Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 9

— Убрать Сталина ты не рассматриваешь? Не знаю, как, но пока что его власть еще не абсолютна, есть на кого опереться.

— Кольцов, ты знаешь, ЧТО нас ждёт? Война с Германией. С Гитлером, которого еще не привели к власти, но к которому уже присматриваются. Очень серьезные люди. Двадцать шесть миллионов людей погибнет, советских! Большинство из которых гражданские, в Европе погибнет более трех миллионов евреев, только потому, что Адольф посчитает их виновными во всём. И будет искать метод решения еврейского вопроса через уничтожение вашего, теперь и моего, народа. Так что свалить и не отсвечивать, всё-таки не выход. Как и убрать Сталина.

— А Сталин-то причём?

— А кто будет Гитлера ломать?

— Что, совсем некому?

И Михаил Кольцов, скрывающийся в моей голове, задумался.

Глава пятая. У меня зазвонил телефон

Москва, Дом на Набережной

1 февраля 1932 года

Наконец наступил тот день, когда я покинул больницу на Вшивой горке. Если вы думаете, что наука в эти несколько дней оставила меня в покое, таки не дождетесь. Я еле вырвался из жарких объятий местных медицинских светил с заключением «общее психическое и физическое истощение организма». Пока был в больнице, меня пичкали какими-то процедурами, ультракороткими волнами, ультраузкими волнами, ультрабыстрыми волнами, в общем, при моем начальном медицинском образовании (а я (Михаил Кольцов) не окончил первый курс медицинского, а я (Михаил Пятницын) всего лишь медучилище), в общем при этом моём багаже разобраться, чем меня там пичкали, возможности не было. Не поили мочой беременных и то гут. Нет, я к беременным женщинам со всем уважением, не поймите меня правильно, но некий дискомфорт всё-таки присутствовал. Из всех процедур мне больше всего подошёл электросон, потому как я от него действительно засыпал и чувствовал себя достаточно взбодрённым.

Но 1 февраля поутру медицинский консилиум решил, что наблюдать за мной больше нечего, анализов тоже из ихнего любимого пациента больше не взять. Так что прощай, больница, здравствуй, дом родной. Что я делал в больнице? За медсестрами ухлестывал? Гыгыгы.. Придумаете тоже. Я всё время думал. «Есть ли у вас план, мистер Фикс? А вы курите, мистер Фикс? Тогда я угощаю вас, мистер Фикс».

Для человека моего времени со всеми его страхами и прочими вещами кажется, что свобода — самая большая ценность. Но я-то не мальчик, и знаю, что абсолютной свободы не бывает. Нет её, от слова совсем. По своим убеждениям, внутреннему складу я, скорее всего, стихийный анархист. Я (Пятницын), человек, который не терпит никакого насилия над собственной личностью, но постоянно вынужден идти на компромиссы: на любой работе над тобой есть какой— то начальник. Лучше, чтобы начальства было поменьше, и в твои дела они не слишком-то лезли, но это уже от ситуации. Я всегда выбирал такую работу, которая служила бы определенным балансом между моим собственным ощущением свободы и необходимостью дисциплины и подчинения кому-то еще. «Белая вспышка слева, красная вспышка справа, мы поднимаем в небо чёрное наше знамя» — вот где-то так. И не надо мне рассказывать про анархизм как про нечто совершенно дикое, это у нас капитализм совершенно дикий, а анархизм — это как раз разумный компромисс между свободой и обязанностями. Ну и вот. Плюс привычка русского интеллигента ляпать языком в твёрдой уверенности, что тебе за это ничего не будет, а к твоим словесным высерам все абсолютно должны прислушиваться, принимая их как истину в последней инстанции. И я абсолютно точно понимаю, что мне будет, наверное, очень сложно жить даже этих несколько отведенных мне судьбой лет в режиме сталинского СССР. Но. ведь пока что этого режима и нет! Вот в чём интересная особенность времени. В которое я попал.

Конечно, была мысль драпануть на Запад и там остаться, была, слаб человек, я в том числе. Конечно, меня бы там никто не встретил с раскрытыми объятиями: сталинский пропагандист, выбравший свободный мир — это сенсация на день-два, не более того. А дальше надо будет выгрызать себе кусок хлеба тем, чтобы работать против Советского Союза. Нет, я не гнида какая-то, а человек разумный и совесть имею. Поэтому не для меня этот путь, хотя что-то придумать можно было. Знания у меня кое-какие есть, но… на диком Западе меня быстро расколят и знания из меня вытрясут, пусть и заплатят, пусть даже хорошо заплатят, но эти знания будут использованы против моего народа. А тут и я, и мой Кольцов — мы оба воспринимаем это народ, русский, советский как свой. Это однозначно. И сбежать, я удивился, но Миша тоже был против.

Если бы не страшный кровавый отблеск тридцать седьмого, не было бы этих метаний, не было бы. Я попросил брата Борю принести мне в больницу одну речь товарища Сталина. Она была произнесена четвертого февраля тридцать первого года на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности. Еще и еще раз я перечитывал пророческие строки:

«В прошлом у нас не было и не могло быть отечества. Но теперь, когда мы свергли капитализм, а власть у нас, у народа, — у нас есть отечество и мы будем отстаивать его независимость. Хотите ли, чтобы наше социалистическое отечество было побито и чтобы оно утеряло свою независимость? Но если этого не хотите, вы должны в кратчайший срок ликвидировать его отсталость и развить настоящие большевистские темпы в деле строительства его социалистического хозяйства. Других путей нет. Вот почему Ленин говорил накануне Октября: “Либо смерть, либо догнать и перегнать передовые капиталистические страны ”.

Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

А ведь угадал, ровно через десять лет с небольшим началась Война. Та самая, Великая Отечественная. И нас почти что смогли смять. Почти что. Получилось сделать это через пятьдесят лет, другими методами — изнутри.

Поэтому мы вдвоем с Мишей придушили того маленького человечка, который всё время ныл и говорил, что со своими знаниями, я могу на Западе хорошо устроиться и жить себе припеваючи: блочное строительство, пенобетон, еще кое-какие технологические штучки по совей специальности, чего уж там. А знания о путях развития кибернетики и электроники? Да только знания о том, что атомную бомбу реально можно сделать, как и имена тех, кто этим делом успешно будет заниматься? А кое-какие знания в медицинской сфере? Это же Клондайк! И всё-таки мы его придушили. Наверное, что-то есть такое, что заставляет человека делать так, а не иначе.

«Миша, а что ты там про вспышки напевал?» — это вопрос задал Кольцов. «Заинтересовало?» — отвечаю. «Ну.» «В мое время есть такая рок-группа «Элизиум», у них вполне приличные песни попадаются, правда и фигни много, особенно, когда в политику лезут, музыкантам в политику лезть противопоказано — и смертельно опасно, ладно, слушай».

Белая вспышка слева, красная вспышка справа

Мы поднимаем к небу, чёрное наше знамя

Взрывы утюжат землю, в бой несутся тачанки

Налетим словно ветер, порубаем, и — в дамки

Выстрел, и смерть на крыльях спешит

Пуля, — врагу на встречу летит

Сабля, — пометит кровушкой поле

Битва, да за лучшую долю

Белые лезут слева, красные жмут нас справа

Чёрное знамя реет, далеко до финала

Остервенело бьёмся, словно в аду здесь жарко

За мечту, да за волю, даже жизни не жалко

Выстрел, и смерть на крыльях спешит