Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан - Страница 137

Итак, Элли подхватила свой элегантный портфель, мы пересели за столик у окна, подальше от повара и подростков, где она, убедившись, что я готов слушать, возобновила прерванный рассказ. Следующие двадцать три минуты, она, к счастью, рассказывала сидя, хотя и ерзала, как будто вид из окна ее не устраивал, и она пыталась найти лучшую точку обзора. Ее история началась с группового изнасилования в тринадцатилетнем возрасте и проследовала через несколько неблагополучных приемных семей с любящими пощупать приемных дочек папочками, усиленную учебу, которая гарантировала если не счастье, то достаток в будущем, юридический колледж и длинный тяжелый карьерный путь, который привел ее в Алабаму. Могло быть и хуже.

Мы с Элли сто лет знакомы и, если сложить все время, что мы провели вместе, получатся недели, а то и месяцы, не говоря уже о новогодней ночи с братьями Маркс. Но всё это я слышал впервые. Ну, почти всё. Интересно получается. Одиннадцать лет! Можно было бы догадаться или что-то заподозрить хотя бы. Как можно быть чьим-то другом и, в сущности, ничего об этом человеке не знать? Мы что, лунатики, что ли? О чем мы вообще думаем? И ведь подумать только, если бы не обстоятельства, я мог бы никогда не узнать эту, подлинную Элли. Только потому, что она просила меня сделать то, чего я не хотел – чего, если по правде, боялся до усрачки – она решила, что меня нужно полностью проинформировать. Я понял, что за время нашей дружбы и сам не очень-то показывал ей настоящего Руди Пейриса, его страхи и мечты. Я просто ненавидел себя за это. За то, что скрывал, недоговаривал, открывал только какие-то фрагменты себя и злоупотреблял обаянием, маскируя правду. Я человек гибкий и быстро учусь, поэтому глубоко похоронил свои горести и тяготы. В моей жизни было не меньше черноты – негритянства, если хотите – но все же мне было страшно потерять Элли. Я никогда не верил в мифическую абсолютную дружбу, слишком уж это похоже на стояние на скользких камнях по горло в ледяной воде.

Элли между тем добралась до того момента, когда начала работать над делом Спаннинга. Она рассказала, как собрала, тщательно проверила и разложила по полочкам все доказательства, как блестяще провела процесс, как добилась обвинительного вердикта присяжных по всем двадцати девяти эпизодам, а потом – на стадии определения наказания – и по всем пятидесяти шести. Убийство первой степени. Предумышленное убийство первой степени. Предумышленное убийство первой степени, совершенное с особой жестокостью. Виновен по всем трем пунктам по каждому из двадцати девяти эпизодов. Присяжные совещались меньше часа, даже пообедать не успели. Они вернулись в зал суда через пятьдесят одну минуту. На одно убийство у них ушло меньше минуты. И все благодаря Элли. Адвокат Спаннинга заявил об отсутствии прямой связи между его клиентом и пятьдесят шестым убийством (двадцать девятым в штате Алабама). Но, хотя его и не застали за вспарыванием живота его последней жертвы – десятилетней Гуниллы Арчер, ученицы церковно-приходской школы Декейтера, которая опоздала на автобус и пошла пешком, попавшись в лапы Спаннинга всего за милю от дома – почерк был тот же. Кроме того, Спаннинг, ускользнув от погони в Хантсвилле, где его как раз застали за вспарыванием живота жертвы, в это время находился в Декейтере. Что с того, что его не поймали с консервным ножом в окровавленных руках, рядом с еще теплым телом Гуниллы Арчер? Сразу было понятно, что Спаннинг – серийный убийца, монстр, преступления которого были столь чудовищны, что газеты даже не пытались придумать ему хлесткое прозвище вроде «Потрошителя» или «Мясника с заднего двора».

Присяжные вернулись в зал суда через пятьдесят одну минуту. Выглядели они так, будто их вот-вот стошнит; каждый из них понимал, что ему никогда не забыть увиденного и услышанного на этом процессе, и горько жалел, что ему не удалось уклониться от исполнения своего гражданского долга. Они вернулись на свои скамьи и сказали: ребята, посадите эту склизкую подделку под опарыша на электрический стул и поджарьте ее так, чтобы разве что на гамбургер хватило.

И вот в этого парня влюбилась моя Элли. Этого парня она теперь считала невиновным. Рехнуться можно.

– Так как же ты… ну, это…

– Как я в него влюбилась?

– Ага. Вот это вот.

Элли на мгновение закрыла глаза и сжала губы, как будто все нужные слова разбежались, и она понятия не имела, где их искать. Я всегда знал, что она закрытый человек и самое сокровенное держит при себе, черт, да что там говорить, если до сегодняшнего дня я не знал ничего об изнасиловании, о приемных родителях, о ее браке, продлившемся семь месяцев? Я знал, что она побывала замужем, но был совершенно не в курсе подробностей; знал, что она жила в приемных семьях, но не представлял, как ей там было плохо. И даже после всей этой откровенности вытаскивать из нее правду об этой дикой влюбленности было все равно, что зубами вытягивать гвозди из ладоней Иисуса. Наконец, она сказала:

– Это дело досталось мне, потому что Чарли Уиллборг слег с инсультом.

– Я помню.

– Он был нашим лучшим обвинителем, и, если бы у него не случился удар за два дня до того, как в Декейтере поймали… – Она на секунду запнулась, ей было сложно произнести его имя, – …поймали Спаннинга, и если бы в округе Морган не испугались такого крупного дела и не отфутболили его к нам в Бирмингем… Все это случилось так быстро, что со Спаннингом никто толком и не поговорил – я была первой, кого к нему допустили. Все так боялись его – думали, он чудовище.

– Какое заблуждение, – язвительно вставил я.

– Заткнись. Большую часть рутинной работы взяли на себя мои коллеги. Для меня это был большой прорыв, я была просто одержима этим делом. Так что после того первого разговора я почти не виделась со Спанки, и у меня не было возможности узнать, что он на самом деле за человек…

– «Спанки»?! Что еще нахрен за «Спанки»?

Элли до корней волос залилась краской. За одиннадцать лет я только пару раз видел, чтобы она так краснела, и один раз это было, когда она пукнула в опере, на «Лючии ди Ламмермур».

– «Спанки»? – повторил я. – Ты шутишь, да? Ты зовешь его «Спанки?»

Она покраснела еще сильнее.

– Как того толстого парнишку из «Маленьких проказников»?[88] Черт, я просто поверить не могу в эту хрень.

Она сердито воззрилась на меня.

Я с трудом сдерживал смех, и мое лицо предательски подергивалось.

Элли снова встала.

– Знаешь что? Просто забудь об этом, – она повернулась к выходу. Я схватил ее за руку; меня уже просто разрывало от смеха.

– Ладно, ладно. Прости меня. Я искренне сожалею, пусть меня прибьет обломками космической станции, если вру. Но ты же должна понять: взять и выдать такое без предупреждения! Нет, Элли, ну правда – Спанки?! Ты зовешь парня, который убил, по меньшей мере, пятьдесят шесть человек, Спанки?! Почему не Мики, или Лягушка, или Лютик? Я понимаю, почему ты не зовешь его Гречкой, Гречку можешь застолбить для меня – но СПАНКИ?!

Лицо Элли странно перекосилось. Пару секунд она боролась с собой, но не выдержала и расхохоталась, отмахиваясь от меня. Согнувшись от смеха, она вернулась на свое место и запустила в меня скомканной салфеткой.

– Его так в детстве звали. Он был толстым, и другие дети смеялись над ним, знаешь, как это бывает. Они переделали «Спаннинг» в «Спанки», потому что по телевизору как раз шли «Маленькие проказники»… ох, хватит уже, Руди!

Я постепенно успокоился. Элли посмотрела на меня с усталой настороженностью, убедилась, что больше глупых шуток не последует, и продолжила:

– После того, как судья Фэй вынес приговор, я продолжала вести дело Спа… Генри во время апелляционного процесса. Я выступала против смягчения наказания, когда его адвокаты подали апелляцию в суд одиннадцатого округа[89].

– Когда трое судей единогласно отказали ему в приостановлении приговора, я помогала готовить документы для Верховного суда округа Алабама. Когда Верховный суд отказал в рассмотрении апелляции, я думала, что всё кончено: все средства защиты исчерпаны, кроме разве что помилования губернатора – но на это Спаннингу, конечно, можно даже не рассчитывать. Так что я думала: всё, дело закрыто.