Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич - Страница 38

И когда они подошли к нужному дому, у него не хватило решимости самому входить в него. И он послал Альбина одного узнать, там ли тот, кто ему так нужен или, конечно, уже нет…

Альбин вошел в дом, долго там был и, наконец, вышел.

Не один.

А вдвоем с высоким жилистым стариком.

— Вот познакомьтесь! — предложил он. — Это мой начальник Клодий Максим, а это — известный целитель Диомед!

— Ну, положим, не такой уж известный… — проворчал Диомед.

— Но меня-то ты вылечил! — напомнил ему Альбин.

— Тебя бы вылечил и сам Гиппократ! — усмехнулся Диомед, и сразу стало ясно, что этот строгий на вид лекарь не чужд простым человеческим шуткам.

Опытным взором врача он оглядел Клодия и недоуменно спросил:

— Зачем ты привел его ко мне, Альбин? Я давно не встречал такого здорового человека! И в моих скромных услугах он явно не нуждается!

— Кроме телесного здоровья есть еще и духовное, Диомед! — тихо, так чтобы не услышал проходивший мимо мужчина, произнес Альбин.

Тогда Диомед более внимательно посмотрел на Клодия, затем на Альбина и доброжелательно кивнул на дверь своего дома:

— А, ну тогда, что мы стоим здесь? Проходите!

В комнате, куда хозяин привел гостей, приятно пахло сушеными целебными травами и настойками.

— И чем же я, высохшая былинка, персть земная, могу быть полезен такому богатому и знатному господину? — после того как сытно покормил и напоил римлян, вопросительно взглянул на Клодия Диомед.

— Видишь ли… — не зная даже, как и начать, замялся тот. Но решимости ему было не занимать, и он начал с главного: — Я знаю, что вы христиане. Сам я, разумеется, не собираюсь становиться им! — предупредил он. — Но мой друг… (Альбин с изумлением посмотрел на своего начальника, у которого, по его давнему собственному признанию, нет и не никогда не может быть друзей) мне столько рассказал о вашей вере необычного, интересного и, не побоюсь сказать, близкого моему сердцу, что я хотел бы послушать еще и кого-нибудь из очевидцев.

— Какой же я очевидец! — развел руками врач. — Я ведь не сподобился видеть Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, уже потому что родился после того, как Он воскрес!

— Да-да, я знаю, мне говорил об этом Альбин, — вздохнул Клодий и с надеждой посмотрел на хозяина. — Но ведь ты же видел тех, кто лично встречался с Ним и слушал Его?

— О, да! И многих, — сразу оживился Диомед, и глаза его засияли. — Я видел апостолов Павла, Варнаву, Луку, Марка. Был знаком с другом Христа Лазарем Четверодневным, которого воскресил Христос и который епископствовал у нас на Кипре… Все они были, как обычные люди, и в то же время в них было что-то такое, я бы сказал — неземное! Точно так же, как и мы, они уставали и даже изнемогали от непосильных трудов, тяжко страдали от полученных во время наказаний и пыток ран. Но каждый раз — это я вам и как свидетель, и как врач говорю — чудесным образом их исцелял и восстанавливал им силы Христос.

Диомед, припоминая, прищурил глаза и продолжил:

— Когда они задумывались, поднимали глаза к небу, молились, они словно бы отделялись от земли… Когда же опускали глаза и смотрели на нас, то в их взорах была такая любовь, что казалось, обнимала всех сразу и каждого по отдельности. И любой из них, не имея ничего своего — даже двух одежд — казался самым богатым человеком в мире. Равно как и самый богатый рядом с ними — был словно последний нищий. А ведь в свое время некоторые из них были очень богаты! Например, крестивший меня апостол Варнава получил от своих родителей село вблизи Иерусалима, изобиловавшее садами и украшенное большим зданием. Желая богатеть только в Бога, в Которого он действительно и обогатился, он продал все это и все вырученные деньги — до последнего кодранта — принес к ногам апостолов, ничего себе не оставив. Рожденный на Кипре, после трудов по проповеданию слова Божия, которых и описать по достоинству невозможно — не хватит слов — он в конце своей жизни вернулся на родину. Здесь, в Саламине, он, провидя свою мученическую кончину, созвал всех нас, верных, долго поучал в вере и, убедив быть мужественными в исповедании Имени Христова, совершил Божественную Литургию и причастил всех Христовых Таин. А после этого… был побит разъяренными его проповедью иудеями камнями…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Диомед долго молчал, вспоминая то, что произошло в этом городе несколько десятков лет назад, и развел руками:

— Вот такими я и помню их всех. И что могу еще сказать? Поистине, это были люди, явно водимые Духом Святым. Они так прямо и говорили, если вдруг хотели изменить свой маршрут или что-то сделать: Дух Божий ведет нас туда-то и повелевает нам сделать то-то…

— Да… — вздохнул Клодий. — Вот повидать бы кого из них, я уж не говорю о том, чтобы видеть самого Иисуса Христа!

— А Господа нашего Иисуса Христа — точнее, изображение Его на убрусе, которое он передал царю Авгарю, и тот повелел повесить его для поклонения над городскими воротами, вы можете увидеть в Эдессе!

— В Эдессе? — обрадовался Клодий. — Альбин! Мы немедленно отправляемся туда!

— Погоди! — становил его тот. — Сначала мы должны доставить по назначению книги Иоанна Богослова.

— Мы? — изумленно посмотрел на него Клодий, но тут же замолчал и только согласно махнул рукой.

Тем более, что Диомед, узнав про новую книгу апостола, тут же принялся упрашивать дать ее ему, чтобы снять копию.

— Это не займет много времени, я найму самого быстрого и искусного писца! — сказал он.

— Зачем нанимать? — остановил его Клодий. — У меня есть свой. Он тебе ее за ночь и перепишет!

Наутро, оставив изготовленную Грифоном копию гостеприимному хозяину, они уже стали прощаться с ним, как вдруг Диомед хлопнул себя по лбу ладонью и воскликнул:

— Постойте! Я совсем забыл… Конечно, апостолов, которые знали Христа, увидеть вам уже не удастся. Но вы можете встретиться и поговорить с тем мальчиком, теперь уже глубоким старцем, которого, обняв и взяв на руки, благословил Сам Христос!

— Где? — ахнул Клодий. — Мы готовы ехать к нему хоть на край света!

— Зачем же так далеко — это совсем рядом! — хитро улыбнулся Диомед. — Стоит только сесть на корабль и доплыть до Сирии. Ведь тот мальчик ныне — епископ Игнатий, живет в Антиохии. Только поторопитесь! — согнав улыбку с лица, предупредил он. — Туда приехал сейчас Траян. И те, которые ненавидят антиохийского епископа за то, что он сделал и делает во Имя Христа, не преминут доложить о нем императору! И тогда — Игнатий не из тех, кто откажется принять мученическую кончину за Христа — боюсь, как бы вам не опоздать…

Глава пятая

Домой Александр вернулся лишь утром…

Он шел по мокрым — ночью, и правда, начался неприятный холодный дождь — улицам и никак не мог понять, как и почему с ним случилось то, что старцы называли одним только словом: падение…

Вера, которой он вечером позвонил и сказал, что не придет ночевать, встретила его молча.

А что ей оставалось говорить?

И так все было понятно…

Александр, стыдясь не только ее, но и, словно нарочно вышедшего в коридор встретить его такого — раздавленного и уничтоженного грехом, кота, бочком протиснулся в свою комнату и стал рыться в сумке, ища одежду для более прохладной погоды.

Одно утешало его. То, что для согрешившего — есть спасительное покаяние и таинство исповеди. Нет такого греха, который не мог бы не простить Господь. И потом, успокаивал он сам себя, святые говорили: не так страшно пасть, как продолжать валяться в грехах. И не за то нас судить будет Господь, что грешили, а за то, что не покаялись. Правда, святитель Иоанн Златоуст предупреждал: согрешающий сегодня и надеющийся покаяться завтра — а ты уверен, что Господь даст тебе завтрашний день?