХ» – я резко свернул налево, и мы выехали на другую улицу, в таком же жутком состоянии, как и предыдущая. Остаток знака, возможно, кто-то откусил – мне говорили, что в таких жарких местах бешеные собаки не редкость.

Чем больше мы углублялись в Тихуану, тем ужаснее становилась окружающая нищета.

– Просто невероятно! – воскликнула Руни, когда стайка босых грязных детей бросилась прямо мне под колеса – я дернул руль в сторону и угодил колесом в огромную выбоину. Дети шпарили по острым как бритва мелким камешкам так, будто подошвы у них асбестовые. По обе стороны дороги жались друг к другу фанерные домишки, в дверях сидели толстые матроны, чья единственная радость в жизни – созерцать, как кошмарно живется женщинам помоложе. На каждом свободном клочке земли ютились временные хибарки. Мусорным бакам и то приходилось лучше по сравнению с людьми, выбрасывающими в них мусор. В каждом квартале было несколько магазинчиков, рекламирующих LICORES[51].

«Оно и понятно, – подумал я, – единственный способ выжить в этой клоаке и не лишиться рассудка – это поддерживать постоянный высокий уровень спиртного в организме».

Преодолев минотавров лабиринт поворотов и извилистых улочек, полных отбросов общества и отбросов этих отбросов, мы увидели неоновые вывески и здания поновее. Движение здесь было просто безумное. Таксисты носились с такой скоростью, будто завтра у них отзовут лицензию. Пешеходы выбегали на проезжую часть – возможно, надеясь, что их собьет богатенький гринго, – а на перекрестках, не знакомых с такой роскошью, как светофор, толпы народу переходили дорогу, как вздумается.

Мы проехали мимо старой арены для боя быков «Торео де Тихуана». Новая арена расположена на холме с видом на город, но туда ходят только turistas, а местные предпочитают настоящую бойню, которую можно увидеть только на старой арене с исключительно ловкими и отважными тореро.

Яркая романтичная афиша у арены гласила: «6 ЛА ТРАСКИЛА[52] 6! ВЕЛИЧАЙШИЕ МАСТЕРА КОРРИДЫ: КАРЛОС АРРУЗА (Мексиканский Циклон), ФЕРМИН ЭСПИНОЗА МИЛЛИТА (Лучший Из Лучших) и СИЛЬВЕРИО ПЕРЕС (Фараон из Текскоко). БОЙ НАСМЕРТЬ ТОРЕРО ЗАКАЛЫВАЕТ БЫКА, ДЛЯ ВАС 6 ЛА ТРАСКИЛА 6!»

Я не успел прочитать всю афишу. Позже мне представилась неприятная возможность подробно изучить ее или другую такую же, когда я лежал под ней недвижимо, но в тот момент я разглядел только яркие цвета и слово «АРРУЗА». Мы продолжали двигаться в направлении вероятного центра города. На дорогу то и дело выпрыгивали сомнительного вида мужики со свернутыми газетами в руках, пытаясь заманить нас на пустые участки, приспособленные ими под платные парковки.

Дороги стали чуть лучше, примерно как боковые улочки или проселочные дороги в Штатах. Я уже понял, что по возвращении мне придется отправить «магнет» на внеплановое техобслуживание – было такое ощущение, что в машине разошелся каждый шов и разболтался каждый винт. Мы покружили по центру и наконец нашли свою цель. Местный «Вулворт» был такой же мозолящей глаза жутью из хрома и пластика, как и в Штатах, но на фоне грязных полуразрушенных магазинов, баров и галерей игровых автоматов он выглядел сияющим островком стабильности. Мы медленно подъехали к универмагу, и я нашел на улице местечко для стоянки.

– Она сказала: «Позади «Вулворта», на их парковке», – сообщила Дженни. Это было первое, что она произнесла с тех пор, как мы вышли из кафе в Нэшнл-Сити.

Я объехал супермаркет и зарулил на парковку. Из покосившейся будки охранников выскочил старик-мексиканец с золотыми зубами и попытался развести меня на доллар. Я спросил – это парковка «Вулворта»? В мэры Тихуаны меня с моим испанским вряд ли выберут, но понять меня можно. Старик ответил почти по-английски:

– Это ничя парка, это всем платить!

Он настойчиво пихал руку в окно.

Похоже, рука эта последний раз виделась с мылом, когда Джон Кулидж[53] утвердил присоединение Штатов к Палате международного правосудия.

– Я только на пару минут, у меня тут встреча, – попытался объяснить я. Глупая отмазка, конечно – я повел себя, как типичный turista. Старику было плевать, минуту я тут простою или год. Я сдал назад и снова выехал на улицу; на прощание старик осыпал меня проклятиями – возможно, я смертельно оскорбил его, проехав на своей мерзкой старой машине по его ценной пылище.

Место, которое я присмотрел раньше, все еще было свободно. Я зарулил туда и, стараясь пристроить свой бампер, не задев высокий бордюр, заметил мальчика лет десяти, который знаками «направлял» меня с тротуара. Непрошеный помощник появился из ниоткуда, как перекати-поле, и деятельно управлял процессом парковки. Затем он вытащил из сигарной коробки монету и бросил ее в паркомат, на долю секунды обогнав четырех других мальчишек. Все они были словно копия друг друга – жизнь в тихуанской грязи сделала их близнецами. Я не успел заглушить мотор, как парнишка, который бросил монетку, подбежал к машине и стал дергать дверь.

Дженни быстро заперла дверцу, но Руни потянулась и снова открыла ее.

– Они всего лишь дети, Дженни.

У Дженни был такой вид, будто она наелась терпкой хурмы.

– Но они же такие грязные, – с отвращением сказала она, сморщив нос.

– Так бывает, когда долго не моешься и спишь на улице, – огрызнулся я. – Ужасно непочтительно с их стороны, да?

Она промолчала. Наша дружба закончилась полностью и бесповоротно, и я задумался было, как вся эта история изменила наше отношение друг к другу, но тут парнишка открыл мою дверь и потребовал оплату за парковку, за помощь и за паркомат.

– Дорар, Señor, – настойчиво повторял он – дорар!

Я покачал головой, но парнишка не сдавался.

– Дай, дай, дай! – твердил он, не повышая голоса, но с такой настойчивостью и праведным возмущением в голосе, что даже самый непреклонный человек в мире должен был почувствовать себя неловко. В мгновение ока к нему присоединился второй мальчишка, затем третий, а потом еще один, совсем малыш, лет пяти не больше, с огромными влажными глазами, как на ужасных стилизованных картинах Маргарет Кин[54]. Все они были вооружены сигарными коробками с мелочью, пачками «Чиклетс» и, возможно, ножами.

Самый маленький вклинился между моим сиденьем и дверцей и отказывался двинуться с места. Я долго упрашивал его, говоря: «Vamanaos»[55], но без толку; в конце концов, я вытащил его и закрыл дверь спиной. Тело малыша напряженно обмякло в моих руках, если так можно выразиться. Он был возмущен и потребовал денег – я так и не понял его туманных объяснений, за что.