Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 8

— Хм. — произнёс профессор Этингер.

— Ландаум — это спиртовая настойка опия? — уточнил я на всякий пожарный случай.

— Абсолютно верно, Михаил Ефимович, не хотите вернуться в медицину? Мне кажется, у вас есть наклонность к этому виду деятельности.

— Да нет, я лучше пером на бумаге, и еще, мне бы не надо ландаума, хорошо?

— Боитесь привыкнуть? Ну что вы, в такой дозе этот препарат абсолютно безвреден, впрочем, со мнением пациента необходимо считаться! Хорошо известен такой феномен, что если больной не верит врачу или в лекарство, то эффект от лечения будет невелик. А посему.

В качестве рекомендаций я получил назначение кучи анализов, режим усиленного питания, режим отдыха и электропроцедуры, которые должны были привести в порядок мою истощенную нарзаном нервную систему.

После врачебного обхода мне принесли манную кашу, по-видимому, эта комковатая не совсем съедобная масса соответствовала представлению профессора о правильном и усиленном питании. Но жрать действительно очень хотелось, и манная каша зашла за милую душу, хотя и была на воде.

Зато у меня получилось поговорить с самим собой. Диалог двух умных личностей (это я себе так льщу) получился занятный.

— Ну что, Миша, попал?

— Я-то попал. А вот ты, Михаил, пропал.

— Да, мне моё будущее как-то совсем не нравиться. И зачем я не послушал ЕГО совета и не застрелился?

— О! Ты и про тот разговор со Сталиным подсмотрел?

— Ну а зачем мне было черную кнопочку нажимать? — голос Кольцова казался каким-то выцветшим, безэмоциональным, кажется, он уже осознал, что всё что мог, уже накосячил.

— Ну и нажал, ну и что? Ты надеялся, что пронесёт, что уж тебя-то точно не затронет! А надо было думать головой, Миша, а ты совсем не в ту сторону думал, скажу я тебе.

Наверное, Михаила потряс тот самый эпизод из его будущего. Когда Сталин будет принимать его по возвращении из Испании и поинтересуется, есть ли у него револьвер и не хочет ли он из него застрелиться.

— Нет, меня поразило, скольких людей я оклеветал, а ведь был уверен, что у меня стальные нервы, что выдержу всё, не сдамся, а на проверку оказалось… обломали… суки позорные!

— Миша, давай без эмоций. — я потянулся в постели, противно скрипнули пружины, устроившись чуть удобнее, продолжил:

— Ни тебя ни меня наша общая судьба не устраивает, так? Так! Значит, надо думать, что делать, чтобы ее изменить.

— Согласен! Только вот как это изменить? Вот, я не понимаю, понимаешь, Миша, я не понимаю ЗА ЧТО? Меня за что расстреляли??? Что за мать вашу.

— Кольцов, успокойся! За что, ты же знаешь, что это до сих пор никому не известно. Три основные версии. Первая: тебя Ежов прихлопнул за шашни с евонной женой. Незадолго до того, как его самого замели, он вместе с Берией написал донос на нас с тобой Сталину, где всё припомнил — и твои антибольшевистские статьи, и симпатии к Троцкому, много чего там было. С этого документа всё и началось. На допросе Ежов указывал на то, что считал тебя любовником своей жены. Хорошо, что не своим лично. Поскольку в своих показаниях признался в гомосексуальных связях, указал троих, в том числе своего охранника. Из этой «голубой» четверки только охранника отправили на принудительное лечение.

— Извини, Миша, но с этим карликом, это уже перебор!

— А с кем не перебор? Миша, скажи, ты бисексуал? Тебе всё одно, с мужиками или бабами?

— А тебе?

— Вот кто из нас двоих еврей?

— Теперь ты!

— Нет, Кольцов, не уходи от ответа, в то, что ты к Ежову никакого влечения не испытывал я верю, а как твои контакты с Чичериным, он же был глава местной тусовки «голубых»? Ась? И кто называл Маяковского «Володей», и кого Маяковский называл «Колечкиным»?

— Ты на что намекаешь, что мы с Маяковским? Ты что, не все закрома вскрыл? Мы с Володей были только друзьями! И вообще. Что за хрень?

— Стоп! Но Маяковский спал с Бриками, И Осей, и Лилей! Это же факт!

— Хрень это а не факт, они вдвоём — Ося и Володя спали с Лилей, иногда втроём, но именно оба с Лилей, а не между собой! Понимаешь, время после революции такое было, да.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты про стакан воды? И обобществление женщин?

— И про свободу, в том числе сексуальную, вот, даже покраснел, понимаешь, я из еврейской семьи с очень строгим традиционным воспитанием. А тут оказывается, границ нет, в общем. свобода во всём. Но у меня во всём есть свои границы. Так что с мужиками не спал и в половую связь не вступал.

— А Чичерин?

— А что Чичерин? Мне по работе надо было часто выезжать за границу. Георгий Васильевич был достаточно добр ко мне, помогал в работе, но он был таким ко многим, ладно, не веришь, но у меня ведь хорошие отношения и с Литвиновым, а Максим Максимович всю гомосековскую тусовку терпеть не мог. В том числе своего шефа. Он под него копал. И таки прикопал. Откуда эти все бредни, Михаил про меня, откуда?

— Знаешь, в моё время отменили закон о преследовании за гомосексуализм.

— Какой такой закон? — Миша был действительно удивлен.

— Его примут в тридцать четвертом — уголовное преследование за гомосексуальные отношения. Отменят уже намного позже, при этом некоторые из этой «голубой» тусовки начнут вписывать в неё как много ярких и интересных личностей. Зачем? Чтобы придать себе вес и доказать, что они — отличные от других и более успешные. наверное, так.

— А смысл?

— Есть такая теория заговора или «золотого миллиарда». Короче, гомосячество активно насаждают, чтобы искусственно сдерживать рост населения, у таких пар детей нет, так что прирост населения становится отрицательный…

— Зачем?

— Слишком много населения на планете, Миша. Был такой Мальтус, умник. Теорию интересную вывел про удвоение населения Земли каждые двадцать пять лет, если ничем оное не сдерживать. Так что это не все методы решения проблемы. Но сейчас не это главное. Главное: что мы с тобой делать будем!

— Стоп, Пятницын, а ты каким боком к гомосекам относишься!

— А я к ним вообще не отношусь! У меня такая позиция: кто с кем спать — взрослый человек может решить сам, в чужую постель не лезу и указывать, кому как жить не собираюсь, но с мужиками не сплю, мне женщины нравятся, наверное, я лесбиян.

— Га-га-га. злой ты, Миша, и шутки у тебя злые.

— Короче, Кольцов, в чужую постель не лезу, но и активная пропаганда вот этого всего мне претит, неправильно это. Особенно когда детей касается. За такое кастрировал бы. всех педофилов, независимо от их предпочтений. Вот так. Миша.

— Позиция ясная. Теперь переходим к основному вопросу: раз вопрос: кто виноват мы вежливо остановили в стороне, то остаётся вопрос что делать? Так?

— Нет, давай закончим с темой «кто виноват». Вторая версия, что тебя подставил Андре Марти. Он отвечал по линии Коминтерна за дела в Испании и течение Гражданской войны. Одним из главных виновников своего провала сделал тебя, намекая на связь с троцкистами и прочими противниками Сталина.

— Так, знаю я его, неприятный тип, в Париже с ним встречался. Скользкий он какой-то.

— Если тебя успокоит — в конце пятидесятых его уличат в связях в полицией, исключат из партии как провокатора.

— Пятницын! Утешение так себе. Не успокаивает, ни на грош.

— И последнее, личная неприязнь Сталина. Ты слишком независимо себя вёл, слишком наплевательски относился к мнению вождя. За что и поплатился.

— Вот блядство. — и Кольцов стал материться. Долго и умело. Я слушал, мог бы, так законспектировал бы, богатая у Кольцова жизненная биография, с интересными личностями сводила! И как загибает! Как загибает! Поэт. почти что.

— Хватит, Кольцов! Давай вернёмся к вопросу, что нам с тобой делать?

— И какие есть варианты?

— Не так много, Миша! Первый вариант: не вернуться из загранкомандировки, то бишь стать невозвращенцем. Вторая — изменить свою линию поведения и колебаться вместе с линией партии и товарища Сталина. Третья — не высовываться, в том числе не встревать в Испанскую эпопею. Четвертая — попытаться изменить ход истории. Примерно такие варианты.