Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 19

Хосе изменился в лице, но уточнил:

– Доктор, а что если донья не сумеет пережить смерть сына? Если ее разум останется во тьме?

– У меня были такие пациенты, – вздохнул лекарь, – женщины – чаще, мужчины – реже. Они жили столько, сколько позволяло их тело.

– Донья Розалина здорова и еще молода, – сказал Сааведа, тая в сердце надежду, – как можно ей помочь прийти в себя?

– Поменьше макового сока, – сказал доктор, – он мешает выйти из темноты разуму. Побольше прогулок, новых впечатлений. Но никаких гарантий нет…

Хосе поблагодарил доктора, заплатил ему за визит и проводил к дверям.

А на следующий день в дом пожаловали родственники де Алмейда. Дом Траба отобрать они не могли – его донье Розалине оставил отец. Зато отобрали все, кроме дома. Хосе стоял насмерть, борясь за вдовью часть доньи, но Розалина успокаивалась только рядом с ним, а де Алмейда не дремали – моментально обстряпали все дела, оставив вдову почти ни с чем.

Слуг пришлось распустить, дом без присмотра начал подозрительно быстро ветшать, а скромных денежных запасов едва хватало на обогрев одной комнаты и скудную еду. Но Розалина ничего не замечала. Летом она сидела в саду, делая игрушки для «малыша Мигелито», зимой – у огня. Иногда она плакала и сама удивлялась своим слезам. Иногда пела колыбельные, и тогда плакал Хосе. Де Сааведа не бросил свою прекрасную возлюбленную. Не вернулся в родной дом. Розалина просто не могла жить в другом доме, а он не мог жить без нее. Через десяток лет они умерли вместе, замерзнув в особо холодную зиму. Она – в кровати, укрытая тряпьем, он – в кресле у ее ног. Нашедшие их соседи доложили в префектуру, и благородную вдову де Алмейда увезли в родовой склеп. А Хосе… Его похоронили на бедняцком кладбище Мадрида, и некому было всплакнуть на его могиле…

Глава 17

Аманда

Карл

– Аманда Адеркас, в девичестве Бренлау, вы обвиняетесь в колдовстве, противной богу связи с Дьяволом и отравлении собственного мужа, достопочтенного Энриха Адеркаса! – визгливым голосом прокричал секретарь суда.

Тоненькая девушка в грубой рясе, накинутой поверх шелковой камизы, подняла усталые зеленые глаза и снова их опустила.

Карл – старший инквизитор Бамберга – поморщился. Угораздило же графа Адеркаса жениться второй раз на такой… Рыжая, зеленоглазая, тонкая, как веточка, девушка потрясающей красоты. Наверняка метла выдержит ее вес, да и в печную трубу пролезет…

Пока секретарь зачитывал список обвинений, помимо убийства престарелого мужа, Карл разглядывал свидетелей обвинения. Ожидаемо. Младший сын и невестка покойного Адеркаса. Старший унаследовал майорат, ему нет дела до вдовьей части мачехи. А вот младший решил, что отец ущемил его, отделив треть немайоратного состояния вдове. И подал жалобу, да не куда-нибудь, а в инквизицию!

Старый инквизитор прикрыл глаза. Как объяснить этим идиотам, что инквизиция не занимается убийствами? Только еретиками! Вот если бы молодая графиня Адеркас поддерживала лютеранскую ересь… Или еще хуже – служила черному культу…

– В качестве свидетеля вызывается служанка покойной графини Гертруды Адеркас Ханна!

«А вот и недовольные», – Карл кивнул головой, отмечая логично выстроенное обвинение. Наверняка молодая графиня привезла в замок собственную камеристку, и старая получила отставку. Возможно, ее перевели на более простую работу, а то и на кухню. Вот она и накопила злобу на молодую хозяйку. А младший Адеркас не упустил момент.

Немолодая длинноносая служанка в туго накрахмаленном чепце вышла к свидетельскому месту и, брызгая слюной, принялась обвинять молодую графиню во всех смертных грехах. Карл поморщился. Девчонка не реагировала – похоже, уже запугали. А может, брат Вульф уже «поболтал» с ней в пыточной, хотя до вынесения обвинения это было запрещено.

– К мессе она не ходила! До обеда спала! И ладаном покои свои не окуривала! И милостыню подавала только тем, кто соглашался в храмовом дворе дорожки подметать!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Инквизитор вновь поморщился. Все бы так милостыню подавали! А то развелось прихлебателей, ленящихся помочь с уборкой листвы или снега!

После истеричной служанки на место свидетеля вышел управляющий графа. Он отвечал осторожно. Молодая графиня жила в замке Адеркас меньше месяца. Граф болел давно, но кто-то ему нашептал, что женитьба на юной девице поможет справиться с болезнью, вот он и высватал себе старшую дочь у Бренлау. Знал, что род обеднел, и девицу отдадут охотно, чтобы младшим приданое справить.

Плохого управляющий не сказал ничего – ибо был осторожен, опытен и очень дорожил своей шкурой. А почему хозяйка к мессе не ходила? Так в первую неделю ходила – вместе с мужем. Во вторую он заболел и не отпускал ее от себя. На третью ему совсем худо стало. А там уж и преставился. А как же благородной мефрау на мессу пойти без траурного платья? А белошвейки не поспели… Да, вот не поспели. А кто белошвейками в замке командует? Так бывшая камеристка покойной графини, Ханна!

Карл нахмурился – дело не стоило выеденного яйца! Но тут на место свидетеля ступил младший Адеркас и понес такую чушь, что измученная графиня вскинулась, словно не веря, что вот этот щеголеватый господин, который ей кланялся, насмешливо величал «матушкой» и «госпожой графиней», теперь обвиняет ее в смерти отца и подделке завещания! А подкупленные им слуги хором поют: «не мог граф просто так жениться на этакой пигалице! Околдовала! Очаровала!»

На обвинение в колдовстве встрепенулся брат Пфальц. Ох, любил он колдунов пытать! Сразу открыл узкие, заплывшие глаза и оценил хрупкую фигурку молодой графини. Вздохнул. Брату Пфальцу нравилось ломать крепких мужиков, а этой фитюльке покажи «чертову флейту» или щипцы для вырывания ногтей, и она признается в чем угодно…

Наконец настал черед высказаться и самой обвиняемой.

– Аманда Адеркас, признаете ли вы свою вину? Раскаиваетесь ли в совершенных грехах? – все так же визгливо и явно наслаждаясь происходящим, вопросил секретарь судьи.

Девушка, словно только проснувшись от вязкого и томительного сна, встрепенулась. Подняла лицо, чтобы взглянуть на судью. Облизнула пересохшие губы.

– Перед всеми собравшимися здесь, над могилой моего усопшего мужа и перед лицом Господа Бога нашего – я клянусь! Клянусь, что не убивала Энриха Адеркаса! Меня оклеветали, Ваша Светлость, и я молю вас выяснить правду… – ее голос становился все тише и тише под тяжёлым, словно пушечное ядро, взглядом судьи.

– То есть вы утверждаете, что все эти благочестивые люди врут? Считаете, что все они не побоялись намеренно исказить правду? Быть может, вы скажете, что сам Дьявол вложил в их уста эту ложь, чтобы оклеветать вас?

Искра надежды, теплившаяся в зелёных глазах, потухла под толстой пеленой страха.

– Выходит, что либо вы лжете, чтобы избежать наказания за содеянное, либо вы предполагаете, что Сатана помутил рассудок стольким праведным и достопочтенным людям, лишь бы только подставить вас. И зачем бы Дьяволу устраивать такое, если он не положил на вас глаз, если вы действительно так чисты и непорочны перед глазами Господа, как вы утверждаете?

Толпа одобрительно загудела в ответ на пламенную речь судьи. Карл лишь поморщился – он видел так много процессов, что уже мог с уверенностью сказать, когда судейское красноречие было сдобрено взяткой обвиняющего, словно пасхальный крендель маслом.

– Итак, Аманда Адеркас, я спрашиваю вас: вступали ли вы в какие-либо связи с Сатаной? Возносили ли ему мольбы, приносили ли жертвы? Просили ли нечистого даровать вам магические силы?

– Нет! Я не делала ничего из этого!

– Именно так сказал бы любой прислужник Дьявола!

Младший сын графа, не сдержавшись, ухмыльнулся.

– Я постановляю пытать подсудимую до тех пор, пока мы не выведаем всю правду!

По толпе прокатился рокот, тут и там звучали возбужденные охи и ахи. Лицо Аманды стало словно фарфоровая маска, белое и недвижимое. Собравшиеся зеваки начали расходиться, а молодую вдову толчком направили в сторону камер.