Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 20

В следующий раз Карл увидел девушку привязанной к стулу. Её рука была зажата в тисках «испанской перчатки».

– Позаботишься тут о графине, брат? – спросил брат Пфальц скучающим голосом.

– Да. Иди отдохни, брат, – отозвался Карл, благословляя верного слугу церкви.

Карл подошел ближе к девушке. Ее щеки были залиты слезами, глаза покраснели, и веки опухли, но даже это не скрывало юной, почти еще даже детской красоты. Старому инквизитору было жаль несправедливо оговоренную девушку.

– Признайся, что ты ведьма.

Хриплым от криков, дрожащим голосом Аманда прошептала:

– Я не ведьма. Я не убивала мужа, я невиновна… – она повторяла, словно проговаривая текст молитвы, произнося слова, но сама уже не слыша их смысла.

– Дура! Признайся, нет тут другого пути, и все тут.

Девушка посмотрела на него несколько более осмысленно, удивленная словами и интонациями, которые предыдущий инквизитор явно не использовал.

– Неважно, убивала ты мужа на самом деле или нет, – Карл со вздохом опустился на стул. – Тебя уже обвинили в колдовстве. Теперь тебя будут истязать, пока ты не признаешься. И чем быстрее ты признаешься, тем меньше тебе придется страдать, прежде чем твоя душа наконец отойдет к Богу.

Карл и сам не знал, зачем это все говорил. Почему такой черствый старик, как он, вдруг проникся сочувствием и жалостью к этой зеленоглазой пигалице? Почему пытался ей помочь, облегчить долю?

Инквизитор снова посмотрел на ее лицо. Бледное, словно молоко, слегка присыпанное веснушками, обрамленное копной длинных рыжих волос, завитых в колечки. Ей бы не сидеть в темном, воняющем кровью и страхом застенке, а гулять по полю среди цветов, или кататься на лошади, или читать книгу, сидя у заснеженного окна…

Что-то в сухом и, казалось бы, мертвом уже сердце старика екнуло, зашептало настойчиво «защитить», «спасти», «уберечь».

Аманда всхлипнула отрывисто от боли. Карл оглядел ее зажатую в тиски руку, а затем заметил, что нога девушки уже была облачена в «испанский сапог». Черт, брат Пфальц времени не терял. От сдавливания суставов и мышц конечность опухла, еще сильнее врезаясь в металлические обручи. Как долго она тут сидит? Шесть часов, больше? И все еще не сломалась и не потеряла сознание.

– Признайся!

– Н-нет. Я не делала этого. Я-я не… – шепот Аманды становился все тише, пока не исчез вовсе. Девушка наконец потеряла сознание.

Карл осенил ее крестным знаменьем и принялся раскручивать пыточные приспособления, странно успокоенный тем, что ей не доведется страдать от снятия всего этого железа. Когда кровь возвращается в пережатые обручами конечности, это вызывает боль не меньшую, чем от самой пытки. Закончив, старый инквизитор пошел доложить о «чистосердечном признании» подсудимой.

К утру на площади уже установили столб и приготовили хворост и солому. Безработные зеваки околачивались неподалеку в ожидании зрелища.

Ближе к полудню судья, палач, младший сын почившего герцога и приличная толпа зрителей собрались вокруг будущего костра. Карл спустился в пыточную, чтобы привести «ведьму» на эшафот.

Аманда бредила. Быть может, боль, отчаяние и страх за ночь окончательно помутили ее рассудок. А быть может, нога, слишком долго пережатая в тисках, отравила ее, с кровью разнося яд по телу. Увидев вошедшего, девушка заметалась, бормоча о том, что она «уже умирала на костре, ей нельзя туда снова», и что «Страж нашел ее слишком поздно, ах, слишком поздно», и «она ведь вела праведную жизнь, за что же Бог послал ей такие страдания?».

Когда Карл склонился над лежащей на лавке девой, намереваясь вынести ее на руках, Аманда вдруг обняла лицо инквизитора ладонями, словно не чувствуя боли в раздавленных пальцах. И улыбнулась так тепло и нежно, словно они всю жизнь, а может, и не одну, знали друг друга, а не встретились только вчера на суде.

– До следующей встречи, мой Страж, – прошептала Аманда. И перестала дышать.

Глава 18

– Розетта, Розетта, радость моя! Ты где-е-е?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Молодая девушка вбежала в комнату и закружилась.

– Софья Ильинична, что это с вами? – Молоденькая черноглазая девушка с улыбкой смотрела на воздушную красавицу с золотыми косами.

– Ах, моя Розетта, Петр Адрианович сделал мне предложение!

– Поздравляю! – Девушки порывисто обнялись.

– Сегодня они с папенькой все обсудят, завтра маменька пригласит гостей на званый ужин, а потом!..

Глаза Софьи Ильиничны сияли, в голове звучала музыка, и все прелести жизни молодой замужней красавицы представлялись ей в один момент. Между тем ее компаньонка – Розетта Россет, милая девушка с итальянскими корнями, видела в ситуации нечто угрожающее:

– Софья Ильинична, – взволнованно спросила она, – да ведь папенька ваш говорил, что полк не сегодня-завтра уйдет из города!

– Да, так и есть! – Хорошенькая блондинка упала в кресло и сделала печальное лицо. – Поэтому Петр Адрианович и пошел к папеньке сейчас. Я не хотела помолвку или свадьбу в мае, говорят, это плохая примета!

Молоденькая итальянка испуганно трепыхнула ресницами. На ее родине весьма почитали всевозможные приметы, поэтому Розетта торопливо перекрестилась и поцеловала крестик из черного дерева, висящий на груди.

Между тем ее подруга продолжила:

– Мы с маменькой планировали помолвочный прием в июне, с тем чтобы провести церемонию в сентябре… Ты же знаешь, милая моя Розетта, как хороши бывают свадьбы осенью? Золотые листья кружат, воздух напоен свежестью, и гости не падают в обморок во время танцев.

– У нас во Флоренции осенние свадьбы сулят плодородие семье! – Почти шепотом произнесла итальянка.

Ее отец, кадровый офицер, сбежал в Россию от армии Наполеона. Жена его умерла в пути, сына-подростка он взял с собой в казарму на новое место службы, а дочь приютила у себя семья его командира. Розетте все было непривычно, однако, будучи набожной и благоразумной девицей, она приняла и квартиру с глянцевыми изразцовыми печами, и узкую комнату, разделенную с Софьей Ильиничной, и жгучий холод зимой, и нездоровый интерес местных кумушек к ней самой.

Отдельным испытанием для Розетты стал жених генеральской дочери. Милейший Петр Адрианович появился в доме генерала Казачковского задолго до итальянской девочки. Будучи подчиненным генерала, он не сразу начал ухаживать за подрастающей Софьей Ильиничной, но вот уже год старательно наносил визиты, танцевал с юной Сонечкой все мазурки – и, наконец, сделал ей предложение, предчувствуя скорый поход.

Розетта всячески поддерживала новую подругу, но при этом старалась не появляться в гостиной, если там находился Петр Адрианович. Этот высокий светловолосый красавец в военной форме будил в ней странные чувства. Дочь военного, она привыкла к мундирам, выправке и громким голосам. Но именно голос Петра Адриановича Смирницкого вызывал у юной девушки странную дрожь.

Полковник «итальянскую сиротку» не замечал, был обыкновенно вежлив, и все свое внимание уделял Софье Ильиничне.

Между тем Сонечка, пережив момент восторга, вскочила и помчалась к маменьке – нужно было обсудить прием, наряд, et cetera… Розетту энергичная генеральская дочь потащила с собой. Счастливый человек желает счастья всем вокруг, поэтому Софья Ильинична упрашивала маменьку перешить одно из ее нарядных платьев для худенькой невысокой итальянки. Госпожа Казачковская не возражала.

Белошвейка, срочно приглашенная в дом, быстро перебрала несколько платьев Софочки, выбрала нежно-розовый атласный чехол, посоветовала накрыть его белой дымкой, добавить пару розовых бутонов и на том успокоиться.

– Мадемуазель яркая, ей довольно будет пары цветов, – говорила эта ловкая женщина, старательно изображая акцент. – А я подгоню по фигуре.

Софочке это розовое платье совершенно не нравилось, к тому же на подоле красовались пятна, так что она с легкостью отдала туалет итальянской сиротке и принялась обсуждать с маменькой собственное платье – из белоснежного крепа, с турецким лазурно-золотым поясом и золотой тесьмой на подоле.