Страж (СИ) - Соболянская Елизавета - Страница 17

– Кто?

– Донья, прошу прощения, если я побеспокоила ваш сон. Могу я войти?

– Конечно, заходи. Что случилось? – голос ее стал обеспокоен. Что могло случиться? Мигелито в порядке?

Дверь отворилась, и вместо служанки в комнату прошел большой пышный букет из мелких белых цветов, густо покрывающих длинные деревянистые ветки.

Служанка, прижимающая к животу объемистую вазу, с улыбкой сказала:

– Дон Сааведа просил принести вам эти цветы, и я взяла на себя смелость принести вазу прямо в вашу комнату.

Донья поднялась с кровати, подошла к столу и вдохнула нежный аромат цветущего белого жасмина. Как прелестно! В их саду не было белого жасмина. В голове мелькнули странички из книги по этикету для дам. Белый жасмин… первое значение – дружелюбие. А вот второе… «наш первый поцелуй взволновал меня»… Разве они целовались? Или… Розалина вспомнила взгляд идальго за столом, и ее щеки невольно окрасил нежный румянец.

– Дон Сааведа просил передать мне какие-нибудь слова? – небрежным тоном спросила она, вдыхая легкий сладкий аромат.

– Нет, донья. Просто просил принести цветы, ответила служанка, пряча улыбку. Она радовалась тому, что застывшая в своем вдовстве хозяйка начала оттаивать.

* * *

Остаток дня Розалина находилась в смятении. Хосе – он возмущал и будоражил ее сердце и разум, даже не находясь рядом. Поначалу она видела в нем лишь незнакомца, дальнего родственника, пришедшего в ее дом в поисках денег. Однако мужчина был воспитан, обаятелен, наконец, молод и недурен собой. Когда он рассказывал истории за обедом, молодая вдова не находила его рассказы скучными, а его голос неприятным в какой-либо мере. Когда он шутил, Розалина искренне улыбалась. Иногда ей даже хотелось смеяться, но жизнь в доме мужа – чопорном и холодном вытравила в ней смех. Теперь же ей иногда хотелось выразить свою радость сильнее, и тут же в памяти вставал укоризненный взгляд покойного супруга. Его бесконечные нотации, В последние дни Розалина даже поймала себя на том, что ей приятно рассматривать его лицо, заглядывать в эти черные бездонные глаза – и словно прямо в его душу.

Женщина не осмеливалась даже в мыслях дать верное имя расцветающим в груди чувствам. Да, она была вдовой. Еще достаточно молодой, чтобы выйти замуж, и достаточно состоятельной и уважаемой, чтобы не гнаться за браком по расчету. Она даже танцевала с Луной, надеясь найти свою любовь еще раз. Однако, стоило остывшим углям в ее сердце начать вновь разгораться, Розалина испугалась.

Хосе был мил и любезен, красив, умел ее развеселить. Но он все еще был простым идальго, без денег и связей. Она не могла выйти за него, даже если бы хотела. Она не могла позволить себе так уронить честь свою и, главное, своего милого сына. Мигелито ждало хорошее будущее, но оно легко было бы разрушено мезальянсом матери. Поддаться же искушению, не заключая брака… Это было рисково, это было грешно и постыдно. Разумом Розалина четко это понимала, но душа терзалась от тоски и рвалась в темный омут чувств.

Женщина огладила миниатюрные цветы чистого, невинного белого цвета. Конечно, прелюбодейство было бы грешно, но разве Святое Писание не учило «возлюби ближнего своего»? Если она удержит себя в руках, то в простом общении с Хосе не будет ничего постыдного. Она сможет смеяться, глядеть в его притягательные очи и наслаждаться его присутствием. Да, именно так. Совершенно изолировать себя от Хосе или вдруг стать чопорной и холодной – все это вызовет едва ли не больше слухов, да и Мигелито отлично ладит с учителем, и разлучить их будет хлопотно, жестоко и так против веления ее сердца.

* * *

Хосе и Мигелито прыгали по ровной голой площадке во внутреннем саду с деревянными шпагами в руках:

– Спину держи ровно. Парируй! Давай ещё раз, медленно. Вот так, плавное движение. Теперь быстро! Давай, не стой на месте!

Розалина неслышно подошла ближе, наблюдая за занятием. Горящий огонь, льющуюся воду и человеческий труд воистину можно наблюдать бесконечно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Пока все. Потянись немного и отдохни, – Хосе развернулся, собираясь, должно быть, положить деревянные клинки на их обычное место, но увидел женщину и замер.

Розалина немного смущённо улыбнулась и поправила бутоньерку из нескольких тонких веточек жасмина:

– Благодарю за цветы, дон Сааведа. Они меня очень порадовали.

Мужчина медленно моргнул и тоже улыбнулся – так ярко и искренне, словно ему только что вручили драгоценный подарок.

– Рад услужить, донья, – Хосе склонился в легком поклоне, как если бы он целовал ее руку.

Благородная донья не позволила себе измениться в лице, но ее опущенные ресницы дрогнули, а уголки губ чуть-чуть, почти незаметно, приподнялись.

У Хосе замерло сердце. Он еще раз поклонился и вернул внимание Мигелю, однако краем глаза ловил движения доньи.

Розалина дошла до скамьи, укрытой аркой из вьющихся роз, и села. Мигелито радостно подбежал к матери, делясь своими успехами. Хосе неспешно прибирал деревянные мечи, щит, мишени. Он тянул время, любуясь дивной картиной, пока не заметил, что за ними наблюдают. За чуть приоткрытой ставней второго этажа виднелся кусочек белой ткани. Служанка в чепце? Или это дуэнья сеньориты Селины? Заметив наблюдателя, де Сааведа не подал вида – остался на месте и с другого конца тренировочной площадки поклонился:

– Донья де Алмейда, вы позволите мне уйти? Становится жарко.

Розалина подняла на него прекрасные темные глаза, позвала взглядом подойти ближе, но Хосе дернул бровью и чуть покосился наверх. О, донья была приметлива и умна. Она лишь кивнула без улыбки:

– Идите, дон Сааведа, я побуду с Мигелито, а потом отведу его к няне.

Хосе ушел в свою комнату. Ему отчаянно хотелось остаться, но соглядатай беспокоил. Кто это? Зачем подглядывает? Что принесет ему эта безумная любовь?

В своей крохотной комнатке мужчина упал на колени перед распятием и долго шептал молитву, прося Господа и всех святых сохранить его прекрасную Розалину. Потом лег на узкую постель и закрыл глаза. Во сне он может любоваться ею сколько угодно, и никто не сможет ему помешать!

Глава 15

Лето закончилось быстро. Холодные осенние дожди заставили всех обитателей дома собираться в одной комнате у очага. Чтобы не скучать, дамы занимались вышивкой, служанки шили одежду, а мужчины читали книги.

Вообще, Хосе с некоторым удивлением узнал, что в доме дона Трабы читать, писать и считать умеют почти все. Даже горничные умели нацарапать свое имя, а уж монеты все считали виртуозно.

Впрочем, престарелый дон не давал семейству заскучать – каждому давал урок и требовал его выполнения. Выучив с Мигелем очередную главу из учебника, Хосе нередко читал вслух что-нибудь поучительное, деля время чтения с доньей Хуаной. Когда же дон Траба был в хорошем расположении духа, он приказывал секретарю взять гитару, а дамы дружно пели. С каждым днем сдерживать огонь, полыхающий в его сердце, становилось все сложнее. Хосе, как истинный влюбленный, ловил моменты – «нечаянно» ловил руку доньи в темном коридоре, чтобы припасть к ней губами. Передавая за столом блюдо, умудрялся слегка коснуться ее тонких пальцев. Однажды, кипя от страсти, он поймал губы Розалины губами – и едва не умер от счастья, когда ее губы дрогнули в ответ.

Однако эти сладостные моменты разбавлялись другими – пугающими. Из обмолвок, упоминаний и разговоров между дуэньями идальго узнал, каково донье де Алмейда жилось в замужестве. Супруг был значительно старше и желал от юной порывистой сеньориты «наследников и достойного поведения». С наследником получилось не сразу, а «достойное поведение» дон Алмейда умело вбивал в молодую жену нотациями и… палкой.

Впервые услышав о том, что Розалине приходилось отлеживаться по нескольку дней в супружеской спальне, ссылаясь на женские недомогания, потому что она и сидеть не могла после «уроков» мужа, Хосе едва сдержал гневный возглас. А после долго благодарил своих святых покровителей за то, что удержали. Его гнев окружающим показался бы смешным. Супруг – повелитель женщины, и никак иначе!