Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 10

Пуля, — врагу на встречу летит Сабля, — пометит кровушкой поле Битва, да за лучшую долю Чтобы землю всю — крестьянам Чтобы фабрики — рабочим Чтобы в мире и покое Все бы жили днем и ночью Чтобы каждый перед каждым Был ответственен и честен Чтобы смысл отдельной жизни Был взаимно интересен

Алою кровью жаркой, щедро земля полита По полям, по степям, тлеют тела убитых Полыхают зарницы, пролетают снаряды На последнюю битву поднимаем отряды Выдвигаем колонны, пулемёты, тачанки Против нас выставляют артиллерию, танки Мы прошли через пекло, через трубы и воды Отступать уже поздно, мы умрём за свободу Выстрел, и смерть на крыльях спешит Пуля, — врагу на встречу летит Сабля, — пометит кровушкой поле Битва, да за лучшую долю Выстрел!

Выстрел, и смерть на крыльях спешит Пуля, — навстречу жертве летит Пусть нам, — не суждено победить Снова, уходим в бой, чтобы жить

«Миша, по мозгам лупит, что за музыка? Б…» «Такая музыка в наше время» «Но слова…» «Понимаешь, Миша, землю — крестьянам, фабрики рабочим — это так и осталось несбывшейся мечтою». «В смысле? Погоди, Пятницын, ведь слова у песни правильные, вот, только я не понимаю, почему анархистское знамя они поднимают, это ведь большевики дали землю крестьянам а фабрики — рабочим?» «Плохо, Кольцов, ты в моей голове покопался». «Почему плохо, я знаю, что у вас произошло, что к власти пришли буржуи-олигархи и всё, что мы создавали под себя подмяли, я только не понимаю, почему так произошло». «Миша, проще всего сказать, что большевики народ наеб.ли, но это не совсем так. Землю крестьянам дали -реально, поэтому всё-таки, не смотря на продотряды, крестьянство выступило за большевиков, в основной своей массе. А вот потом началась коллективизация. И что? Получается, что землю у крестьян снова забрали!» «Пятницын, ты не прав, земля у коллективных хозяйств, то есть. » «Кольцов, не ерунди, так может говорить только городской житель, который никогда в селе не рос, и ничего про крестьянина не знает. Есть такой термин в науке — феллахская психология. Ученые изучали психология крестьян-феллахов в Египте. Там самая древняя земледельческая цивилизация, между прочим. Так вот, крестьянин воспринимает мир как то, что принадлежит ему, в первую очередь, его собственная земля. Это основа всех основ. Всё остальное — это несущественная, мёртвая территория. То, что у него в руках, на его земле, в его доме — это живое, это имеет какое-то значение, остальное — нет, его вообще не существует, так, отвлеченные понятия. Отобрать у крестьянина землю — это лишить его души, это отобрать у него жизнь. А то, что общее — это не его, это не существенное. Это можно своровать, это можно сломать, за этим можно не слишком сильно убиваться». «Погоди, а как же русская община?» «Кольцов, русская община — это результат нашей бедности и суровых природных условий, не гарантирующих хорошего урожая. Всё равно землю община перераспределяла между семьями, то есть каждый получал свой надел и его обрабатывал. А за лучший надел могли и вилы друг другу в бок вставить, ведь так?» «Так что, колхозы — это зло? Так, по-твоему, Пятницын?» «Нет, Кольцов, колхозы — это необходимое зло». «Поясни, ты ставишь меня в тупик, Миша».

«Мы отстали от передовых стран на 50--100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

«Да, ты уже это цитировал». «Вот именно. С точки зрения обычного крестьянина, колхоз — это зло. С точки зрения государства, которое готовиться к тяжелой войне — это единственный способ получить некоторую продовольственную подушку безопасности. Чтобы было больше зерна есть два пути: вывести лучшие сорта зерна, но это долгий путь, очень долгий или активно применять химию — удобрения и пестициды, которые будут убивать сорняки, но их пока что химическая промышленность дать не может. Второй путь — больше сеять на единицу площади. Других вариантов нет. По второму варианту — это механизация, те же сеялки, обработка земли тракторами и так далее. Кроме этого, освобождаются руки, которые нужны на заводах и фабриках, которые сейчас растут, как грибы после дождя». «:Так… получить больше зерна, при том, чтобы крестьян было меньше, а рабочих стало больше. Задача не тривиальная». «Колхозы предлагали еще Николаю Второму ввести, а он додумался только до продразверстки». «Самая большая проблема в том, что коллективизацию делают у нас хреново, сам же писал об этом, или мне напомнить?» «Писал, было дело».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Но неотвердевшее тело новорожденного хозяйства стала точить нежданная болезнь. Вместо премудрости в колхозе засела перемудрость.

Председатель правления «Сила стали» товарищ Петухов, работник краевого масштаба и, по-видимому, всесоюзного административного размаха, стал вправлять свежую, еще не освоившуюся в колхозе крестьянскую массу в жесткие рамки начальственного произвола. Жаркое пламя артельности, трудовой спайки, задорная удаль коллективной работы — все померкло, съежилось, осунулось под суровым взглядом председателя Петухова.

Председатель читал в газетах звонкие заголовки «На колхозном фронте». Он почувствовал себя фронтовым командиром, владыкой и повелителем трехтысячной колхозной дивизии, с кавалерией, тракторно-танковыми частями, обозами и штабной канцелярией.

Вместо производственных совещаний и коллективно обдуманных решений он ввел систему единоличных приказов по колхозу. По одному параграфу одних людей гнали на работу, часто непосильную и бессмысленную, по другому параграфу другие люди освобождались и сладко лодырничали, по третьему, четвертому, десятому параграфам колхозники получали выговоры, благодарности, штрафы и награды.

Петухов гордился своей стройной системой управления. Колхоз был похож на совхоз. Вернее, он ни на что не был похож.

Колхозники ломали перед строгим председателем шапку… Основная гуща, бедняки и середняки, сразу как-то осела под твердым нажимом самовластного председателя. У нее еще не было опыта борьбы за свою артельную демократию. Хуже того — многие из вчерашних единоличников простодушно полагали, что эта унылая служебная лямка — это и есть настоящий колхозный распорядок, что иного не бывает.

Зато отлично обжилась подле Петухова кучка зажиточных, попросту кулаков, которых председатель принял, дозволив предварительно распродать скот и богатый инвентарь. Они образовали вокруг председателя законодательную палату и управляли колхозной массой от имени шефа. Управляли так, что бедняк взвыл, а середняк, мухановский, тростниковский, Михайловский, федоровский середняк, тот, что раньше так охотно тянул руку за колхоз, стал потихоньку выписываться. Петухов делал вид, что не замечает отлива. Вместе с кулацким своим сенатом этот левейший колхозный администратор говорил об уходящих середняках как о ненужных лодырях

Казенщина в управлении скоро дала себя почувствовать. Никто не хотел работать на полную силу. Никто не тревожился, не боялся за посевы, за уборку, за использование машин. Хозяйство начало хиреть и разоряться».

«Твоя статья «Действующие лица», я ведь правильно цитирую? Кстати, тебе ее, Кольцов, тоже припомнят». «Моя, да, я ведь правду написал». «Вот именно, ты уловил тенденцию, именно этого тебе и не простили. Страна переходит к именно такому — командному стилю руководства, и от этого никуда не деться».

Парадокс заключался в том, что решение остаться в СССР и попытаться что-то в своей судьбе изменить мы с Кольцовым приняли единогласно. А вот ЧТО делать, чтобы ее изменить, оставалось совершенно непонятно. Дело в том, что моя судьба находилась в руках Сталина. Пока еще не всесильного вождя, пока еще человека, который только старался укрепиться на вершине власти, выращивая и продвигая преданную лично ему молодую партийную элиту. Правда, еще чуть-чуть, новая партийная бюрократия окрепнет и покажет свои зубки, столько крови выпьет из нашего многострадального народа (и я имею в виду весь советский народ, уточняю, если кто-то подумал по-другому)! И тут небольшой отпуск, как раз даст мне возможность этот самый план спасения разработать. Лично у меня, после анализа всего, что я знал о нашей с Мишей судьбе, сложилось впечатление, что Сталин не простил Кольцову Испанского провала. У вождя была такая черта — он давал своим соратникам сложные, даже сверхсложные задания и смотрел, кто и как справляется с ними. И в некоторых случаях не выполнить поручение было чревато. Тогда человеку вспоминали всё. И тут мои горькие мысли прервал телефонный звонок. Поднимаю трубку и бросаю в раздражении: